Чужая жизнь. Мистические практики для обретения самого себя - Токо-па Тернер

мастерству, никогда не добьюсь успеха. За день до того, как мне приснился этот сон, я слушала одну из композиций подруги, думая, насколько она идеальна во всем. И еще, честно говоря, я никогда не покупаю такие музыкальные альбомы, потому что певцы, чьи песни мне нравятся, такие же «уникальные» ненормальные типы, как я. По сути, музыка, которую я больше всего люблю, аналоговая, изобилующая прекрасными «несовершенствами».

Шоколадки в моем сне были символами назойливой красоты, которую я поглощала вместе со стереотипной поп-музыкой. Сон предупреждал меня, что если я «куплюсь» на это «приторное» качество, то пожалею об этом. В какой-то момент я прельстилась совершенством этого музыкального направления, которое снискало хвалебные отзывы критиков и высокую ротацию в эфире, но правда заключается в том, что креативность для меня, подобно шоколаду, должна быть комбинацией темного и сладкого с хорошей порцией горечи.

Этот горько-сладкий привкус ― то, что на испанском языке называется дуэнде. Дуэнде понимается как призрак или демон тьмы, который вселяется в творческую личность в моменты проявления чистой, магнетической честности. Художница должна, по словам поэта Федерико Гарсиа Лорки, «лишить себя мастерства и защищенности, прогнать прочь свою музу и стать беспомощной, и только в этом случае, возможно, придет ее дуэнде и соблаговолит сразиться с ней врукопашную» [30].

С точки зрения психологии нет такого понятия, как перфекционизм. Во сне мы приходим к пониманию того, что, как только в комнате идеально чисто уберутся, сразу же кто-нибудь наследит в ней или крыса начнет скрестись по половицам. Другими словами, в тот момент, когда мы верим, что чего-то достигли ― или добились своим трудом и поднялись над страданиями, болью или тенями из прошлого, ― сразу же является темнота, требующая вернуть долг. Природа всегда возьмет свое и спустит с небес на грешную землю.

В некоторых эстетических мировоззрениях, как, например, в японской традиции ваби-саби, художник всячески старается допустить огрех в творении, которое получилось излишне совершенным. Как объясняет писатель Ричард Пауэлл: «Ваби-саби учит всему, что является подлинным, через осознание трех простых фактов: ничто не вечно, ничто не законченно, ничто не совершенно» [31].

Ник Кейв так развивает эту мысль: «Во всех любовных песнях должно присутствовать дуэнде. Любовные песни никогда нельзя наполнять только одним счастьем. Прежде всего, в них должен содержаться потенциал для боли. Те песни, в которых поется о любви без упоминания в поэтических строчках хотя бы одного слова о боли или тоске, вовсе не являются таковыми, а все больше оказываются Песнями Ненависти, выдаваемыми за любовные песни, которым нельзя верить. Они лишают нас присущей нам человечности и нашего богоданного права грустить и загрязняют радио- и телеканалы» [32].

Если вы начнете действовать с безопасно допустимой дозой сумбурности, проявляйте осторожность в отношении любого влияния, оказываемого на вашу среду обитания, которое отвергает ваш энтузиазм как маловажный или даже осуждает его. А без него вы будете жить как под наркозом. Все, кто требует от вас этой малости, сами находятся в опасности и, весьма вероятно, уже заразились этой коварной, убийственной монотонностью. Энтузиазм ― живость духа, выражающего себя через нас, и его привлекательность в нашей голове следует только приветствовать и лелеять. Это слово появилось в начале XVII века, и на греческом языке enthousiasmos означает «одержимый богом». Сейчас, как никогда раньше, миру требуется ваше раскрепощение, странность, пылкое крещендо бунта против скуки.

Если креативность хорошо справляется со своей работой, она симпатизирует нам и, сочувствуя нам, позволяет прикоснуться к боли наших ран. Подобным образом наша креативность должна черпать мудрость из ран, если хочет достучаться до других людей при помощи способа, наполненного особым смыслом. Пока мы не захотим бросить вызов пределам личных возможностей, нам не удастся выманить креативность у своего происхождения путем простого подражания тем, кто ушел еще до нас. В имитации самой по себе нет ничего криминального. На самом деле, для многих людей это отличный способ окунуться в воды креативности. Однако если мы надолго застрянем в имитации, то может начать прогрессировать привычное состояние сравнения себя с другими. Это происходит из-за того, что мы не можем нащупать истинное происхождение своей креативности, поэтому у наших критериев скорее внешнее, стороннее происхождение, чем если бы они были родом изнутри.

Я действительно считаю, что сравнение ― важная и необходимая часть поиска своего настоящего голоса и значимый этап становления личности. Сравнение себя самого с другим человеком ― это органичный импульс, жизненно важный для раскрытия индивидуальности. Испытывая восхищение перед кем-то, мы внезапно открываем в себе еще неразвитые качества, которыми нам еще только предстоит заняться, в то время как, пребывая в сытой надменности, мы приходим к познанию только своих отказов. Проецирование получило дурную славу, потому что люди используют его почти что с обвинительным подтекстом, для того чтобы заявить во весь голос, что восхищение или неприязнь к кому-то ― это отражение разобщенной тени нашей личности. Но проецирование ― первая и обязательная стадия сведения всего в единое целое. Как пишет Шамс Тебризи, любимый учитель Руми: «Мы не можем найти правду, слушая лишь эхо своего голоса. Мы можем найти себя только в чьем-то отражении».

Следовательно, еще одной ответственностью сравнения должен быть отказ от этих проекций и начало культивирования в себе восхищения другими. Наступает время, когда страстное желание искренне петь перевешивает фальшивость заимствованного голоса. Перфекционизм и имитация ― серьезные попытки держать все неизведанное на расстоянии. Чтобы войти в самобытное происхождение нашей креативности, нам самим необходимо захотеть столкнуться с неизведанным.

На начальном этапе будет все застилать темный туман, через который вам нужно пройти. Я люблю представлять этот туман в качестве занавеса, который заслоняет внешний мир и обращает нас к себе. Подобно чаше, которая все-таки должна наполниться, существует пустота, предшествующая творчеству, живущему и здравствующему с потенциалом. Обычному наблюдателю легко ошибочно принять пустоту за застой. Конечно, мы можем подумать: «У меня нет ничего такого, что бы я мог предложить! У меня нет свежих идей!» Но под этой невидимой основой вещей происходит сакральный танец. Хотя нам не хочется убегать от напряженности, но противоположности находятся в постоянном движении, подготавливая себя к гармонии. Этот отнюдь не медленный танец ― деятельное восприятие, которое приводит все вещи в конкретную форму. Мы и есть эта форма. Эти времена «пустоты» на самом деле заняты жизнью в новой ипостаси.