Коллекция королевы - Ан Ци

сначала ЗИС — длинный лакированный такой, ещё с ручкой, чтобы заводить спереди. На приборной доске аж шесть циферблатов. Внутри сиденья откидные. А на капоте серебряный литой флажок. Затем раритет «М — 1». Его — или лучше её? — ещё «Эмкой» называли. Рядом «Победа» светло-кофейного цвета, первый «Москвичок», представляешь? Помнишь «Победу»?

— Конечно, помню, — кивнула Полина. — Тогда говорили, что отличная была машина. Только наши зачем-то лицензию полякам продали, и она там «Варшавой» стала, а из Союза исчезла.

— У Карпа, кроме того, «Испано-сюиза» стояла и «Додж», но меня больше наши задели. А вообще, никелированные фары и радиаторы, запасные колёса в футлярах, подножки, шторки на окнах, это же прелесть что такое!

— Удивительно! — Полина отправила в рот сразу несколько ягод. — Но в музей интересно ходить, а вот жить в нём всё время…

— Нет, Полечка, это только один этаж. Вышеупомянутый Карп мне остальные тоже все показал: спальни, библиотеку — стеллажи от пола до потолка, удобные два кабинета, столовую. А в подвале у него тир, биллиард, игротека. И всё это просто, с комфортом, без кривлянья и выкрутасов. Я подумал, если вместе будем дальше работать, я у него разрешения спрошу, и ты сама на весь этот парадиз посмотришь.

— Я не против, папочка. Почему нет?

— Вот и отлично, Полечка. Аванс получим, поедем с тобой в твой любимый «Пассаж» — ты же у меня модница! А в новом платье можно и к плутократу.

— Осик, а он не противный?

— Ты знаешь, девочка, он…, — Оскар Исаевич задумался, — нет, он совсем не противный и не глупый. Осторожный, любит порассуждать — резонёр такой. И ещё, странное дело, я его знаю давно. Карп, мне казался всегда ужасно одиноким. Правда, в последнее время…

— Одинокий? Откуда ты взял? Он что, в этом домище один?

— Я, конечно, не спрашивал, но… Там есть управляющий, он же садовник Палыч с женой. Она Карпу готовит и убирает. А «сам» — мужичок — золотые руки. И не только в саду, а во всём помаленьку.

— Они там живут?

— Да, в саду домик-сторожка стоит.

— И, наверно, шофёр должен быть. Или твой сом водит машину?

— Водит, однако, есть и шофёр. Его Коля зовут. Он меня к Карпу привёз. Но он в Москве.

— А семья, папа? Может, ты жену видел и про детей слышал что-нибудь?

При этих словах Поли старомодный круглый Брук как-то неловко заёрзал на своём плетёном стуле с подушечкой, отвёл глаза и промямлил:

— Видишь, лапочка, там при доме или скорее при конторе… такая девушка Серафима…

— Ты почему, дорогой, засбоил? — Полина Матвеевна вскинула глаза, — ну Серафима, ну и что? Она кто такая?

— Она-то? Вообще она архитектор.

— Архитектор? А ты почему мнёшься как красна девица? Папочка, ты что, нашалил? Что там такое с этой Серафимой? Эй, стой, я тебя про жену спросила, а ты говоришь — девушка? Ни то при доме, ни то при…?

— Так вот я ж и объясняю…

— Ах ты, прости господи, так эта толстая свинья Карп девчонку на свои деньги держит? Для услуг? — возмутилась ясноглазая седая Поля. — Это не тебе, это ему стыдно должно быть! Ну уж и парадиз… Не поеду! — второй раз за последние несколько часов услышал добродушный искусствовед и расстроенно взмахнул пухлыми ручками. День определённо не задался.

Глава 21

Отлично стали обслуживать в Аэрофлоте, — Стас Небылицын подлетал к Мюнхену и начал немножко волноваться. Пассажиров в салоне было мало. Он сидел на своём втором ряду один.

Вот ведь хотел «Lufthansa» воспользоваться, благо экономить не надо. Так прибывает ужасно неудобно, пёс его возьми! Ладно бы только для меня, а то девушка! Вызвалась встретить совсем незнакомого человека. Ей до аэропорта только тащится час если пробок не будет! Пусть хоть в пристойное время. Я и взял «нас». И все хорошо.

В салоне было прохладно. Стас вытянул свои длинные ноги, устроился поудобнее и набросил на плечи шерстяной белый свитер. По проходу шла сказочной красоты стюардесса. Такая свободно проскочит «игольное ушко». И не по бедности, нет. По природной субтильности фигуры, без которой законодатели мод не мыслят сейчас женской привлекательности.

И где они только таких откапывают, эти авиабоссы? Впрочем, «страна наша богата, порядка только нет», как справедливо заметил Алексей Толстой. Такая красавица, а не волнует! То ли дело…

Он вытащил из папки листок плотной бумаги и в который раз всмотрелся в изображение. Печать была неважная, но Брук этого не заметил. Он получил портрет от ребят из музея с их допотопной техникой, с восхищеньем неофита полюбовался на него, вручил Стасу и зажурчал:

— Гляньте, Стасик, голубчик! Ну посмотрите, прошу Вас. Если поедете в Аугсбург…

— Сказал же, не поеду, Оскар Исаевич! — отвёл его руку, не глядя, Небылицын.

— Подождите сердиться. Я сказал: если. Лететь надо до Мюнхена. Я и подумал, немецкий — немецким, а живой человек, это всегда хорошо. В Пинакотеке Вас встретят. Номер мы закажем отсюда. Но надо же и о душе подумать?

— Да Вы меня, никак, хоронить собрались? «Noli me tangere». Стас собирался на лекцию и быстро сортировал свой демонстрационный материал, одновременно беззлобно отругиваясь и обороняясь от настойчивого Оскара.

— Ага, отлично, — неожиданно обрадовался музейщик, — ну-ка, кто это сказал?

— Не поймаете. Это сказал Архимед римскому солдату. «Noli me tangere» — что означает, не тронь меня.

— А при каких обстоятельствах? — не отставал тот. Виноват, не знаю, — развёл руками Небылицын.

— Вот видите! И мало того. Исторически вернее: «Noli tangere circulos meos — не тронь моих кругов», сказал Архимед, когда враги ворвались в Сиракузы, — азартно отпарировал Брук.

— Не может быть, я со студенческой скамьи помню… — наморщил лоб Стас.

— Давайте на пари! Если я прав, поедете, а? Полезайте лучше сразу на стенку, — добавил Оскар, — что означало — надо отыскать на настенных стеллажах среди академических фолиантов нужный источник.

— Идёт! — отозвался задетый молодой человек, славившийся редким теперь знанием латыни.

Он повозился с приставной лесенкой, достал с верхней полки тёмно-зелёную книгу с коричневыми уголками, с минуту поискал, прочитал и смущённо констатировал:

— Посрамлён и повержен, Оскар Исаевич. Пари — дело святое. Ехать так ехать!

— «Как сказал воробей в зубах у кошки», — рассмеялся старик. — Но посмотрите же всё-таки на фото. Собственно, можно ли это «фото» назвать, не знаю. Компьютер нашлёпал. Скоро по компьютеру и жениться начнут.

— Уже. Опоздали, Оскар Исаевич.

Стас взял, наконец, листочек и поднёс к свету. Перед ним была девушка лет двадцати пяти в лёгком сарафане цвета топлёного молока с шоколадным кожаным пояском. Очень тёмные — чёрные,