Повседневная жизнь колдунов и знахарей в России XVIII-XIX веков - Наталия Будур

Гениталиям придавалось магическое охранительное значение уже в древних сельскохозяйственных культах, известны, например, доисторические фаллические амулеты. К фаллическому культу имеет отношение и шаманский жезл.

Из наружных способов применения экскрементов, с лечебными целями, заслуживает особенного внимания способ промывать при куриной слепоте глаза мочой новорожденного ребенка и пылить в них, при бельмах, сушеным человеческим калом, просеянным через сито. Интересно также наружное применение экскрементов при некоторых внутренних болезнях: при водянке, когда распухают ноги, мужики мажут их своей мочой, а при падучей у младенца мать должна его, как говорили в народе, «обосрать».

Но употребление мочи и кала не ограничивается только наружным их применением, а в некоторых случаях они, вопреки естественному чувству брезгливости, употреблялись внутрь. При ушибах пили детскую мочу, а при пьянстве и неразлучном с ним буйстве пьяниц поили куриным пометом и женской мочой, опьяневшим же до бесчувствия выжимали в рот сок из лошадиного навоза.

Исследователи народной медицины писали, что применение мочи находит некоторое оправдание, тем что в ней присутствует свободный аммиак Напомним, что сейчас довольно широко известна уринотерапия.

Но не только экскременты использовались знахарями. В их арсенале были и такие лекарства, как обмылки после покойника, так называемое «мертвя-чье мыло», которое намазывалось на тряпочку и прикладывалось к больному месту. Оно использовалось и при лихорадке.

«В деревне Пухове, в двух верстах от Святых Гор, — писала из Пскова сотрудница этнографического общества, — долго хворал крестьянин чахоткою. Хотя он и мало верил в докторов, однако не раз обращался к их помощи и, видя, что ничего не помогает, решился, наконец, испробовать последнее средство. По совету ворожеи достали сырую кожу от только что павшей коровы и накрыли ею больного с головой, шерстью вверх и так плотно, что дышать он мог только с трудом. Под кожей больной пролежал, по крайней мере, с полчаса, пока ворожея читала над ним свой заговор».

В другом случае мужика, долго страдавшего лихорадкой и перепробовавшего всевозможные средства лечения, жена уложила на печь и накрыла только что содранной шкурой от подохшей овцы. Такая небрезгливость возмутила даже лихорадку.

«— Пришла она ко мне, — рассказывает больной, — и начинает браниться: вот, чертов сын, лег на голые кирпичи да еще падалью накрылся, ну, как теперь с тобой ляжешь? Оставайся, коли так, леший с тобой! Ругалась, ругалась, плюнула три раза да и ушла: выздоровел ведь после этого, — с восторгом восклицает мужик.

— Но чем же тут помогла овчина? — спрашивают его.

— Как чем? Да ведь комуха-то больно не любит нехорошего духу».

В Череповце земский врач наблюдал и вовсе удивительный случай лечения.

Одного мужика сильно мучила лихорадка, а у соседей в это время пала лошадь, и он отвез ее за деревню, к перелеску. Больной, как наступила ночь, отправился туда, ноги запрятал во внутренность лошади, а сам укрылся шубою и лежит, не шевельнется.

Результат такого лечения, как и в предыдущем случае, был поразительный: лихорадка «бросила» мужика и с тех пор к нему «не возвращалась».

Сравнительно более невинным средством против лихорадки являлось подкладывание под подушку больного, тайком от него, дохлой курицы.

Основанием для лечения такими «отвратительными» лекарствами служило твердое убеждение народа в том, что они омерзительны не только больному и лекарю, но и болезни.

Однако лихорадку лечили и совсем «гуманным» средством — уксусным медом:

«Взяв два стакана хорошего меда и два стакана винного уксуса, размешать хорошенько, поставить в чистом глиняном горшке в печь, в вольный дух, мешать почаще и снимать сверху пену; потом, вынувши, процедить сквозь салфетку, слить в стеклянную банку, сохраняя для употребления.

Уксусный мед полезен в лихорадке, употреблять его должно вместо питья с отварной водой. Можно также прибавлять в него морса из красной и черной смородины или вишневого морса или сиропа».

Совсем иначе лечились бородавки.

Общераспространенный (надо сказать, весьма популярный и в наши дни) прием их лечения заключается в том, что на нитке завязывают, по числу бородавок, узлы и зарывают ее в землю, навоз или кладут под пятку двери, под порог дома или под калитку: бородавки пропадут, как только нитка сгниет.

При этом сначала надо три раза прочитать молитву «Отче наш». А затем также три раза произнести следующий заговор:

«От крещеного, пораженного, молитвенного (имярек), выйди рак, выступи из жил, из пожил раба Божьего молящего (имярек). Шел Господь с трех небес, нес Евангелие и крест. Всех исцелял, и раба Божьего (имярек) исцелил. Ныне и присно, и во веки веков.

