Без правил - Маша Малиновская

были уже дважды близки, хоть первый раз и вынужденно, он трогал меня, был внутри, но его всего я так и не видела. И тогда в юности, когда случился наш первый раз, я не осмелилась посмотреть ниже обнажённой груди, да и прикоснуться тоже. И почему говорят, что женщина возбуждается ушами, а мужчина глазами? Одного взгляда на Демида мне хватает, чтобы внизу живота сейчас стало зарождаться то волнующее чувство.

Бахурин сжимает член в кулаке, проводит рукой вниз и вверх, а потом становится на колени на кровать передо мной. Уже без слов и взглядов раздвигает мои колени так широко, что это кажется совсем неприличным. Отодвигает ткань трусиков в сторону и проводит пальцами между мокрых складок. Вверх к клитору и вниз ко входу, но ни того, ни другого почти не касается, чем вызывает у меня стон нетерпения.

Демид стаскивает мои трусы до середины бедра и там оставляет. Вместе с приспущенным лифчиком это выглядит как-то ещё развратнее, чем если бы он раздел меня полностью. Даже под действием алкоголя я всё-таки начинаю смущаться, когда он пальцами раздвигает мою плоть и смотрит, а второй рукой снова касается себя.

Обещал же пытки.

Я прогибаю спину и стону громче, подаваясь навстречу его руке. Хочу, чтобы давление усилилось, чтобы внутрь. Но Бахурин убирает пальцы и сдёргивает с меня трусы.

Удерживая колени широко, наклоняется и накрывает разгорячённую плоть ртом.

— Мм… — уже хнычу, не иначе.

Дышу очень часто. Уже не понимаю, от гипервентиляции лёгких голова начинает кружиться, алкоголя или сильнейшего возбуждения. Это не ласковые касания, едва ощутимые и трепетные. Бахурин терзает мою плоть, царапает щетиной нежную кожу на внутренней стороне бедра. Удовлетворяет свою страсть — не мою.

А я с ума схожу. Плавлюсь, взрываюсь и снова сползаюсь в целое, чтобы через мгновение опять рассыпаться на тысячи искр в ощущениях.

А ведь раньше мне такие ласки не нравились. Глеб пытался несколько раз так разогреть меня, но это вызывало отторжение, если не отвращение. Меня просто коробило, я сжималась в комок и не могла расслабиться.

Но сейчас… В общем-то расслабиться тоже не получается, потому что тело охватывает огонь. Беспощадный и безжалостный. Мне хочется вцепиться Демиду в волосы, прижать его голову к себе ещё сильнее, но мои руки скованы. И от этого мука ещё сильнее.

Я схожу с ума. Стону, нет, уже, кажется, кричу даже. О чём-то бессвязно прошу его… Пока наконец не взрываюсь острым, совершенно невероятным оргазмом. Он будто мощная струя бьёт и возносит меня высоко-высоко.

Бахурин отстраняется, отпуская меня, а я, насколько позволяют вытянутые кверху руки, вся сжимаюсь. Переворачиваюсь на бок, подтягивая под себя колени. Яркие вспышки рассыпаются даже за закрытыми веками.

Демид тянется к моим рукам, тихий щелчок, и мои запястья снова свободны. Обхватываю себя, продолжая всё ещё сжиматься на боку. Но времени мне прийти в себя совершенно не дают.

— Отдышалась? — слышу требовательное. — Иди сюда.

Демид подхватывает меня поперёк туловища и одним движением ставит на четвереньки, выбивая из лёгких весь воздух. Отщипывает застёжку бюстгальтера и отбрасывает его в сторону.

Совершенно голая, тяжело дышащая, бессовестно мокрая, я стою в столь открытой позе перед ним. Он ударяется сзади бёдрами о мои, вжимая между ягодиц твёрдый член. Голова идёт кругом. Всё это для меня дико. Слишком жёстко, слишком откровенно, слишком… вообще очень всё слишком.

Я почему-то фантазировала совсем о другом в постели с Бахуриным, когда вообще себе это позволяла. О медленных плавящих ласках, о нежных прикосновениях. Не представляла, что он может быть настолько властным, жёстким, почти грубым. Мне даже сейчас, несмотря на алкогольный туман, становится немного страшно. Но моё тело почему-то не собирается молить о пощаде.

Бахурин кладёт мне ладонь на горло и поднимает, вжимая спиной в твёрдую грудь. Кусает за шею, потом за ухо.

— Я как представлю, что он пять лет владел твоим телом. Обоих пристрелить хочется, — каменею от хриплого голоса, наполненного угрозой. — Больше этого не будет.

Не успеваю даже осознать сказанное, как Демид снова укладывает меня лицом в постель, прижимает за шею, оставляя позу ещё более открытой, лишённой даже призрачного контроля с моей стороны. Продолжает придерживать рукой между лопатками, пока я слышу короткий шелест, а потом вставляет в меня член резко и глубоко.

Вскрикиваю, сжимаясь мышцами вокруг него. Не больно, я достаточно влажная, чтобы принять его, пусть и так напористо, но ощущения сигналят разноцветными огнями. Так туго и плотно. Совершенно неуютно в этой позе, в которой от меня абсолютно ничего не зависит.

Демид начинает двигаться быстро и размашисто, выходит почти полностью, а потом всаживается со шлепком. Таким пошлым, как в кино для взрослых.

«Тебя бы кто отодрал как сучку, Златка, может, и кайф поймала бы» — однажды ляпнула после пары бокалов вина Артёмова. Я тогда скривилась от отвращения и неприятия. Даже сама мысль была противна.

И вот именно сейчас и есть то самое. Даже в голове произнести стыдно, но именно это Бахурин и делает — дерёт меня как сучку. Заставляет плавиться от стыда и удовольствия. Именно он, тот самый, перед которым я бы хотела остаться чистым образом первой любви. Но именно его я в таком контексте и хочу. Только его.

Демид сжимает ладонями мою грудь, чуть перекатывает между пальцами соски, заставляя уже не просто застонать, а едва ли не взвыть, а потом распластывает на постели, подтянув подушку под бёдра. Придавливает сверху своим обнажённым разгорячённым телом и продолжает двигаться. Только теперь уже не выходит сильно, остаётся глубоко внутри, подбивая себя бёдрами. Толчки больше похожи на удары — сильные, мощные. Опирается на локти, погребая меня под своей мощной крупной фигурой, прижимает зубами кожу на плече почти до боли. Опаляет горячим дыханием.

— Прошу тебя… — стону, не в силах больше выдерживать его. — Демид… пожалуйста…

— О чём? О чём ты просишь меня, Маркиза? — ни капли не замедляясь, хрипло спрашивает.

— Я больше не могу… не могу… — всхлипываю.

— Тебе больно? — Бахурин моментально тормозит и чуть приподнимается надо мной, и я глубоко втягиваю воздух, пользуясь передышкой. — Злата?

— Нет вроде бы… Не знаю, —