Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России - Игорь Шумейко

А если без «сказок», то это был просто взрыв в лаборатории европейского рационализма.

Или еще три известных европейских шажка, заведших Европу в тупик:

1) Первая мировая война.

2) «Версальское усмирение».

3) Гитлер.

И каждый раз принимать в себя осколки этих взрывов… Или другое сравнение — вбирать в себя излишки яда… Это ближе к другому нашему случаю, с марксизмом. Тоже идея рациональная, объясняющая, истолковывающая. («Вся человеческая история — это борьба за материальный интерес».)И, однако ж, заводящая в полностью иррациональный, НЕобяснимый, НЕистолкуемый, как сказали бы программисты — необрабатываемый тупик.

Лет двадцать тому назад еще признавалось, что именно пример России, приявшей в себя весь яд «классовой борьбы» — подвигнул Запад к мирному разрешению социальных противоречий. Но не будем тут идеализировать — Россия обратилась к этой чаше яда, отнюдь не как Христос в Гефсиманском саду («…о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет»)…или там, как Пастер, пробуя снадобье на себе по долгу ученого. О российских кризисах, влекущих к подобным принятиям яда, будет другой разговор.

А завершая тему европейского взгляда на Россию, я приведу оценки наиболее важных исторических персон, предварив их, правда, своими собственными гипотетическими предположениями об их восприятии нас…

Россия — как сухопутная Атлантика

Два значительных пространства были долгое время границами Европы, ограничивали, брали ее «в скобки» с Запада и Востока: Атлантический океан и Россия. Две великие глади суши и моря в одном были схожи для Европы: это было нечто огромное, что трудно, но все же можно преодолеть. Напряглись и построили аппараты, прорвавшиеся через Атлантику к Индии. И даже «фальш-стена», встреченная (Колумбом) на этом пути, его фальш-Индия, оказалась весьма ценным призом. Россия для значительной части этих устремленных тоже была пространством, неприятным своей величиной. Европейских купцов интересовал, прежде всего, транзит в ту же Индию, их мореплаватели гибли в Баренцевом море в поисках знаменитого «Северо-восточного прохода» к Китаю, к Островам Пряностей. Конечно, Архангельск кроме промежуточной стоянки выкатывал и свои товары, но все же, признаем, одна каравелла имбиря или корицы, стоила как целые караваны наших классических «льна, пеньки…».

И только вторым этапом пришло «положительное» восприятие окружавших пространств. Для Васко да Гамы, (как и для пассажиров «Титаника»), каждая лишняя миля Атлантики была минусом(он потерял два из четырех кораблей, но на своем, вернувшимся — озолотился)… А вот собственно атлантическая рыба стала какой-то ценностью 250 лет спустя.

Может, некоторым покажется странным это сопоставление России и Атлантического океана, но подобие, по-моему, в этих слоях, этапах постижения, в самом первом восприятии, где великость (или просто величина) осознается, как фактор отрицательный. Преодолеваемое враждебное пространство.

Вехи восприятия

Известен папский посланник Антоний Поссевино в 1581/82 в Россию. Его миссия, зондаж возможностей объединения церквей, кончается, разумеется, неудачей, но: «Несмотря на все трудности, которые стоят на пути введения католицизма в России, для достижения этой цели не следует пренебрегать никаким средством, ибо Россия, благодаря своему географическому положению, предлагает несравненные возможности для распространения христианства в Азии».

То есть мы — средство, но и не Азия — а «дорога в Азию». Другой «козырь России» — и опять внешний, привходящий. Хроническая работа, создание антитурецких коалиций, конечно, не обходит Россию. Здесь первенствуют венецианцы, их посланник Джакомо Зоранцо, отмечает: «…большая часть населения Балкан принадлежит к греческой церкви и поэтому подчиняются Великому князю Московскому» (1576). Конечно же, преувеличение (с подчинением). «Глядя из Венеции».

Англичанин Вальтер Ралей в трактате «Максимы о государстве» приводит Московское государство на исходе — как прототип тирании. XVI век, у нас Иван Грозный. Но ближе (в географическом и военном отношении) других к царству Грозного лифляндскиие немцы. «Московская страна и правление» Гайнриха фон Штадена имеет приложение — проект нападения на Московию.

