Ной и его сыновья - Александр Абрамов

Погрузились на борт «Ис-Керима», отцепились от камня, стали терпеливо ждать отплытия: плавание по воле волн и ветра — дело ненадежное… Всем было жаль покидать долгожданную сушу, но хотелось найти место поприятней. Вечное противоречие между синицей в руке и журавлем в небе. Большекрылая птица притягательно парила в иллюзорной близости, а мелочь из отряда воробьиных все никак не желала улетать с раскрытой ладони.

«Ис-Керим» стоял у острова, как приклеенный.

— Он не движется, — прокомментировал очевидное Сим, свесившись через борт.

— Погода слишком тихая, — предположил Ной, стоявший рядом. — Ночью, может, ветер подует, тогда отойдем.

На корабле поселилось состояние затаенного ожидания. Ужинали молча, думая о мрачном каменистом острове и мысленно сравнивая его с рожденными фантазией сказочными цветущими садами на зеленых равнинах, хотя каждый отчетливо сознавал, что после Потопа такое зрелище можно будет увидеть не скоро.

Пришла ночь. Ной спать не ложился, ждал ветра.

Ветер не дул.

Утро новостей не принесло.

— Может, оттолкнуть его? — предложил Хам, но, встретив хмурый взгляд отцовских невыспавшихся глаз, стушевался: — Извини, глупость сказал.

И вправду глупость: откуда у них силы — оттолкнуть такую махину…

— Подождем еще денек, — мрачно произнес Ной, — там видно будет.

Видно стало очень скоро. Сразу после того, как востроглазый Сим углядел полоску от воды, которая была уже не только на камнях, но и на корпусе корабля. Это означало, что «Ис-Керим» сидит на мели.

Ной помрачнел еще сильнее и надолго скрылся в доме, построенном на палубе, уединился в одной из крохотных комнаток-кают.

Атмосфера на судне стала совсем похоронной. Женщины — те вообще предпочли не попадаться на глаза никому, тоже потерялись где-то в недрах Ковчега.

Возникла здравая мысль нырнуть под корпус и выяснить достоверно, что держит Ковчег. Оживились, бросили жребий, Судьба выбрала в водолазы Сима. Бурча что-то о вечной доле младшего брата, он неохотно разделся и по веревке спустился к воде. Набрав полные легкие воздуха и зажмурив глаза, Сим нырнул и долго не появлялся на поверхности. Братья даже заволновались:

— Может, нырнуть за ним? Что-то и пузырей не видно…

Сразу после этих слов появились и пузыри, и Сим.

— Вода опустилась меньше чем на пол-локтя, — крикнул он, продышавшись и отфыркавшись, — подробностей не рассмотрел, там мутно, много мусора плавает.

— Так мы на мели или нет? — спросил Хам.

— Непонятно. Не видно ничего, говорю. Поднимайте меня, ато холодно туг.

Обтирая Сима и помогая ему одеться, братья выспрашивали подробности увиденного:

— Что там? Как там?

— Неинтересно. Грязно, — стуча зубами, отвечал Сим. — Я бы проплыл под кораблем, но совсем мутно там и темно к тому же. Страшно. Уровень понизился совсем на немного, если мы и на мели, то неплотно. Думаю, первая же крупная волна сдвинет корабль.

С этим отчетом решили идти к Ною.

Он выслушал спокойно, покивал головой.

— Будем ждать волны, — только и сказал.

В ожидании прошел еще один день.

А погода так и не изменилась — ни ветра, ни волн.

Очередным утром Иафет пошел в нижний трюм, чтобы принести бобов для завтрака, а вернулся с пустыми руками и испуганным лицом.

— Что такое? — тут же насторожился Ной.

— Там, в трюме… кажется, нам пора разгружаться.

— Да что случилось?

— Мы на мели. Камни проломили дно. В трюме — течь.

Другую гору Араратом уже не назовут.

11

Вода уходила, уровень ее заметно даже глазу понижался. «Ис-Керим» сел на камни, проломил своей тяжестью днище. Трюм залило водой, но благо там ничего, кроме балласта, не было, все запасы хранились выше. Однако судно напрочь лишилось плавучести, и даже заделав пробоину, сдвинуть его с мели не представлялось возможным.

— Вот и прекратились все наши терзания и сомнения, — печально произнес Ной, стоя в трюме по колено в воде и глядя на торчащие из пролома мокрые острые булыжники. — Суждено нам все-таки здесь оставаться. Хранитель, неужели ты не чувствовал этого?

Смотритель, стоявший рядом, по очереди поднимал ноги — вода холодная, пока одна нога мокнет и мерзнет, другая хоть чуть отойдет.

— Чувствовал. Но сказать тебе не имел права.

