Месть Ориона - Бен Бова

Единственный раз мы остановились на отдых в Эфесе. Целое утро мы тащились под дождем в гору, промокшие, голодные и озябшие. Почти половина наших людей передвигалась верхом. Елена ехала возле меня на смирном соловом коньке, укрывшись от дождя темно-синим плащом с капюшоном, теперь мокрым и тяжелым. Я выслал вперед на разведку троих пеших. Кроме того, я всегда отправлял несколько человек в арьергард, чтобы уберечься от вероятных нападений.

Когда мы поднялись на вершину горы, я увидел одного из своих разведчиков, ожидавшего нас на раскисшей дороге.

– Там город, – показал он.

Дождь приутих, и Эфес открылся под нами озаренный солнечным светом, пробившимся через серые облака. Белый мрамор построек искрился, дома манили теплом и уютом.

Вид города приободрил нас, и мы стали спускаться по извивавшейся между холмами дороге к гавани.

– Этот город посвящен Артемиде-целительнице, – проговорил Лукка. – Люди со всех концов света стремятся сюда, чтобы исцелиться от хворей. Из священного источника струится вода, обладающая чудодейственной силой. – Он нахмурился и, словно бы недовольный собственным легковерием, добавил: – Так мне рассказывали.

Эфес не огораживали стены. Ни одно войско не посмело бы захватить его или осадить. По общему молчаливому соглашению, к городу, в котором Артемида явила свои магические силы, не смел подступить даже самый отпетый головорез из варварских князьков… Невидимые стрелы богини сулили святотатцу болезнь и мучительный конец.

Елена, прислушавшаяся к рассказу Лукки, подъехала и остановилась между нами.

– Артемида – богиня Луны, сестра Аполлона.

Сердце мое заколотилось.

– Значит, она воевала на стороне Трои?

Елена пожала плечами под промокшим плащом:

– Наверное, да. Но она ничего не смогла добиться, так ведь?

– Тогда она будет гневаться на нас, – предположил Лукка.

«Как и ее брат!» Я не сомневался в этом, пусть на самом деле они не родственники. Я заставил себя улыбнуться и громко сказал Лукке:

– Неужели ты веришь, что боги и богини могут обижаться на людей?

Хетт не ответил, но на его недовольном лице не осталось даже тени радости.

Но какое бы божество ни властвовало в этом городе, в Эфесе чувствовалась культура… Даже улицы его покрывал мрамор. А в храмах за величественными колоннадами поклонялись богам и исцеляли больных. Город привык к паломникам, в нем было множество постоялых дворов. Мы остановились на окраине, в первом из тех, что встретился на пути. Народу попадалось немного; редкие путники осмеливались странствовать в дождливую пору, предпочитая останавливаться в центре города или в гавани, поближе к своим кораблям.

Хозяин постоялого двора обрадовался появлению тридцати гостей сразу. Он постоянно потирал руки и ухмылялся, пока мы разгружали животных и повозки.

– Можете положиться на меня, господин, ваше добро будет в целости и сохранности, – заверял он, – даже если ваши сундуки набиты чистым золотом. Постоялый двор стерегут мои сыновья, и ни один вор не сумеет добраться до ваших вещей.

Я усомнился. Едва ли наш хозяин бы сумел сохранить подобную уверенность, если бы узнал, что сундуки, которые мы внесли в дом, действительно наполнены золотом.

Мы сложили их в одной комнате, самой большой в гостинице. Я решил, что буду жить в ней вместе со слепым Политосом.

В городе хватало публичных домов, и люди Лукки исчезли, словно унесенные ветром, как только лошади оказались в конюшне, а наше добро в надежном месте.

– Они вернутся утром, – объяснил хетт.

– Ты тоже можешь идти, – разрешил я.

– Но ведь должен кто-нибудь охранять добро? – возразил он.

– Я справлюсь, а ты ступай и посмотри город.

Суровое лицо Лукки оставалось бесстрастным, – я понимал, что он борется с собой, – наконец хетт произнес:

– Я вернусь к восходу солнца.

Я расхохотался и хлопнул его по плечу:

– Не торопись возвращаться, мой верный друг. Наслаждайся всеми радостями, которые может дать этот город. Ты заслужил отдых и развлечения.

– Ты уверен, что…

Показав на сундуки, составленные возле моей кровати, я отвечал:

– Мне не трудно приглядеть за ними.

– В одиночку?

– Помогут свирепые сыновья хозяина постоялого двора.

Мы видели этих парней; двое – рослые и крепкие, другая пара – легкие и гибкие; можно было предположить, что они от разных матерей. После всех битв и опасностей они не страшны нам, но для вора представляли грозную силу.

– Я тоже останусь здесь, – промолвил Политос. – Пусть у меня нет ушей, но слух все равно лучше, чем у летучей мыши. Так что в ночной темноте, когда твои глаза бесполезны, караульщика лучше меня тебе не найти.

