Клуб самоубийц. Черная стрела (сборник) - Роберт Стивенсон

К этому времени Фрэнсис уже подошел непосредственно к самой ложе, и, хоть он так и не решил, что ему предпринять и стоит ли вообще что-нибудь предпринимать, он повернул голову и поднял глаза. И в тот же самый миг с его уст сорвался разочарованный вскрик, и он застыл на месте. Ложа была пуста. Пока он шел, мистер Ванделер и его дочь незаметно выскользнули за дверь.

Из-за его спины раздался чей-то голос, который вежливо напомнил ему, что он загораживает проход. Фрэнсис опять машинально тронулся вперед, позволив толпе подхватить себя и вынести из театра. На улице толпа рассеялась, он же остался в растерянности стоять на месте. Однако прохладный вечерний ветерок вернул ему самообладание. Он с удивлением обнаружил, что у него ужасно болит голова и что он не может вспомнить ни слова из двух увиденных актов. Когда возбуждение улеглось, на смену ему пришла страшная усталость. Он вдруг до смерти захотел спать. Остановив кеб, он поехал домой, чувствуя полное опустошение и какое-то отвращение к жизни.

Следующий день начался с того, что он спустился вниз, чтобы подстеречь мисс Ванделер, которая должна была отправиться на рынок. В восемь часов она вышла на улицу. Одета девушка была просто, можно сказать, бедно, но в посадке ее головы и осанке чувствовались одновременно гибкость и благородство, которые скрасили бы и самый неприглядный туалет. Даже корзинку свою она несла так грациозно, что та казалась украшением. Фрэнсису, когда он выскользнул из двери, показалось, будто само солнце следует за ней и тени расступаются там, где ступает ее нога. Впервые он заметил, что откуда-то сверху доносится пение птицы в клетке. Он позволил ей пройти чуть вперед, а потом догнал быстрыми шагами.

– Мисс Ванделер, – окликнул он ее.

Девушка повернулась и, увидев, кто к ней обращается, смертельно побледнела.

– Простите, – продолжил он. – Бог свидетель, я не хотел вас испугать, да и к чему бояться того, кто больше всех на свете желает вам добра? Поверьте, я обращаюсь к вам скорее по необходимости, чем по собственной воле. У нас с вами так много общего, но у меня словно завязаны глаза. Мне столько всего нужно сделать, но руки мои связаны. Я даже не знаю, что мне думать, кто мне враг, а кто друг.

Она с трудом заговорила.

– Я вас не знаю.

– Нет, мисс Ванделер, знаете! – возразил Фрэнсис. – Даже лучше, чем я сам. И вот именно поэтому я и хочу снять повязку с глаз. Для этого я и обратился к вам. Расскажите мне, что вам известно, – взмолился он. – Расскажите, кто я, кто вы и как наши судьбы соединяются. Помогите мне разобраться со своей жизнью, мисс Ванделер, хоть немного. Скажите хоть бы пару слов, назовите имя моего отца, и благодарность моя не будет знать границ.

– Я не стану вас обманывать, – ответила она. – Мне известно, кто вы, но я не вправе этого говорить.

– Тогда скажите хотя бы, что простили мою дерзость, и я готов ждать хоть до скончания века, – сказал он. – Если я не должен этого знать, мне придется смириться с неведением. Это жестоко, но я и не такое могу вытерпеть, если на то есть причины. Только умоляю, не заставляйте меня думать, что я обрел в вашем лице врага.

– Ваше поведение можно понять, – сказала она, – и мне не за что вас прощать. Всего доброго.

– Доброго? – с особым чувством переспросил он.

– Я и сама не знаю, – ответила девушка. – Если хотите, то до свидания.

И с этими словами она повернулась и продолжила путь.

Фрэнсис возвратился к себе с неспокойным сердцем. За все утро перевод Эвклида почти не продвинулся, и он больше времени провел у окна, чем за импровизированным письменным столом. Но, кроме возвращения мисс Ванделер и ее встречи с отцом, который курил трихинопольскую сигару на веранде, в саду дома с зелеными ставнями до обеда не произошло ничего заслуживающего внимания. Молодой человек наскоро удовлетворил аппетит в соседнем ресторанчике и, подгоняемый неослабевающим любопытством, чуть ли не бегом вернулся в дом на улице Лепик. Там он увидел неожиданную картину: рядом с садовой стеной слуга в ливрее, сидящий верхом, прогуливал оседланную лошадь, а привратник из дома с фронтоном покуривал трубку, прислонившись плечом к дверному косяку, и с интересом разглядывал слугу и коней.

– Вы только посмотрите на этих лошадок! – воскликнул он, когда молодой человек подошел. – Чудо! А какая ливрея у слуги! Они принадлежат брату месье Ванделера. Он сейчас здесь, в доме. Генерал – известный человек в вашей стране. Да вы наверняка слышали о нем.

