Поваренная книга медиа-активиста - Олег Киреев

Также в Америке разработана и действует концепция "Electronic Civil Disobedience" — "электронного гражданского неповиновения", включающая разного рода блокады и баррикады против информационного трафика, различающиеся, в терминологии активистов, как softcore и hardcore, то есть «помягче» и «пожестче». Типичный пример softcore — это "electronic sit-ins", "электронные сидячие забастовки": Рикардо Домингез разработал программное обеспечение, позволяющие перезагружать сайт каждые несколько секунд, что при условии достаточного количества атакующих может в скором времени «повесить» сервер. Акции такого рода называются Electronic Disturbance Theater: иногда Домингез проводит их в реальном времени, представая перед публикой вместе со своим ноутбуком и устраивая виртуально-реальное шоу. Действия «пожестче» включают блокаду внутренних коммуникаций, блокаду баз данных, разрушение маршрутизаторов, а также такие непосредственно «хактивистские» действия, как взлом корпоративных сайтов, экспроприации денег с кредитных карт, или публикация банковских реквизитов и других «хакнутых» данных в открытом доступе в Интернете.

В рамках подрывных экспериментов с символами, значениями и акцентами получило развитие и такое явление, как "коммуникационная герилья" (communication guerilla). Коммуникационную герилью характеризуют как жанр, осуществляющий подмену знаков или незаметное смещение в области языка высказывания, заставляющий увидеть привычные языки (рекламу, масс-медиа) капиталистического общества в ином свете. Например, в акциях Lufthansa — Deportation class приверженцами коммуникационной герильи особенно высоко оценивается их умелая пародия на корпоративный стиль рекламы и репрезентации. Естественно, также героями жанра являются The Yesmen. Большую роль в эстетике такого рода играет «антирекламный» плакат, например, в тот момент, когда немецкое правительство, включая партию зеленых и бывшего левого Йошку Фишера, готовилось к участию в анти-иракской коалиции, активистами был использован известный в Германии антивоенной постер с умирающим солдатом и надписью "Why?" ("Почему?"): не заметная на первый взгляд подмена превратила ее в надпись "Why not?" ("Почему бы и нет?"). Коммуникационная герилья берет начало из времен весьма отдаленных, из семиотической парадигмы, когда еще в 1960-е годы Ролан Барт задавался вопросами о природе знаков и политике присвоения чужих знаков. Также, с начала 90-х идет традиция "подрывной рекламы" ("subvertising"), отраженная, в качестве одного из первых взлетов активизма, у Наоми Клейн в "No logo". Молодые непримиримые жители американских городов по ночам забрызгивали краской рекламные биллборды или немного «исправляли» их, чтобы превратить рекламное послание в «антирекламное». Но здесь было и много разочаровывающих неожиданностей. На волне антирекламной активности вырос журнал "Ad Busters". Даже своим названием он выражал крайнее анти-консумерическое настроение (игра смыслов труднопередаваема, но означает что-то типа "щемить рекламу"). Его страницы были переполнены антирекламными плакатами и коллажами, и транслировали некое крайне мизантропическое настроение, в духе подростковых тенденций к суициду. Но Клейн великолепно показывает, как с удручающей быстротой Ad Busters превратился в еще один супермаркет контр-культуры: открытые им бутики недешево продавали антирекламную символику, постеры, видео и плакаты с логотипами журнала, а самым большим спросом пользовалась символика открытого журналом "Дня без покупок" ("Buy nothing day"). Примерно так же среагировали компании, и быстро включили в свои рекламы культовых контр-культурных героев: Subaru использовала в рекламе мотивы любимого романа битников "На дороге" Джека Керуака, а Nike включил в ролик Уильяма Берроуза, а потом даже заполучил в качестве режиссера одного из роликов великого Жана-Люка Годара. Так что коммуникационная герилья годится некоторым молодым активистам в качестве подспорья по изготовлению агитационного материала, но этими методами ни в коем случае нельзя ограничиваться.

