Подвиг 1972 № 06 - Василий Зайцев

Наконец в воздухе стало тихо. Гитлеровцы бросились в атаку: под прикрытием бомбежки они накопились у стен завода и теперь ринулись в проломы стен, в просветы между разрушенными зданиями цехов. Слышны их крики, команды. И слоено этого момента ждали наши пулеметы — заработали дружно, неистово, без передышки. Захлопали взрывы гранат. По этим взрывам мне стало ясно, где свои, где чужие. Бегу помочь ребятам: настало наше время! Бью на выбор, не считая выстрелов. Целю в тех, кто во второй линии, за спинами своих солдат… Бью, пока не пустеет подсумок.

Бой начал стихать лишь к вечеру. Теперь мне надо собрать своих снайперов. Место сбора — батарея Шуклина, точнее — труба с пробоиной: хороший ориентир, виден со всех сторон. Пробираюсь туда через боевые порядки 39–й и 45–й дивизий. Тут все перемешалось. Противнику все же удалось занять северную часть завода «Красный Октябрь» и вплотную подойти на этом участке к берегу Волги. Сейчас сюда подтягиваются подразделения из резерва. Особенно много бойцов из Богунского и Таращанского полков 45–й дивизии имени Щорса. Они должны уничтожить прорвавшихся к Волге гитлеровцев.

В сумерках добрался до своих. В условленном месте, на площадке восточнее трубы, меня ждали Куликов, Горожаев, Шайкин и Морозов. Не было Васильченко, Воловатых, Дрыкера…

Перевязав друг другу раны, мы пошли искать их. Нашли только утром под берегом Волги, у санитарного причала. Дрыкер, Воловатых и Васильченко оказались здесь не по своей воле. Их принесли санитары. Воловатых и Васильченко были контужены. Они не могли стоять на ногах. Дрыкера сильно тошнило. Опухшие, с красными глазами, лежали они на берегу, на голых камнях без подстилок. За минувший день тут скопилось несколько сот раненых, и санитары не успевали присматривать за всеми. Переправа не работала.

Мы забрали своих товарищей и поднялись по Банному оврагу в расположение штаба своей 284–й дивизии.

Разместили нас в двух блиндажах оружейных мастерских. Первым к нам заглянул Николай Логвиненко. Он был назначен на должность начальника штаба второго батальона и прибыл в штаб полка по приказу начальника штаба капитана Питерского. Вскоре сюда зашел и бригадный комиссар Константин Терентьевич Зубков. В зто время медицинские сестры Люда Яблонская и Женя Косова как раз обрабатывали раненых» смывали кровоподтеки. Наше обмундирование было изорвано в клочья. Комиссар приказал заменить его и подстричь нас всех под машинку.

Старшина хозвзвода Михаил Бабаев принес комплект летнего обмундирования.

Вымытые, подстриженные, чисто выбритые, мы стали похожи на призывников в плохо подобранной амуниции. На мне, например, все топорщилось, гимнастерка висела мешком, сапоги хлябали — на четыре размера больше…

Пришел командир дивизии полковник Николай Филиппович Батюк. Его привел сюда Зубков. Как старший команды я доложил о выполнении задания, о потерях снайперов. Комдив окинул нас взглядом, пристально посмотрел на меня и засмеялся. Смеялся он заразительно, но это бывало редко: он всегда выглядел недовольным. Пустых докладов Батюк терпеть не мог, поэтому многие штабные работники старались больше молчать при нем. И я, признаться, ждал от него разноса за что–нибудь (разве знаешь, за какие неполадки может отругать старший командир), но комдив рассмеялся, и в блиндаже стало как будто уютнее, теплее.

— Кто это вас так разрисовал? — спросил Батюк, глядя на лица снайперов.

— Медицинская сестра Яблонская.

— За что же это она вас так размалевала?

— За фрицев, — ответил Куликов.

— Ну хорошо, до свадьбы времени много. Слушайте свою задачу: в три часа ночи командарм будет проходить мимо наших блиндажей… К этому времени в Банный овраг подойдут снайперы из других дивизий. До трех часов отдохните. А ты, Зайцев, в этом обмундировании похож на огородное чучело. Ступай в блиндаж к бригадному комиссару, там переоденешься.

Я покраснел и уже готов был отказаться, но комиссар кивком головы дал понять: «Не ерепенься!»

У входа в блиндаж комиссара стоял молоденький небольшого роста солдат. Он курил трубку, набитую табаком «Золотое руно».

— Скажи, дорогой интеллигент, — обратился я к нему, — где тут блиндаж комиссара?

Он посмотрел на меня пристально и отпарировал:

— Я тебя, огородное чучело, уже давно жду. Заходи…

В блиндаже ко мне подошла девушка в гимнастерке, перетянутой широким офицерским ремнем с висевшей на нем маленькой кобурой. Протянула мне руку.

— Лида.

— Василий Зайцев, — ответил я.

И тут же она засыпала меня вопросами:

— Правда ли пишут в газетах, что вы на дуэли с фашистским снайпером пользовались зеркальцем? Интересно, кто это вам одолжил его? Откуда знаю? Да ведь наш бригадный комиссар собирает вырезки из газет о ваших делах. Вот и ответственный за это дело — Алеша Афанасьев…

Мой проводник расплылся в улыбке.

— Вы меня извините, — сказал он, — я вас не знал в лицо, думал, пришел какой–то агитатор, вот и провел в блиндаж к комиссару, — у него сегодня вроде бы совещание. А вы действительно Зайцев?

Я достал комсомольский билет, протянул Алеше.

— Вот здорово! — воскликнул он. — Будет хорошая статья: «Василий Зайцев в гостях у бригадного комиссара Зубкова».

Появился Зубков. Он улыбнулся и сказал:

— Можешь, Алеша, не радоваться, такой статьи в газете не будет. Будет статья: «Снайперы 284–й стрелковой дивизии на беседе у командующего 62–й армией генерал–лейтенанта Чуйкова».

Он прошел в угол, достал кожаный портфель, вытащил общую тетрадь и сказал мне:

— Садись поближе, давай побеседуем, а то времени у нас мало. Рассказывай.

— О чем, товарищ бригадный комиссар? — спросил я.

— Расскажи свою биографию.

— Зайцев Василий Григорьевич, родился в 1915 году в лесу, на Урале…

Комиссар перебил меня:

— Обожди, Василий, как это понимать — родился в лесу? Наверное, все–таки в деревне какой–нибудь. А то по–твоему выходит, в дремучем лесу, под пеньком?

— Нет, товарищ бригадный комиссар, родился я в лесу, в бане лесника, в страстную неделю. На второй день моего рождения мать увидела у меня два зуба. Плохая примета — меня должны были разорвать хищные звери… Отец воевал в империалистическую войну, служил солдатом 8–й гвардейской Брусиловской армии. вернулся домой инвалидом в 1917 году. В детстве мне дали прозвище — Басурман. Учиться мне было негде. Дед учил ремеслу следопыта, охотника. Я хорошо стрелял, умел расставлять петли на заячьих тропах, силками ловил косачей, шатром накрывал рябчиков, с дерева набрасывал аркан на рога диких козлов…