Длинный путь от барабанщицы в цирке до Золушки в кино - Янина Жеймо

горазд и выглядели как кочаны капусты. Но я-то сидеть как раз и не могла, поэтому нашла какой-то мешок, набитый мягким барахлом, громко называемым «реквизитом», положила его на мерзлую землю и улеглась сверху на живот.

– Эксцентричная у нас Фросечка: все сидят, а она лежит, да еще на животе, – сказал Леша Консовский, игравший в фильме роль Миколы, приятеля Семена и Фроси Котко.

– Попробовали бы вы сидеть, если бы у вас был фурункул, – пробормотала я.

Дальше мне можно было не комментировать: наш Миколка сразу все понял и во всеуслышание со свойственной ему непосредственностью произнес:

– У Фросечки фурункул на мягком месте, а потому она сидеть с нами не может, а лежит в сторонке на животе и задумчиво страдает.

Все оживились:

– Ведь только вчера кое-кто хвастался…

– Сглазила, – хмуро проговорила я, – вот и лежу.

Режиссер заволновался: может возникнуть простой, а тут и так сплошные неприятности с солнцем.

– К доктору! К хирургу! Немедленно! – крикнул он.

– Я уже договорилась с «Организуем» – он обещал все устроить.

Съемка так и не состоялась: солнце ни разу не выглянуло даже на секунду. Все разбрелись по домам. Поискав нашего «Организуем» и не найдя его, я тоже поплелась домой.

На следующий день, в пять утра, ко мне прибежал ассистент и сообщил:

– Вчерашнюю сцену сегодня снимать не будем. Снимаем погоню.

– Погоню?! – ахнула я.

Ахнула, потому что в этой сцене Фроська мчится на лошади, за ней гонятся немцы, и вдруг Фроськина лошадь спотыкается и вместе со своей наездницей летит на землю. Увидев это, немцы спрыгивают со своих лошадей и хватают лежащую Фроську. К счастью, финал этой сцены был уже снят, однако при мысли, что мне предстоит долго скакать верхом, я пришла в ужас.

– Почему именно погоню? И почему сегодня? – растерянно спросила я.

– Потому что военная часть, одолжившая нам лошадей, сегодня вечером перебирается на новое место, – объяснил ассистент.

«Нет справедливости на этом свете», – грустно подумала я и побрела на съемочную площадку. «Хоть бы солнце не вышло», – мечтала я по дороге. Но оно, разумеется, вышло.

– Фросечка пришла! Репетируем! – крикнул режиссер.

Я подошла к нему:

– Володя, вы не попросите ассистента, чтобы он заменил меня на репетиции? И еще одна просьба: снимать только один дубль.

– Почему? – удивленно спросил режиссер. Но, видно вспомнив, как я вчера лежала на животе, тут же сказал:

– Да-да, так и сделаем. Только вы уж постарайтесь, чтобы дубль получился хорошим.

– М-м, – промычала я.

– Репетируем! – еще раз крикнул Легошин и поманил к себе пальцем ассистента.

«Сейчас ассистент испытает на себе фокусы моего рысака», – подумала я. Дело в том, что мой рысак был лошадкой симпатичной, но ужасно ленивой: прежде чем взять с места в карьер, он вначале неизменно трюхал рысцой и только после моего энергичного вмешательства начинал постепенно переходить в галоп. Так и сегодня: на сигнал режиссера «Пошли!» этот лентяй, как всегда, еле-еле затрюхал рысью, и, пока ассистент уговаривал его и всячески подгонял, немцы оказались впереди догоняемого.

– Стоп! Стоп! – закричал режиссер.

Так повторялось несколько раз, пока мой рысак не разогрелся и, действительно, не «пошел». Наконец всё отрепетировали и режиссер скомандовал:

– Съемка!

Моя очередь. Я медленно и неуклюже вскарабкалась на лошадь.

