Трудно быть ангелом - Анна Шехова

– Город снимать легко, – рассказывала Анечка, любовно поглаживая камеру, с которой теперь не расставалась, – гораздо сложнее иметь дело с живыми людьми: ловить выражения лиц, взгляды, жесты, о которых они, возможно, сами не догадываются. Камера часто может рассказать о нас больше, чем мы знаем.

– Или наоборот – подтасовать факты, – усмехнулась Ася. – Камера может быть как беспристрастным судьей, так и ловким мошенником, который выдает желаемое за действительное.

– Ловкость рук – и никакого мошенничества! – усмехнулась Анечка.

Мы смотрели как завороженные, и перед нами открывался новый мир – миг замершего мгновения. Словно некий волшебник сказал «стоп!», и на секунду – как это бывает в фильмах – все замерло. Люди стали статуями, и вместе с ними застыли в воздухе их надежды, ожидания, сомнения, радость встречи, нетерпеливые ожидания, суетливый взгляд на часы, насмешливая полуулыбка, скучающий зевок.

Мы разглядывали эту секунду, ставшую вечностью, и меня накрывало забытое чувство новизны и удивления: когда словно открываешь мир заново и удивляешься тому, сколь многое не знал о нем. Раньше я всегда искала это ощущение в новом опыте, свежих знаниях, покорении очередных горизонтов. Но оказалось, что достаточно новым взглядом посмотреть на старые вещи.

Благодаря Анечке в моем сознании наконец проступила очевидная истина: новизна – в каждом мгновении, когда мы встречаемся с жизнью. Не пробегаем мимо, не скользим сквозь нее, а именно встречаемся – ладонь к ладони, как с давним другом, которого давно не видели. Смотрим ему в глаза, прикасаемся и обнаруживаем в его взгляде целый мир, которого не замечали раньше.

Каждый день эти люди мелькают мимо нас, как секунды. И где же в этом мельтешении увидеть и разглядеть алый шарф под воротником, смешные бледные веснушки на носу влюбленной девочки, мечтательную улыбку… Тот, кто умеет видеть эти мелочи, не станет называть людей «масса» и «толпа». Да, они бывают толпой – истеричной опасной массой, которая останавливает танки и ломает режимы, стоит в очередях и строит финансовые пирамиды из своих тел. Но если дан вот этот взгляд, взгляд художника, в толпе всегда можно различить людей.

– Анечка, да у тебя талант! – Инопланетянка подняла восторженный взгляд на нашу гурию.

– Более того, – подхватила я, – я всегда считала, что нет большего счастья, чем обладать взглядом художника. А у тебя он есть. Взгляд, которым ты видишь больше, чем мы все, вместе взятые.

– Да ну вас! – Анечка совсем смутилась. – Это даже не работы, а так – практика, эксперименты…

– Меня пробирает, когда я думаю, что собой будут представлять твои полноценные работы! – Инка покачала головой и причмокнула.

Ася еще раз пролистала последние кадры.

– Почему бы тебе не попробовать зарабатывать фотографией? – задала она неожиданно практичный вопрос.

– Да ты что?! – Анечка отмахнулась. – Об этом даже смешно думать.

– А ты подумай, даже если смешно. Смех – он вообще полезен для здоровья, – хмыкнула Ася.

– Таких желающих, как я, – пруд пруди!

– Да, только одни желающие остаются любителями, а другие – устраивают персональные фотовыставки. Как ты думаешь, почему?

– Потому что вторые были талантливее…

– А может, они просто меньше боялись ошибок?

Анечка неуверенно пожала плечами. Я решила поддержать Асину инициативу и подкинула нашей юристке еще одну мысль:

– Мне кажется, будет больше толку, если ты начнешь предлагать свои услуги в качестве фотографа.

Анечка пообещала на досуге переоценить свои шансы, и мы перешли к следующим пунктам повестки. А именно ко мне с Инопланетянкой. К началу апреля мы обе с ней пришли к тому просветлению ума, которое выражается фразой: «Не знаю, чего хочу, и это единственное, что я сейчас знаю».

– Я все время жду знака свыше, – призналась я. – Думаю, если быть достаточно терпеливой, то в один прекрасный момент озарение само свалится на голову, как яблоко Ньютона.

– Ты забываешь, что такое яблоко было одно-единственное в истории, – заметила Анечка. – А вот кирпичи падают на головы куда чаще.

– И Ньютон не просто сидел под яблоней в ожидании озарения, – подхватила Ася. – В тот счастливый момент он как раз усердно думал!

– Этот процесс последнее время мне мало помогает, – безрадостно отозвалась я. – Чем больше думаю, тем больше хочется разбить голову о стену.

– Пора менять тактику, – согласилась Инопланетянка. – Я вот тоже только и делаю, что думаю. В итоге – не выводов, ни либидо.

– А что ты думаешь?

Этот вопрос Анечка задала зря, поскольку если Инопланетянка бралась формулировать свои мысли, то делала это весьма обстоятельно. Она не просто озвучивала свои мысли, но и описывала весь путь, по которому они пришли в ее голову. Впрочем, в этот раз раздумья Инки не отличались разнообразием – характерная черта несчастливой женщины. Стержнем всех мыслей был тот же хирургический вопрос, что мучил каждую из нас: а нужен ли мне тот мужчина, с которым я живу?

Мы были странным клубом. Наши мужчины не бросали нас. Даже Тим – при всей страстности его увлечения – ни разу не заикнулся о разрыве. Нас не предали, не обманули, не бросили. О том, что у нас было в наличии, другие женщины могли бы исписать целую страницу в Золотой тетради. И все-таки ни одна из нас не чувствовала себя счастливой.

Если бы Господь советовался со мной, назначая статус грехам, то первым я бы поставила «небытие».

Губить жизнь? Знаете ли вы, никогда не носившие бодхисатву в пустом кармане, никогда не собиравшие пепел с перекрестков, знаете ли, что значат эти слова?

Не погуби. А не это ли делаете вы – те, кто даже в апокалипсис заводит будильник? Те, кто говорит «да», когда хочется спать, и говорит «нет», когда хочется плакать?

Знаете ли вы, никогда не искавшие свою голову по всем придорожным канавам, что такое «не пожелай чужого»? А чего же вы еще желаете, когда вся ваша жизнь чужая до последней нитки? Вы собрали ее по крохам из чужих карманов. Не бойтесь, терять вам нечего.

Знаете ли вы, никогда не выбиравшие из страстей наивысшую, что значит «воздержание»?

Это знает только тот, кто умеет желать.

…Душа-еретичка плачет, похороненная заживо под грудой условностей, сожженная неутоленным желанием…

Кем бы мы ни были – христианами, буддистами или якобы агностиками, – наша душа всегда еретичка, ибо всегда жаждет больше, чем мы ее позволяем.

Хотеть иного – проклятие человека, который все еще жив.

Впрочем, не так много людей из тех, кого я знаю, могут уверенно сказать про себя, что они – счастливы. Им достаточно того, что они удовлетворены. Но мы хотели большего. Не той стабильной удовлетворенности, которой можно успокоить родителей и вызывать зависть у разведенных подруг. Мы хотели счастья – яркого, ослепительного, как детская радость. Нам не давал покоя требовательный внутренний голос, который упрямо твердил: «Не то! Опять не то!» – в ответ на наши попытки подсунуть ему подделку вместо истинного вдохновения.