Лгунья - Сусанна Михайловна Георгиевская

мало пищи для воображения – они станут переговариваться, смеяться, показывать Севу и Киру в лицах… Но их первое чувство было чувством высокого сострадания.

Кто-то взял ее за плечи и повел из клуба. Это был офицер, пришедший купить билеты на вечер.

– Простудишься. Надо водки… Сейчас же водки. Не рвись. Не пущу! Ресторан за углом… И не стоит, девочка, эдакой любви наш покорный слуга!.. Никто из нас недостоин твоей слезинки… Ты ребенок, ты, можно сказать, невинность… А мы такие, сякие, разэтакие… Экая парню любовь досталась! А кто твой отец? Военный? О чем думала твоя мать, когда отпускала тебя одну?..

…В ресторане с нее насильно стянули шубу, принесли коньяк и яичницу.

Офицер бушевал, рассказывая сидевшим за столиком офицерам о грубости «нашего брата».

Ей влили в рот коньяку. Она захмелела, уронила локти на стол… Ее уговаривали поесть, ей намазали хлеба, ей совали в рот кусочки яичницы.

– Как тебя звать-то?

– Ее звать Кира. Я знаю, – сказала буфетчица.

– Ешь, Кира… Хорошо бы черного кофе… Людмила, дай ей горячего кофе.

– Плачь, Кира, плачь, – увещевала буфетчица. – Поплакать – оно полегче…

И опять на нее натянули шубу.

И повели домой. Она шагала нетвердым шагом.

Один из троих офицеров, взявшихся проводить Киру, нетерпеливо нажал звонок. Дверь распахнулась. Офицеры заговорили с Жанной, перебивая один другого. Увидев Киру, Жанна втащила ее на лестницу. Не позволяя себе ни о чем расспрашивать, она оттолкнула Кириных провожатых и быстро, резко захлопнула перед ними дверь.

Я так хочу!

Сжав губы и не оглядываясь, Кира шагает одна во мглу.

…Километр. Два. Три километра Десять, двадцать. Ни норы, ни жилья, ни огня. Даже лес – и тот далеко. Поле, поле… Ровное. Белое. Гладкое.

Не рассусоливай, а шагай, шагай…

Рубчатый след от недавно прошедшего грузовика – коричневые полосы на белом накате белого снега.

Вдали мигает желтая точка. Огонь!

…Все больше, больше желтого света. Близко, совсем уж близко человечье жилье. Вырисовываются крыши строений – большие, продолговатые. Это казармы. А вот – небольшой домишко. Из трубы его валит дым. Пахнет дымом и хлебом. Хлебопекарня. Читальня… На полках стоят книги, их видно через окно.

Кружевная, воздушная, поднимается вверх не то клеть какой-то лестницы, не то наскоро сбитая пожарная каланча. Это – дозор. На самом верху, если вскинуть голову, – крошечный дом-скворешня. Там – солдат: глядит вперед молодыми своими глазами. Один. На ветру.

Рядом с казармами – небольшой дом – единственный, где зашторены окна.

Крыльцо. На крыльце веник. Рядом с веником – ведра. Дом как дом, такие бывают в деревнях. Крылечко свежеокрашено и освещено.

«Сюда!» – решает Кира и поднимается по ступенькам. Тщательно сметает она метлою снег со своих сапожек. Сейчас протянет руку и постучит.

Дверь распахивается. На пороге женщина в пуховом платке. Обыкновенная женщина. Русская. В валенках.

От этих валенок Кире делается теплей.

– Здравствуйте, – говорит Кира. – Я к командиру. К главному…

– Он на политзанятиях, – отвечает женщина. – А ты по какому делу? Давай заходи…

Кира заходит в сени, разматывает платок, снимает шубейку.

Комната. Нет, это вовсе, вовсе не комната… Это – Россия.

Большая никелированная кровать, обеденный стол, буфет с посудой, половики и половички… А над столом такая же точно лампа, которая дома у мамы и папы. Лампа под розовым абажуром!

– Садись. Ты, видно, крепко озябла? Может, чаю или горячей картошки? Я пекла блины. Может, хочешь блинка? Съешь блинка! Да как ты нашла нашу часть? Или кто тебя проводил?

– Никто. И я совсем не такая маленькая, я уже школу окончила. Из Москвы приехала – и нашла.

– Из Москвы? – оживившись, говорит женщина. – Там наших трое ребят. Скоро приедут сюда, на каникулы… Такая тоска, такая тоска по детям – сказать не могу.

Женщина кутается в платок, вздыхает, скрещивает ноги в фетровых валенках… Подперла кулаком подбородок, задумалась, пригорюнилась.

– Значит, ты из самой Москвы?.. А чего там нового? Какие в Москве погоды? Я им, понимаешь, связала шарфики. Только, может, не надо?.. Поверишь ли – дни считаю… Как они там?! Здоровы ли, сыты ли… Ты этого не понимаешь, куда там – еще мала…

– У меня братишка. Я все понимаю.

Низко опустив голову, Кира не смотрит на женщину. Губы ее дрожат.

– Что с тобой? – говорит хозяйка. – Ты вроде бы не в себе, я сразу заметила. Может, обидел кто?.. Люди, знаешь, они безо всякой милости, без понятия. Да ты успокойся, погрейся. Садись к печи.

– Не хочу! Я боюсь печей…

– С чего бы?..

– Так. Просто так… Я к майору Дятлову, посоветоваться. Я, я… А он хороший человек?

– Кто?

– Майор Дятлов.

– Да как я тебе про родного мужа скажу? Сразу видно – что ты дитя… Мужик как будто бы ничего… Рубашку снимет для друга. Грех сказать – хороший, очень даже, можно сказать, простой, порядочный… Жену уважает. Детей жалеет… Чего ж еще?

– Скажите, пожалуйста, а разве это так много, что муж тебя уважает?!. Я б, например, хотела, чтобы меня любили…

– Любовь, она, детка, не вечная… Да и не солидно вроде бы в нашем возрасте, чтоб он меня на руках носил.

– А у французов любовь – она вечная… Один французский поэт, ну, в общем – писатель, сочинил такую песню своей жене, что ее поет весь Париж. Называется: «Ноги моей Жаннеты». А Жаннете – семьдесят лет.

– Поди ты! И смех, и грех. Да я б со стыда сгорела… Ох уж эти французы!

– У меня, – не поднимая глаз, говорит Кира, – здесь служит… Вобщем один знакомый. Костырик Всеволод. Может быть, видели? Он немного постарше других ребят…

– Да как тебе, детка, сказать, может и видела, да не знаю, кто из них Пров, кто Петров, а который Костырик… Ты бы хотела с ним повидаться? Пришла попросить майора об увольнительной? Он даст, он даст… Можешь не сомневаться… Все же в экую даль человек приехал… Из самой Москвы! Дорога не близкая.

– Понимаете, все так вышло нехорошо, – сжав кулаки, говорит Кира. – Я даже не знаю, надо ли мне… Домой бы!.. Мне бы только понять… Иначе… я, я… утоплюсь! Мне стыдно папе в глаза взглянуть. И маме. И девочкам…

– Да это что же такое?! – сейчас же приняв ее сторону, спрашивает у судьбы жена командира. – Да как же такое можно? Да где же стыд у нонешних молодых людей? Это, детка, они даже очень свободно… Это мода теперь такая, чтоб все ни во что!.. И любовь, и может, там какое серьезное объяснение было… Да