Кампании, информационные акции и акции в духе коммуникационной герильи входят обязательной частью в расписание масштабных событий, проводимых антиглобалистами — контр-саммиты, начало которым было положено в Сиэттле, и фестивали. В последнее время начали складываться также собственные праздники активистского календаря: MayDay (1 мая) уже два года отмечается в разных столицах Европы массовыми парадами. Здесь происходят разные музыкальные и театральные мероприятия, завсегдатаями которых стали интернациональный PublixTheatreCaravan и испанская группа Yomango! — тоже параллель с русскими активистами движения СВОИ 2000, которые 1 мая 2000 и 2001 гг. проводили театральные акции, шествуя по Москве в первомайской колонне. Май нынешнего года в Италии стал праздником нового святого — Сан-Прекарио, покровителя всех, кто чувствует себя неспокойно при современном капитализме. Слово «precarious» ("ненадежный") означает нестабильные и ненадежные условия труда: сюда входят индивидуальные трудовые контракты, работа через нанимателей, временная работа, отсутствие трудовых гарантий, постоянная угроза безработицы, которые в последние годы стали отличительными характеристиками трудоустройства при «постиндустриальном» капитализме. "Мы — прекарии и когнитарии, — пишет молодой итальянский активист Алекс Фоти, — и мы вынуждены работать, чтобы свести концы с концами. Нам известно, что неполучение очередного чека с зарплатой означает начало длинной цепи последствий, ужасно неприятных и так хорошо знакомых, таких, как неоплаченные счета, приостановка в пользовании сервисами первой необходимости, неоплата жилья, экономия на всем, включая общение, напряжение, ощущение беспокойства, когда кажется, что вокруг тебя разрастается черная дыра, возможность увольнения, вероятность депрессии, риск изоляции, страх оказаться бездомным…" На Миланском первомайском параде Сан-Прекарио двигался впереди колонны: он был изображен большим, в несколько метров, сделан из картона и раскрашен люминисцентными красками, коленопреклоненный перед алтарем и с неоновым нимбом вокруг головы.

Наоми Клейн заканчивает свою книгу "No logo" тем, что, когда она начинала работу над ней в середине 1990-х годов, то группы активистов-противников капитализма казались случайными сборищами неудачников, стремившихся сражаться "со всеми и против всех". Но, когда она заканчивает ее (в 2000 году), то видит уже достаточно организованные отряды, обладающие собственной повесткой дня, распределившиеся по роду занятий и интересов (от артистов до правозащитников, от мониторинга корпораций до практиков медиа), с собственной налаженной коммуникационной связью, действующей поверх границ наций и континентов. С тех пор прошло еще одно пятилетие. Поскольку, несмотря на высокие ожидания, активистам не удалось ниспровергнуть капитализм или хотя бы предотвратить войну в Ираке, — местами раздаются мнения о кризисе антикапиталистического движения. Но мы считаем, что кризис (возрастной) испытывают только те, кто стоял у его истоков, кто вырос в ситуации геополитического противостояния Востока и Запада, и кто только начал создавать новые левые группы и тактические медиа на руинах прежнего мирового порядка. Те, прежние, расклады должны быть уничтожены в памяти, забыты, их инерция не должна мешать нам мыслить и двигаться вперед. Наступило новое тысячелетие, и его новые активисты обязательно разрушат капитализм, чтобы другой мир был, наконец, построен.

Сопротивление без лидеров

"Нельзя играть в революцию в гостиной, хотя многие хотели бы использовать преимущества того и другого методов. Если человек прибегает к революционным мерам, он должен быть готов к тому, чтобы потерять все свое достояние. Поэтому люди преуспевающие и обеспеченные редко бывают революционерами," — пишет Джавахарлал Неру в своей «Автобиографии». Я полагаю, что именно в этих мужественных словах выражена разница между двумя видами кампайнеров. Не раз приходилось видеть представителей левого сопротивления, активистов и интеллектуалов, как в России, так и на Западе, которые удовлетворяются выражением критической позиции в отношении государства и по этой причине считают себя «чистыми» — поскольку они провозгласили свое несогласие, дальше можно жить обычной буржуазной жизнью, покупать продукты, платить налоги. Но революция — а практика кампании и является непосредственной практикой революции — требует не того, чтобы было выражено никому не интересное личное мнение, а чтобы было сделано дело. Революция исходит из того, что нечто обязательно нужно изменить. И притом, в ходе борьбы требуется не только победить, но и сохранить в чистоте тот критический взгляд на вещи, который позволил впервые увидеть их несовершенство. Если к власти вместо одной придет другая партия, которая раньше называла себя революционной, но при доступе к разделу благ она получит в неограниченное распоряжение государственную кормушку, то ситуация не улучшится, а наоборот ухудшится: не только люди не станут жить лучше, но у них будет подорвано доверие к революционерам, к тому, что вообще возможно что-то изменить. В начале своей революционной деятельности Махатма Ганди создавал коммерческие структуры, которые могли бы существовать на коммерческих началах и приносить доход гражданскому движению. Прошло немного времени — и в общественном совете, распоряжавшемся структурой, начались разногласия, потом начался судебный процесс, "так что теперь, — писал Ганди через два десятка лет, — доход поступает в суд". Но и сам Ганди вскоре изменил свой взгляд на использование гражданским движением коммерческих структур для своей поддержки. "Я пришел к твердому убеждению, что общественным организациям не стоит иметь постоянных фондов. Такие фонды становятся источником морального разложения организации. Общественные организаци и создаются при поддержке и на средства общественности. Когда они лишаются такой поддержки, они утрачивают и право на существование".