Последыш. Книга III - Макс Мах

Несторовну к ней в апартаменты. Пусть примет душ, переоденется… и, знаешь, что, влей в нее, пожалуйста, полстакана коньяка! Если надо, силой. Все, ушли!

Затем настала очередь Нестора.

— Нестор Изяславович, — вежливо обратился к нему Ингвар, — займитесь, пожалуйста, своей супругой и выясните, если не сложно, откуда взялся этот поп. Это самое важное, поскольку иначе за нее возьмется имперская служба безопасности. Прослеживается возможность соучастия, а оно нам надо?

По изменившемуся лицу Глинского, Бармин понял, что Нестору «оно не надо», а значит, князь выбьет из своей дуры-жены все необходимые подробности. Даже если придется сечь нерадивую жену розгами.

Между тем князь «отмер», взял себя в руки и сказал то, что обязан был сказать прежде всего:

— Приношу самые искренние извинения, — с трудом выговорил он невероятные слова, — от себя лично и от всего клана Глинских. Официальное письмо с печатями и моей подписью пришлю завтра.

Что ж, все правильно. Мало того, что Менгдену нанесено оскорбление из тех, за которые еще лет сто назад виновницу, будь она хоть трижды княжеская жена, убили бы на месте, — так Ефросинья Глинская, не иначе как по глупости, оказалась пособницей покушения, не увенчавшегося успехом лишь по чистой случайности.

— Ваши извинения приняты, — произнес он вслух традиционную формулу, снимающую возникший было конфликт.

— Спасибо, — устало ответил князь и, взяв в охапку свою провинившуюся жену, пошел прочь, а Ингвар занялся другими насущными делами.

Отдал распоряжение охране, кивнул Ие Злобиной, начавшей экспресс-опрос свидетелей, извинился перед гостями и, пригласил всех к столу. Так что пир, хоть и начался с некоторой задержкой, но все-таки начался, и дальше все шло по плану, ровно и без осложнений. В отсутствие Дарены, Ингвар принимал поздравления и подарки сам, хотя с удовольствием передоверил бы эту честь своей супруге. Однако единственная на данный момент законная жена появляться на почетном месте за столом отнюдь не спешила. Так что, в конце концов, ему пришлось пойти к ней самому.

«Как там? — вспомнил он по случаю поговорку из своего прежнего мира. — Если гора не идет к Магомеду, Магомед идет к горе? Но ты, деточка, не гора, и я научу тебя, как родину любить!»

На самом деле, он был зол. Дарена со своей тупой маменькой умудрились-таки испортить так хорошо начавшийся праздник. А все потому, что он все время спускал им их мелкие гнусности. Девочка-де молоденькая еще, не ведает, что творит. Но, если люди не понимают по-хорошему, то придется попробовать по-плохому. Ингвар быстро прошел по лестницам и коридорам замка и уже через пятнадцать минут стоял перед апартаментами Дарены. Постучал, подождал, толкнул дверь и вошел. В небольшой гостиной царил ужасающий разгром, — здесь явно не обошлось без применения силы, — и камеристка с расцарапанным в кровь лицом и синяками под глазом и на скуле безуспешно пыталась навести в комнате хотя бы видимость порядка.

— Она там? — кивнул Бармин на дверь в спальню. — Да, не кланяйся ты! Там?

— Да, господин, — опустила очи долу несчастная женщина.

— На теле, небось тоже синяки?

— Все нормально, Ваше сиятельство. Барышня просто…

— Иди к себе, приведи себя в порядок, — сказал тогда Бармин. — С меня вира за издевательство и побои, десять рублей. Иди, я сам разберусь.

Женщина постояла мгновение, как если бы не понимала, что он от нее хочет, но потом подхватилась и опрометью бросилась вон. Бармин дождался, пока за ней захлопнется дверь, запер ее на засов и пошел ко второй двери. Постучал, подождал, но ответа не было. Постучал снова, но и на этот раз ничего не произошло. Поэтому он просто вышиб дверь и вошел в спальню. Здесь тоже царил разгром, а Дарена в одном белье лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Плечи ее мелко подрагивали. Вероятно, она плакала.

«Истерика? Вполне возможно, но я ей не психиатр, — решил Бармин, постояв с минуту рядом с кроватью и слушая глухие всхлипывания, едва доносившиеся сквозь подушку. — Психиатр, извините, уже полгода, как мертв. А граф Менгден лечит женские истерики несколько иначе!»

— Дара! — позвал он, но девушка никак на это не отреагировала.

— Дара, встань и повернись ко мне лицом! Я повторять не буду! — предупредил Ингвар, но она проигнорировала угрозу, и тогда он поднял ее с постели силой, развернул и бросил на стену, прижав спиной к гобелену.

— Когда я что-то прошу, ты должна это делать, — сказал он ровным голосом, рассматривая ее зареванное, опухшее от слез лицо и широко распахнутые от страха глаза. — Когда я приказываю, ты делаешь то, что сказано, не раздумывая. Ты поняла?

— Я… Что ты?.. Да, как ты смеешь?

— Вижу, ты не поняла, — покачал он головой. — С сегодняшнего дня я твой муж и господин. Закон запрещает тебе искать помощи у отца или других родственников. Тем более, когда ты оскорбила мужа непослушанием, его веру — презрением, брачные обеты — кощунством, и кроме того участвовала в заговоре против меня.

— Молчать! — добавил он силы в голос, увидев, что она готова возразить. — За то, что, презрев мои просьбы, ты надела на свадьбу крест, я приговариваю тебя к десяти розгам. И не смотри на меня так. Сколько раз я объяснял тебе, что ты можешь оставаться христианкой, сколько пожелаешь, но не публично? Сколько?

— Два раза…

— Ты дура, Дарена, но на плохую память никогда не жаловалась. Я помню, как минимум пять раз, когда я объяснял тебе, почему это важно. Скажешь нет?

— Да… — почти шепотом ответила она. — Можно я встану на ноги?

— Я еще не закончил. Итак, я просил тебя не делать глупости, но ты сделала по-своему. Зачем ты надела крест? Или даже так, зачем ты его всем продемонстрировала? Я ведь не против, носи. Это твоя вера, но я объяснил тебе, почему это нельзя делать публично. Так почему?

— Маменька сказала…

— То есть, мнение своей матери ты поставила выше просьбы своего мужа. Ты же понимаешь, что этим ты выказала мне неуважение. Прилюдно, Дара. Да, еще в такой день!

— Я…

— За это ты получишь еще десять ударов розгами.

— Ингвар, но…

— Ты должна молить меня не о снисхождении, — холодно улыбнулся Бармин, —