Но Мартин Лютер в памфлете против папы (1520): «Русские и московиты… эти также являются христианами, а не еретиками потому только, что не дают беспрерывно спускать с себя шкуру».

Еще с протестантского фланга. Губерт Лангет пишет Кальвину, имея в виду Москву: «Если какое-либо царство в Европе должно возрастать, так только это» (сентябрь 1558 года).

Здесь, ускоряя развитие сюжета, перейдем от первоисточников к безупречно их у суммирующему, плюс выдающему тонкий анализ Дитеру Гро:

«Это приобретение территории непосредственно влияло на европейскую систему равновесия и как раз в то время, когда Россия стала одним из факторов этой системы. Вся масса территорий, на которые распространялась Россия, была, если посмотреть исторически, как раз противовесом европейского обоснования господства над землей посредством овладения Мировым океаном. Европейские захваты земель за океаном и русские территориальные приобретения в Азии не только шли по двум различным зодиакальным направлениям и имели в качестве предпосылки разные технические средства, но они различались также — как указано выше — в своем обратном воздействии на европейскую систему государств. К этому нужно еще добавить то, что экспансия империи царя развертывалась в пространстве, которое долгое время не интересовало Запад и поэтому едва замечалась… Впечатление этой пространственно колоссально выросшей силы должно было еще усилиться, когда внезапно оказалась замеченной ее протяженность без того, чтобы раньше ее осознали в каких-либо понятиях… Ибо этот континент стран сам по себе уже взрывал своим гигантским размером всякое представление, которое люди привыкли иметь о «европейской» державе, то есть о члене европейской системы государств».

Что важно заметить у Дитера Гро: не какие-то «российские недостатки» — а именно величина России отводила мысль о единстве.

«Колосс на глиняных ногах»

Впервые этот известный библейский образ приклеили к России в анонимно изданной в 1736 работе «Московские письма». Петр Великий изображен очень скверно, а русские планы экспансии и господства рассматриваются как доказанные событиями. В Европе создали себе представление о России как о «…фантоме силы… В действительности же огромные пространства являются для России только обузой и даже могут быть для нее опасны».

Популярная в XVIII веке мысль, что слишком протяженные пространства ослабляют государство — важный тезис Монтескье, и подтверждал он его — Россией: «…было бы невозможно существовать этому царству, если бы оно было населено, цивилизованно и культурно. Лишь деспотическое насилие соединяет сегодня вместе все эти обширные пространства…»

Табула раса (tabula rasa — гладкая дощечка, лат.)

Это не только другой, более благоприятный для России, образ, или, вернее сказать — штамп. Это и новая веха в концептуальном осмыслении страны. Автор того и другого (образа и концепции) — Лейбниц. Пример его духовной эволюции очень важен и прекрасно прослежен Дитером Гро: «У Лейбница Россия впервые появляется в качестве основной темы историко-философского и политического мышления. Это, конечно, следует приписать не в последнюю очередь действиям Петра Великого. С другой стороны, тот отклик, который они встретили в Западной Европе, может быть понят только из условий, сложившихся в самой Европе. Другими словами говоря, Петр предпринял свои реформы в тот момент, когда на Западе была подготовлена почва для резонирования событиям в России. Она должна была еще выше поднять самосознание постоянно соприкасающейся с все новыми и новыми духовными мирами Европы, чтобы Петр занимался Европой, а не наоборот! Тем самым следовало занять какую-либо позицию по отношению к России и, особенно, делу Петра; уже было недостаточно признать чужое — варварским и таким образом освободить себя от труда взглянуть на это чужое более внимательно. Точно так же и Россия, в свою очередь, увидела себя перед необходимостью духовно заняться Западом. Если на одной стороне пытались обойти эту постановку вопроса при помощи ярлыка «варвары», то на другой имелась возможность — и до XX столетия — понимать Запад как находящийся в упадке: мыслительная установка аутсайдера, которая освобождает его от необходимости усваивать превосходящую культуру. Реформы Петра являются для отношения Европы к России эпохальным событием потому, что отныне как по ту, так и по эту сторону проблема России и Европы не могла больше схватываться без того, чтобы не была занята какая-либо позиция по отношению к реформам Петра».