– Должен признаться, – покачал головой Фрэнсис, – я никогда раньше не слышал о генерале Ванделере. У нас много офицеров в таком звании, да и я никогда не интересовался армией.

– Так ведь это именно он потерял знаменитый индийский алмаз. Об этом-то вы, без сомнения, читали в газетах.

Как только Фрэнсис сумел отделаться от привратника, он взлетел по лестнице к себе и прильнул к окну. Прямехонько под просветом в ветках каштана за одним из столиков курили сигары и разговаривали двое мужчин. Генерал, краснолицый, еще не окончательно утративший военную выправку мужчина, имел некоторое фамильное сходство с братом: немного походил на него чертами лица, немного (хоть и совсем чуть-чуть) свободной и властной осанкой, но был старше, мельче и держался намного проще. Он скорее напоминал карикатуру на брата и рядом с диктатором так и вовсе выглядел слабым и немощным созданием.

Они низко склонились над столом, и беседа явно очень занимала обоих, но говорили они до того тихо, что Фрэнсис мог различить лишь обрывочные фразы и отдельные слова. Несмотря на это, он был уверен, что разговор шел о нем самом и о его судьбе. Несколько раз его слух улавливал слово «Скримджер», ибо различить его было очень просто, но ему казалось, что еще чаще он слышал имя Фрэнсис.

Наконец генерал, словно распаленный гневом, выкрикнул довольно громко:

– Фрэнсис Ванделер! Говорю тебе, Фрэнсис Ванделер! – При этом ударение он сделал на последнем слове.

Диктатор пошевелился всем телом, как будто соглашаясь и одновременно выражая презрение, но ответ его был слишком тихим и не достиг ушей молодого человека.

«Это меня они называли Фрэнсисом Ванделером?» – подумал он. Они обсуждали имя, под которым ему предстояло венчаться? Или все это сон? Порождение его собственного тщеславия и эгоизма?

После еще нескольких минут приглушенного разговора пара под каштаном, похоже, снова разошлась во мнениях, и снова генерал повысил голос настолько, что его слова стали слышны наверху.

– Моя жена? – воскликнул он. – Я расстался с ней! Навсегда! И слышать о ней не хочу. Меня от одного ее имени тошнит.

И, ударив кулаком по столу, он громко выругался.

Судя по движениям, диктатор стал по-отечески успокаивать его и вскоре повел к садовой калитке. Братья довольно тепло пожали друг другу руки, но, как только за гостем закрылась дверь, Джона Ванделера охватил приступ хохота, который Фрэнсису Скримджеру показался недобрым, даже демоническим.

Потом прошел еще один день, который не принес ничего нового. Но молодой человек помнил, что следующий день – вторник, и обнадеживал себя новыми открытиями. Чем это могло для него обернуться: счастьем или горем – об этом ему не было ведомо, но, по крайней мере, он узнает хоть что-нибудь. А если повезет, так и доберется наконец до разгадки тайны, окружающей его отца и семью.

Пока приближалось время обеда, в саду дома с зелеными ставнями шли приготовления. На тот столик, который был виден Фрэнсису сквозь листья каштана, поставили смены тарелок и продукты для салатов, а второй, почти скрытый из виду, был приготовлен для обедающих. Фрэнсис смог рассмотреть белизну скатерти и блеск серебряного подноса.

Мистер Роллз прибыл минута в минуту. Он был насторожен и разговаривал негромко и немногословно. Зато генерал, напротив, был, как никогда, весел, и из сада то и дело доносился его смех, который звучал молодо и приятно для слуха. По интонации и частым переменам его голоса можно было догадаться, что он развлекает своего гостя забавными рассказами о разных народах и изображает звучание их речи. Еще до того, как был допит вермут, от недоверия между ним и молодым священником не осталось и следа и они болтали, точно парочка однокашников.

Через какое-то время появилась мисс Ванделер с супницей в руках. Мистер Роллз сорвался с места и бросился к ней, чтобы помочь, но она со смехом отказалась. Последовал шуточный обмен репликами по поводу того, что кому-то одному из их небольшой компании приходится подавать на стол.

– Зато так удобнее! – громко заявил мистер Ванделер.

После этого все трое заняли свои места, а Фрэнсис утратил возможность видеть или слышать, что происходит. Но обед, судя по всему, проходил душевно: из-под каштана доносился оживленный звон ножей и вилок и мерное гудение голосов. Фрэнсис, у которого из еды была только булочка, позавидовал этой неторопливой и сытной трапезе. Компания поглощала одно блюдо за другим, потом перешли к десертам под бутылку старого вина, бережно откупоренную самим диктатором. Когда начало темнеть, принесли лампу, а на подсобный столик поставили свечи. Приближающаяся ночь обещала быть чистой, звездной и безветренной. Кроме того, свет лился из двери и окна веранды, так что весь сад был ярко освещен, а в темноте крон мерцали листья.