Лавкрафт: Биография - Лайон Де Камп

Поскольку такие различия, если они существуют, сильно завуалированы широким разнообразием среди отдельных представителей, а также вследствие влияния социальной среды и поскольку и поныне неизвестны тесты, способные разделить наследственные и сформированные средой отличия среди народонаселения, то способа разрешить вопрос не существует. Отсюда каждый волен выдавать по данному предмету догмы, отвечающие его собственным интересам.

До, скажем, 1915 года большинство «старых американцев» были теми, кого сегодня назвали бы расистами. В девятнадцатом веке они были известны как «нативисты», враждебные ко всем, кто не имел англосаксонского протестантского происхождения. Для них было очевидно, что белая раса превосходит все остальные и что высшим типом белого человека является англосакс. В то время распространенное на весь мир могущество англоговорящих народов придавало этой точке зрения правдоподобность. Нативисты, или англосакские шовинисты, полагали вполне естественным, что должна существовать непреложная социальная и экономическая иерархия, вершину которой венчают они. Они боялись, что их заполонят иммигранты низшей, не англосаксонской расы: «Наплыв большого числа иммигрантов из сельских районов Центральной и Южной Европы, с трудом ассимилировавшихся из-за крестьянских обычаев и языкового барьера, придавал убедительности тому представлению, что иммиграция снижает стандарт американского интеллекта; по крайней мере, так казалось нативистам, высокомерно полагавшим, что бойкий приказ на английском есть естественный критерий умственных способностей».

Отсюда вымышленный Джордж Эпли наставляет своего сына — студента: «Я чрезвычайно обеспокоен твоим упоминанием этого студенческого приятеля по имени Элджер. Очень хорошо быть демократичным и обходительным по отношению к знакомому, который по вине алфавита сидит в классе рядом с тобой. Я не намерен ограничивать круг твоих знакомств, поскольку они полезны и поучительны, но ты должен усвоить как можно скорее, что дружба — это совсем другое. Друзья должны выбираться из твоего собственного класса, иначе, как результат, возможны противоречия и затруднения»[150].

Тетя Лавкрафта, Энни Гэмвелл, хотя и была во многом личностью превосходных качеств, была снобом в общественном отношении и ультраконсервативной во взглядах на экономику. Она и его мать в полной мере поняли бы Натаниэля Элдена, их вымышленного бостонского современника из романа Джорджа Сантаяны «Последний пуританин», распекавшего своего младшего брата: «Думаю, я должен сказать тебе, Питер, что я не одобряю твою близость с людьми худшего образования и более низкого положения. Конечно, все мы верим в демократию и желаем всем классам пользоваться величайшими из возможных благ, но мы никогда не поможем менее удачливым подняться на наш уровень, если только сами не падем с него. Твои нежелательные дружеские отношения уже повлияли на твой язык и манеры… Со временем это же влияние может затронуть и твои моральные устои, не говоря о планах на будущее…»

В те дни расовые предрассудки были столь распространены, что казались в порядке вещей. Ядовитые анекдоты о представителях других национальностей, обычно направленные против негров, евреев и ирландцев, были неотъемлемой частью юмористических журналов, водевилей и разговоров на званых вечерах. Национальные стереотипы были вполне обычными для практически всех популярных авторов художественной литературы. Писатели и их читатели считали само собой разумеющимся, что все шотландцы расчетливы, ирландцы потешны, немцы надменны, негры глупы, евреи алчны, романские народы развратны, а азиаты злы. Популярные писатели вроде Джона Бушана и Катклиффа Хайна в порядке вещей отпускали презрительные колкости в адрес евреев.

Статическое и иерархическое мировоззрение, обычное среди знати девятнадцатого века, фальшиво для сегодняшнего образа мышления. Придерживающегося его наверняка будут называть снобом, расистом или напыщенным ничтожеством. Уинфилд Таунли Скотт, изучавший Лавкрафта, также писал: «Снобизм, лишенный воображения в любом человеке, художника просто калечит».

Тем не менее в свое время такой взгляд давал преимущества тем, кто его разделял. Они никогда не испытывали кризиса личности. Когда люди были больше привязаны к местам своего рождения, к своим родственникам и к своей среде, человек мог быть бедным, неудачливым или угнетенным, но, по крайней мере, он мог сказать: «Я — римский гражданин», или «Я из замка Найар», или «Я — Мак-дональд с Островов», или «Я — Картнер из Вирджинии, так-то». Он знал, кто он есть и какого поведения ожидают от него в той роли, что была предназначена ему судьбой.

Хотя поза «англосаксонского джентльмена» Лавкрафта может кому-то показаться не только самодовольной, но и жалкой, она действительно придавала ему сил в противостоянии ударам внешнего мира. Он прекрасно знал, кто он есть и как ему себя вести.

Время и жизненный опыт, впрочем, преподали Лавкрафту множество жестоких уроков. В одном из своих последних писем он написал: «О Юггот, да я заплатил бы, лишь бы не были эксгумированы или перепечатаны некоторые из моих эссе и редакторских статей двадцатилетней или большей давности!»[151] Я почти не сомневаюсь, что среди прочих юношеских выходок он имел в виду и «Преступление века».

В поколение Лавкрафта настроения по отношению к неграм достигали высот, которые сегодня оценят лишь немногие. В 1913 году «Олл-Стори Кавалиер Уикли» напечатал рассказ либерального священника-южанина «Джентльмен с Нового Юга» с чернокожим героем. Вассар Гамильтон из Бирмингема, штат Алабама, написал в журнал: «Вы напечатали то, что является оскорблением для южан, и я хочу исправить вас прямо сейчас.

Мы, южане, не называем негров „леди“ и „джентльмены“, мы называем их „ниггеры“ и „черномазые“. И мы не любим и не женимся на этих черномазых, как это делают янки… И вы думаете, что южане купят какой-нибудь ваш журнал после того, как вы оскорбили их страну? …Я знаю, что вы не напечатаете моего письма в следующем номере, потому что вы не хотите, чтобы читатели — южане узнали, что кто-то заметил оскорбление нашего Юга и наших горячо любимых ветеранов-конфедератов».

В двадцатых годах двадцатого века южане все еще писали письма редакторам, протестуя против написания «мистер» перед негритянскими именами или написания слова «Negro» с заглавной буквы. Настроения Севера были лишь относительно менее суровыми. В 1901 году Теодора Рузвельта повсеместно и яростно осуждали за приглашение на обед в Белый дом Букера Т. Вашингтона.