– Мотор! – прозвучал голос режиссера.

К счастью, разогретая лошадка сразу взяла с места в галоп и в нужный момент мы благополучно упали на землю. Все получилось. Съемка закончилась. Теперь в город! К врачу! Но где же «Организуем»? Только что был здесь, а тут вдруг испарился. Все ясно: «Организуем» забыл организовать.

На следующий день снимали сцену возвращения с фронта старшего брата Фроськи – Семена Котко (артист Александр Мельников). Началась репетиция.

В калитку входит Семен. Фроська, стоящая на крылечке, увидев его, вскрикивает от счастья, бежит к брату и повисает у него на шее, болтая ногами. Так написано в сценарии. Но на репетиции я при виде Семена медленно и осторожно спустилась с крыльца, доковыляла до брата и остановилась на некотором расстоянии.

– Стоп! – крикнул режиссер. – Надеюсь, Фрося, на съемке все будет выглядеть несколько иначе, – недовольно произнес он.

Я печально кивнула головой.

– Приготовились к съемке… Мотор!

Услышав слово «мотор», я мчусь стрелой через весь двор, бросаюсь на шею любимого брата, повисаю на нем и от избытка чувств болтаю ногами.

По сценарию на этом сцена заканчивается, но режиссер почему-то молчит, команды «Стоп!» не дает, поэтому мы продолжаем играть дальше: целуемся, обнимаемся, Семен смотрит на меня счастливыми глазами и неожиданно для всех нас – очевидно, тоже от избытка чувств – изо всех сил шлепает меня пониже спины.

– Стоп! – раздалась, наконец, команда режиссера.

Съемка закончилась. Ко мне подбежал «Организуем» и радостно сообщил:

– Все организовано, и мы прямо сейчас можем ехать в город к хирургу.

– Опоздали, – говорю я и, показывая на «брата», добавляю: – Врач стоит перед вами.

Затем крепко жму руку Семену и нормальной походкой иду к хате. Когда растерянному Александру объяснили, в чем дело, он бросился за мной и долго просил прощения, хотя я уверяла его, что искренне благодарна за исцеление.

«Доктор Калюжный»

1939 год

Неповторимый Гарин

Как-то, войдя в свой подъезд, возле лифта я столкнулась с Михаилом Жаровым.

– Здравствуйте, я Жаров.

– А я Жеймо.

Мы церемонно подали друг другу руки и начали смеяться. Жаров открыл дверь лифта и произнес:

– Прошу.

– Нет-нет-нет, мне лифт не нужен: я живу на этом этаже. До свидания, Миша. Было очень приятно с вами «познакомиться».

– Яня, – неожиданно предложил Жаров, – а пойдемте к Гарину и Локшиной.

– Ой, что вы! Я ведь с ними почти не знакома, и вдруг так, без приглашения…

– Не страшно, они всегда рады гостям. Когда я приезжаю из Москвы в Ленинград, то целыми днями торчу у них. К тому же у меня есть одна мыслишка, – таинственно проговорил Жаров. – Но вы должны мне подыграть.

– А как? – удивилась я.

– Вы притворитесь слепой.

Мы вошли в лифт, поднялись на шестой этаж, и Жаров, держа меня за руку, позвонил в дверь.

– Вы уже слепая, – шепнул он.

– А какая? От рождения или когда-то была зрячей? – спросила я, хотя не очень понимала, в чем состоит разница.

– От рождения, – снова шепнул Жаров.

– Тогда я оставлю глаза открытыми, хорошо?

– Прекрасно, – ответил он, и тут дверь распахнулась.

Нам открыла хозяйка дома, Хеся Локшина.

– Здравствуйте. Вот привел к вам гостью, – тут же сказал Жаров. – Познакомьтесь – ее зовут Оля.

Хеся, похоже, слегка удивилась, но промолчала.

«Интересно, – подумала я, – почему Жаров представил меня именно как