Лукка с видимой неохотой покинул нас.

Елена расположилась в комнате по соседству. Она велела прислуживать себе двум младшим дочерям хозяина. Я слышал, как те болтают и хихикают, поднося по скрипучей лестнице дымящиеся ведра, и наливают воду в деревянную ванну, которую хозяйка предоставила знатной гостье.

Конечно, никто из них не знал, кто мы. Можно было не сомневаться: о золотоволосой красавице и сопровождающем ее отряде хеттов немедленно заговорят в городе. Но пока никто не свяжет наше присутствие здесь с троянской войной и ахейцами, нам ничего не грозит.

– Расскажи мне о городе, – попросил Политос. – На что он похож?

Я вывел слепца на балкон и принялся описывать ему все, что видел: храмы, постоялые дворы, многолюдные улицы, гавань, паруса кораблей, стоявших на рейде, великолепные дома на склонах холма.

– В центре города должна быть рыночная площадь, – с блаженством в голосе вымолвил Политос. – Завтра один из людей отведет меня туда, и я начну рассказывать о падении Трои, о гордости Ахиллеса и жестокости Агамемнона, спою о том, как сгорел великий город, как погибли его герои. Людям это понравится.

– Нет, – негромко возразил я. – Нельзя, чтобы здесь узнали, кто мы. Это слишком опасно.

Он обратил ко мне свои пустые глазницы; шрамы, оставшиеся на месте глаз, словно осуждали меня.

– Но я же сказитель! И здесь у меня сложилось повествование, которого никто еще не слышал. – Он постучал себя по лбу. – Рассказывая свою повесть, я наживу целое состояние!

– Не здесь, – отвечал я. – И не сейчас.

– Но тогда я перестану быть для тебя обузой! Я сам смогу зарабатывать на пропитание. Я сделаюсь знаменитым!

– Нет, пока Елена остается с нами, – настаивал я.

Он гневно фыркнул:

– Эта женщина послужила причиной множества бед, ни одной из смертных не удалось вызвать столько несчастий.

– Возможно, ты прав. Но пока я не доставлю ее в Египет, пока не удостоверюсь, что она находится в безопасности, под защитой царя, ты не будешь рассказывать о Трое.

Недовольно бурча, Политос вернулся в комнату. Я провел слепца между сундуками с добычей.

Когда старый сказитель опустился на перину, я услышал, что в дверь заскреблись.

– Ты слышал?

– Кто-то просит разрешения войти. Так поступают культурные люди. Они не барабанят в дверь, словно намереваются выломать ее, как это делаешь ты, – ядовито объяснил Политос.

Я взял меч со стола, разделявшего наши постели, подошел к двери и чуть приоткрыл ее.

Там стояла одна из дочерей владельца постоялого двора, пухленькая девушка с ямочками на щеках и смеющимися темными глазами.

– Госпожа спрашивает, не посетишь ли ты ее, господин. Она ждет тебя в комнате, – проговорила она, неуклюже кланяясь.

Я поднял глаза и оглядел коридор – пусто.

– Скажи ей, что я приду немедленно.

Закрыв дверь, я подошел к постели Политоса и присел на край.

– Знаю-знаю, – сказал он. – Ты пойдешь к ней, чтобы погибнуть в паутине ее чар.

– Слова истинного поэта, – парировал я.

– Не пытайся льстить мне.

Не обращая внимания на его раздражение, я спросил:

– А ты сможешь постеречь нашу добычу во время моего отсутствия?

Он буркнул, повернувшись ко мне спиной:

– Наверно.

– Если кто-нибудь сюда войдет, кричи громче.

– Мой голос разбудит всю гостиницу.

– А ты сумеешь заложить за мной дверь на засов, а потом самостоятельно добраться до постели?

– Не все ли тебе равно, если я споткнусь и сверну шею? Ты ведь думаешь лишь о том, как разделить ложе госпожи.

Я усмехнулся:

– Не исключено, что я пробуду там всего несколько минут. Мне не хотелось бы…

– Нет, нет, конечно же нет! – воскликнул он. – Только постарайся не вопить, как бык во время случки. Я хотел бы поспать.

Ощущая себя повесой, который крадется в чужую спальню, я вышел, пожелав Политосу спокойной ночи.

– Мой сон очень чуток, – напомнил он.

Не знаю, хотел он этими словами успокоить меня, что ни один вор не сумеет нас обокрасть, или же повторить, чтобы я не шумел, когда окажусь в постели Елены… Быть может, старик имел в виду и то и другое.

Коридор по-прежнему оставался безлюдным, я не заметил ни одного темного уголка или ниши, где мог бы затаиться враг. Ничего – лишь истертые плитки пола, оштукатуренные стены и шесть деревянных дверей, которые вели в комнаты, где поселились мои люди. Но сегодня ночью все они будут пустовать. С противоположной стороны коридор ограждали поручни.