Писатель: Назад в СССР 2 (СИ) - Дамиров Рафаэль

И она уставилась на меня, явно гордясь собой. Я понял, что надо ее похвалить:

— Спасибо вам большое. Отлично справляетесь с работой. Думаю, надо намекнуть… — кивнул в сторону двери шефа, — чтобы выписал премию. Как считаете?

Лариса зарделась, засмущалась:

— Ой, Артемий Тимофеевич… Ну, мне как-то неудобно… — и даже захихикала, но не отказалась.

Я сделал многозначительное лицо:

— А кто у него сейчас?

— Ой, знаете… — и перешла на шепот. Я узнал, что там постоянный автор журнала, страшный зануда, старый хрен, с сороковых годов производящий унылые бездарные повести на производственные темы, а для романов у него не хватало умственных потенций. Главный и рад бы от него избавиться, да не может. Тот ему когда-то помогал с публикациями. А теперь как клещ вцепился! Носит сюда свое…

Она не договорила, и я помог:

— Хреново.

— Так и есть. Боюсь, это надолго, загляните через час. А лучше полтора!

Я сходил в бухгалтерию, получил хорошие командировочные — сверх ожиданий, как говорится. Мелочь, а приятно… А по правде говоря, даже не мелочь.

После я продуктивно поработал с рукописями, а часа через полтора, как советовали, отправился в приемную — и наткнулся прямо на провожаемого гостя, то есть убогого с незапамятных времен автора. И я подивился тому, насколько словесное описание совпало с визуальным обликом: из кабинета Мизина выполз высохший старец, цепко держащий сильно потертую кожаную папку, выпущенную примерно лет тридцать назад.

— До свидания, до свидания, Глеб Леонтьевич… — тембром голоса Станислав Викентьевич невольно пытался подражать сиренам, охмурявшим Одиссея, — всегда рады вас видеть, приходите, приносите рукописи…

Этот Кощей Бессмертный прошамкал нечто неразборчивое, без интереса скользнул по мне тусклым взглядом, проковылял на выход, сопровождаемый главредом.

— Артем Тимофеич, подожди меня, пожалуйста, — обернулся тот ко мне, явно показывая ветхому гостю, что он со мной на «ты», — я сейчас приду.

Не знаю уж, до какого порога он проводил своего динозавра, но не было его довольно долго. Наконец, вернулся.

— Ф-фу!.. — с демонстративным облегчением выдохнул он, входя, — избавился, кажется!.. Ну, заходите. Лара, нас ни для кого нет, — предупредил секретаршу.

— Поняла, Станислав Викентьевич!

В кабинете главред первым делом полез в шкаф, вынул «Ахтамара». Оставалось меньше половины.

— Будешь? — он качнул полупустой бутылкой. — А то, пока этот старый крокодил тут торчал… Не дай бог бы увидел! Потом весь остаток жизни проскрипел бы о вреде алкоголизма.

— Так зачем вы с ним нянчитесь, Станислав Викентьич? Пинка под зад — и пусть летит на Ваганьковское, или куда там еще.

— Ну, он на Новодевичье рассчитывает! Это кроме шуток, сам от него слыхал. На полном серьезе классиком себя считает.

— А на самом деле как пишет?

— Да я тебя умоляю!.. Нет, ошибок у него нет, даже стилистических. Все по словарю, да по учебнику русского языка. Тут не придерешься. Но ни одного живого слова, ни малейшего проблеска! Мертвый штиль. Лучше не скажешь. У меня от него на третьей странице глаза слипаются. Думаю, если его книгу открыть, да летом в комнате держать, то и мухи подохнут. Вот тогда польза будет…

— Так зачем вы с ним возитесь-то? — повторил я.

— Э-э, брат, — вздохнул он. — Молодой ты еще, не знаешь, какие расклады в литературном мире бывают…

Я мысленно ухмыльнулся, но сделал вид, что не знаю. А Мизин рассказал, как «крокодил» когда-то сделал положительную рецензию на книгу начинающего автора, который тщетно бился о бастионы издательств, и нигде не мог пробиться — стена! Линия Мажино. И вдруг подвернулся этот самый Глеб Леонтьевич. Как он разглядел талант в начинающем авторе⁈ — одному Богу ведомо. Но разглядел.

— Так что спасибо ему, — вздохнул главный. — Жизнь сложная штука! Я ведь знаю, что и бездарь он, и скольким кровь попил и жизнь попортил, а вот из песни слова не выкинешь… Ну да ладно! Ты к поездке готов?