Заговор читается на ущербе месяца ночью.

Иногда хлестали березовым веником бородавки и читали заговор: «Как засохнет веник, так засохнут и мои бородавки». Веник выбрасывали. Считалось, как следует из текста заговора, что как только засохнет веник, так и отвалятся бородавки.

Также считалось, что бородавки пропадают, если потереть их чистыми яблоками, без крапинок, и зарыть яблоки в землю. Иногда для этой цели брали солому, столько соломинок, сколько бородавок; больной перерубал солому и тоже зарывал ее в землю.

Можно было свести их и так: взять горсть конопли, потереть ею бородавки и бросить коноплю в огонь или птицам.

Хорошо также будто бы сходят бородавки, если мочить их водой, которой обмывается стол в доме, или дождевой водой, собранной с «завора»[35]

Не менее действенным считалось и следующее средство: берется нитка, чернится сажей, навязывается на рога корове и потом обвязывается вокруг бородавки: она исчезает через неделю.

В Сарапульском уезде Вятской губернии в сене искали травинку, скошенную вместе с землей и корнем, и этим корешком терли бородавки: как трава с корнем скошена, так и бородавка с корнем выпадет.

Прибегали иногда и к помощи месяца. Увидев в первый раз народившийся месяц, терли бородавки землей, взятой из-под пятки правой ноги, и, обращаясь к месяцу, говорили: «Месяц, месяц, как ты чист, так, дай Бог, и мне чистым быть».

Баня и русская печка

Баня всегда была неотъемлемой частью крестьянского двора и в народной культуре считалась и считается средством от множества болезней: «Баня парит, баня правит».

Одновременно баня была нечистым, «поганым» местом, как, впрочем, и вода в ней. Поэтому и полагалось обмыться после бани чистой водой.

Мотивацией «поганости» места были: отсутствие икон и окон, удаленность от жилья, но одновременно встречается и обратная связь — в бане не вешают икон, потому что место не богоугодное. Если случался пожар и баня сгорала, то на этом месте никогда не ставили избы: либо одолеют в новом жилище клопы, либо заведутся мыши.

Поскольку место было «поганое», то ходили в него с определенными ритуалами и по «правилам», а в Святки гадали.

Существовал даже специальный способ гадания у бани. Отворив немного дверь бани или овина, девушки обнажали «филейные» части тела, подходили к двери поочередно и говорили под прикрытием сумрака ночи довольно несвойственную для девушек, и тем более девственниц, фразу с предложением баннику или овиннику прикоснуться рукой к обнаженной части тела. Если девушка чувствовала руку мохнатую — то предполагался богатый жених в этом году, холодную руку — бедный, шершавую — характерный.

Только часто такие развлечения оканчивались печально для гадающих. Вот что рассказывали об этом сами крестьяне:

«Охотники большие овинные вышучивать девок. Иной раз и предсказывают им будущую судьбу. На Святках бегают в овины «завораживаться» Соберутся где на задах у поленниц или где на улице в потаенном местечке ночью, чтобы ничей глаз их не увидел. Перед тем как идти завораживаться, они от места дорожку к овину протопчут. Вот когда на селенье все затихнет, они и примутся за свою ворожбу. Сперва одна пойдет в овин, сведает про свою судьбу и воротится к подругам, потом другая, за нею третья и так все перебывают. Подойдет гадальщица к овину, крест с себя снимет, юркнет под навес, повернется спиной к прорубленному окошку, в которое подают снопы сушить, заворотит сарафан или платье и сядет, посвесится в овин-то и говорит: «Хани меня, мани меня по голому гузницу, мохнатой ручищей» туг девка уж и чувствуй, какой рукой он погладит: ежели мохнатой, — за богатого выйдет замуж, голой — за бедного, колючею, словно елкой, — за пьяницу. Такая уж судьба и выйдет девке, какую ей в овине покажет овинный. Самые смелые над подлазом завораживаются: свесятся и тоже заклятье скажут. Не всегда, однако, благополучно обходится: ладно еще, если овинный облапит только девку, поиграть с нею захочет, а то лопатой может треснуть. Мало того что перепугает неразумну, да еще проболит то место, по которому он хватит, долго, так невозможно девке понять, какую это он судьбу ей предсказывает: счастье или несчастье. Пытают по овинам судьбу и молодые бабы, у коих мужья в солдатах или где на стороне живут. Одна такая баба в Угорах живет Кологривского уезда, Матреной ее зовут, с большого разума удумала в овине заворожиться, увязалась с девками, покатила и над самым подлазом, то есть ямой-то, села. Так ее из ямы-то как чем-то тяжелым двинет, так она уж и не помнит, какой силой ее вышибло из овина и опять к девкам принесло. Долго не в своем разуме солдатка находилась. Должно быть, замужней женщине не подобает судьбу пытать».