— А что за интерес вам, Хранителям, держать простых людей в подвешенном состоянии, а? — Ной рассердился как-то вдруг и сразу. — Нет, ты скажи мне, что изменилось, если я б чуть раньше узнал о том, что мы отсюда никогда и никуда не уплывем?

— Хранители не предсказывают будущее.

— Но ты же знал его!

— Догадывался. Но… Ной, можно я не буду посвящать тебя в некоторые тонкости моего дела? — Смотритель решил наскоро отделаться туманной отговоркой, потому что именно туманные отговорки были вполне уместны для общения Хранителей с простыми смертными.

Хотя можно было придумать и кое-что правдоподобное. Или вообще не морочить голову и сказать правду, то есть предупредить. От Мифа бы не убыло. И верно: зря поспешил.

— Какие тонкости, Гай? — зло спросил Ной. — Кому ты хранишь верность? Перед кем блюдешь себя? Мы одни здесь.

Все, кроме нас, погибли, и мы тоже балансируем на грани…

Представь, что мы отплыли, сумели сняться с камней и так и не нашли земли. Умирая от голода… сам, сам умирая… ты но пожалел бы, что не остановил нас?

— Если бы отплыли, значит, отплыли бы. Но мы не отплыли, и я догадывался заранее об этом. Не о том, что мы отплывем и не найдем земли, а всего лишь о том, что сняться с камней нам не удастся. Ну не сказал, и что? Ничего же не произошло плохого. Только то, чего ожидали. Все ожидали. И я тоже… А верность я храню только Времени, ибо все мы — его дети. Послушные, непослушные, плохие, хорошие — дети. Оно, как строгий родитель, все равно заставит детей поступить так, как они должны поступить. Разве а шумерских семьях иначе? Разве твои дети вправе своевольничать?..

— Дети Времени… — проворчал Ной, умеющий удивительно быстро как распаляться, так и остывать. — Всегда-то ты, Гай, в форме… ты вообще хоть иногда расслабляешься?

— Я просто не напрягаюсь, Ной, — ответил Смотритель и пошлепал по воде к выходу из трюма.

Простужаться и отмечать этим событием начало новой жизни человечества…

(а это и есть напрягаться)…

не хотелось.

Очередной «сухопутный» день прошел скучно и мрачно. Никто не понимал толком, что делать, вообще плохо думалось. Суша сушей, а слишком много в бытии семьи Ноя связано с Ковчегом. Он всегда был для них живым, а теперь… С берега его темная, чуть покосившаяся конструкция походила на тушу умирающего слона — величественное, но печальное зрелище.

А быт тек по накатанной — как в море, так и на суше. Разве что дел поубавилось: не надо теперь ничего ниоткуда вылавливать и никого спасать. Женщины молча готовили еду из все скудеющих запасов продовольствия, мужчины по инерции плели веревки, не представляя, зачем они теперь могут пригодиться.

Вечером вспоминали Ис-Керим, родной город, давший название родному же кораблю, вспоминали соседей, друзей, Оракула, переживали заново землетрясение и ливень.

Непривычно не устав за целый день, разбрелись по разным углам — спать, вернее, пытаться заснуть. Новая жизнь как-то не вдохновляла.

Смотритель, скучая, шатался один по гулким проходам судна, забрел в «зверинец», улыбнулся спящему тигру…

(ну кошка и кошка! Когда спит)…

разгреб скатившуюся в один угол шерстяную звериную мелочь, попискивающую, но не просыпающуюся от прикосновения…

(ни оптом, ни по отдельности)…

расплел запутавшиеся во сне ноги двух маленьких стройных газелей. Больше дел никаких не было — ни существенных, ни мелочных. Разве что погулять выйти.

Луна добросовестно освещала вверенный ей кусок земного шара: облака разошлись, завтра будет хорошая погода. Лунные отблески плясали на воде, навевая воспоминания о морских курортах…

(мало их в сумме — таких воспоминаний)…

и нагоняя романтическое настроение.

Романтика романтикой, а за природой после стресса наблюдать надо. Смотритель спустился к воде, взял острый камень и сделал отметку на скале. Такую же отметку он процарапал на корпусе «Ис-Керима». Утром станет ясно, с какой скоростью вода убывает.

Выбравшись на сушу, он еще раз взглянул в голубую темноту острова: нет, хоть луна и старается во все свои лунные силенки, все же лучше идти спать, ночью много не нагуляешь на незнакомой каменистой местности, хочется руки-ноги целыми сохранить. И для дела полезнее.

А утром стало ясно, что вода убывает со скоростью два локтя за половину суток и корабль кренится сильнее и сильнее: затруднительно стало даже ходить по палубам.

Ной, выйдя поутру на свежий воздух, нежданно потерял равновесие и на пятой точке с хохотом доехал до борта.