— Конечно. Билет, командировочные — все на месте.

— Ладно. Я еще позвоню, договорюсь, в аэропорту тебя встретят. Конечно, будь готов, что тебя там будут медом обмазывать. Смотри в оба! Там, знаешь, если что взял, то все, они считают, что ты им должен. Восток дело тонкое!

Я это прекрасно знал по прошлому опыту. Знал и то, что такое туркменская зима. Но слушал с интересом — в таких случаях лишней информации не бывает.

Наутро, ласково простившись с Настей, я на такси домчался в Домодедово. И вскоре, оторвавшись от земли, ТУ-154 взял курс на Ашхабад.

Глава 18

Продолжительность рейса «Москва — Ашхабад» около четырех часов. Часовой пояс +2 часа к Москве. Таким образом, вылетев из Домодедово навстречу ходу Солнца, в 09.30, поэтому летели мы формально шесть часов. И приземлились в Ашхабадском аэропорту в начале четвертого часа, то есть уже далеко за полдень. Когда приземлились, я с любопытством смотрел в иллюминатор — какая она, туркменская зима⁈ Про туркменское лето, в общем-то все ясно: жара несусветная, пекло, люди прячутся в тени и литрами пьют зеленый чай. А вот зима какая здесь?..

Увидел я низкое серое небо, влажный бетон взлетно-посадочной полосы, сырую рыже-бурую землю с выцветшей жухлой травой. Ну, в общем, это был примерно московский октябрь. Середина. Ничего нового, так сказать.

Мизин уверял, что мне совершенно не надо будет заботиться ни о чем. Встретят, поселят, обеспечат всем… мне надо будет только делать свою работу. Ну и по возможности улыбаться.

Ну, посмотрим, посмотрим… — не торопясь, думал я, глядя на приподнятую суету в салоне: пассажиры толклись в проходе, одевались, снимали багаж с полок. Я же оказался в кресле у иллюминатора, никому не мешал, спокойно ждал, пока ажиотаж схлынет. Особо спешить было некуда, а суету на ровном месте — терпеть ненавижу.

Наконец, в салоне заметно поредело, и я пошел на выход. Попрощался с улыбчивой стюардессой, вышел на трап, расправляя грудь колесом.

Сразу меня обдало оттепельным ветром, только с незнакомым привкусом чего-то. Я сообразил, что это не оттепель, а вполне себе нормальное зимнее состояние. Вдохнул поглубже — действительно непривычный запах. Наверное, так пахнут степные и пустынные просторы…

Впрочем, об этом я подумал мельком, так как внимание мое вмиг упало на стоящую у трапа новенькую черную «Волгу», значительно сияющую лаковой краской и блестящим серебристым хромом: бампер, решетка радиатора, колпаки на колесах, ручки дверей. У машины стоял невысокий смуглый человек неопределенно-моложавого вида в солидном пальто с меховым воротником, в норковой шапке — все в образе «дорого-богато». По восточным представлениям, несомненный символ успешности и благополучия.

Увидев меня, встречающий приветственно замахал рукой, осклабился в доброжелательной улыбке — ярко сверкнули золотые зубы, еще один статусный маркер местного разлива. Я также дружелюбно улыбнулся в ответ, кивнул, зашагал по трапу, чувствуя, как тот слегка пружинит под шагами.

Человек, сияя золотым оскалом, протянул руку:

— Курбан!

— Артем, — ладонь у него оказалась жесткой, сухой, вроде крабовой клешни, но сильной.

— Прошу! — левой рукой он повел в сторону машины. За рулем виднелся мрачный тип, одетый куда скромнее. Рожа — басмач басмачом.

Я потянулся к рукоятке задней двери, но Курбан вежливо засмеялся:

— Э, нет, дорогой! Садись вперед. Ты наш гость, тебе лучшее место.

Я засмеялся тоже:

— Спасибо, Курбан, но я хотел в дороге поговорить. А крутиться будет неудобно.

Мы как-то сами собой перешли на «ты», без предварительных договоренностей.

— Как скажешь! — воскликнул он. — Тогда чемодан поставь на переднее… Поехали.

И мы поехали. Басмач уверенно погнал машину по летному полю, обогнул несколько стоящих в аккуратный ряд самолетов: Ту-134, Ан-24, Як-40, требовательно засигналил. Выезд с поля, к некоторому удивлению моему, оказался примитивным шлагбаумом, собственно, длинной корявой палкой, которую поспешно поднял невидимый нам охранник. Пропуска никто не показывал.