Скандинавский детектив. Сборник - Мария Ланг

Прокурор сунул руки в карманы и продолжал проникновенным тоном:

— А теперь я хотел бы перейти к другому обстоятельству, о котором уже много говорили свидетели вчера вечером. Фру Викторсон читала большей частью лишь журналы и изредка легкое чтиво, так называемые покеты. Пожалуй, стоит в нескольких словах напомнить, о какого рода книгах идет речь. Это некий вид коротких романов, которые рассчитаны на невзыскательного читателя. Обычно речь в них идет о любви или о преступлении, нередко и о том, и о другом. Преступление обычно там представлено в виде убийства.

Некоторые слушатели согласно кивнули.

— Я слышал, что в покетах преступления обычно совершают огнестрельным оружием. Но из этого правила есть исключения. В одной из книг, которые мы нашли при обыске у фру Викторсон, описывается убийство, совершенное с помощью удавки. Повешение там описано с такими садистскими деталями, которые могли дать фру Викторсон шанс освоить этот метод.

Прокурор вынул руки из карманов и скрестил их на груди. Меж бровей вновь пролегла складка.

— Осуществление подобных преступлений не требует долгого планирования. Для совершения убийства нужен только шнур и ключ, чтобы незамеченной попасть в гостиницу. Как следует из показаний, некоторое время фру Викторсон находилась на складе одна. Там было все ей нужное — и шнур, и ключ, и фру Викторсон прекрасно знала, где их искать. В этой связи напоминаю показания технического эксперта, в соответствии с которыми шнур был отрезан именно от мотка, лежавшего на складе, где находилась фру Диктор-сон. Далее я указываю на то, что в доме фру Викторсон найден ключ от гостиницы, и никто не сумел объяснить, откуда он там взялся.

Защитник попытался скептически усмехнуться, но встретил лишь суровый взгляд обвинителя.

— Прежде чем перейти к следующему пункту, я должен задать еще один вопрос: могла ли в данной ситуации фру Викторсон действовать так, как, судя по уликам, она действовала? Иными словами, вопрос о ее личных мотивах для совершения убийства.

Тот же человек, который минуту назад изобразил Боттмера шантажистом, теперь исходя из справки рисовал образ фру Викторсон как женщины интеллектуально неразвитой, весьма эмоциональной, но без глубоких чувств, с примитивными реакциями. По этому описанию она напоминала роковую тигрицу, немного сонную, но смертельно опасную для того, кто приближался к ней со злым умыслом.

На этом фоне прокурор дал шанс вспомнить о других фактах, прежде всего о том, что обвиняемую видели в непосредственной близости от места преступления именно около полуночи, то есть в то время, когда и было совершено убийство.

Потом он перешел к таблеткам снотворного.

— Несомненно, — признал он, — только по случайности в сумочке обвиняемой оказалась коробочка со снотворным. Но с его помощью она смогла замаскировать преступление так эффективно, что полицейские, которые осматривали место трагедии, не сочли нужным снять отпечатки пальцев в комнате, где лежал покойный.

Я вспоминаю об этом не потому, что хочу укорить в этом наших опытных и знающих свое дело коллег. Понятны причины, по которым они действовали так, а не иначе. Я вспоминаю про это только потому, что иначе мы могли бы представить больше доказательств. Но разве недостаточно уже представленных?

Это был риторический вопрос. И прокурор сразу ответил, что доказательств вполне достаточно.

— Можно заявить, что это только догадки. Но и отпечатки пальцев, если бы мы могли их представить, были бы только догадками. Ведь дактилоскопия делается так, что отпечаток, который полиция снимает по всем правилам, сравнивают с другим отпечатком, найденным на месте преступления, который обычно бывает нечетким и неполным. Отпечатки сличают точка за точкой, и, когда сочтут, что достаточное число точек на нечетком отпечатке идентично соответствующим точкам на отпечатке точном, эксперт может заявить, что это отпечатки одной руки. В связи с такими доказательствами в текущей практике используют выражение «цепочка догадок». Это неточное выражение. Слово «цепочка» заставляет вспомнить о слове «звено», а то и о поговорке «цепь не может быть прочнее самого слабого звена». Но различные части дактилоскопических доказательств, как и при любых догадках, это не звенья, связанные друг с другом строгим рядом, а свободно расставленные точки, для сравнения. Если одна точка ослабеет — например, если окажется, что ее можно применить кроме обвиняемой и к другим, как уже пыталась тут защита вызвать сомнения в вопросе доступа к ключу в гостиницы, — это нисколько не ослабляет остальные точки.

Окружной прокурор лишь недавно занял это место и вообще был неопытен для дела, которым занимался. Он взялся за расследование с наилучшими намерениями, но слишком рано привлек печать. С тех пор он гнал его в безумном темпе: едва нашел хоть сколько-нибудь правдоподобные доводы, позволявшие предъявить обвинение, тут же закусил удила, явно в надежде, что во время расследования найдутся убедительные доказательства. Но когда таких не нашлось, делал, что мог, с тем, что имел. Так что он сгреб в кучу все, что мог, придал делу надлежащий правовой вид, подкрепил заключениями судебных экспертов и с шумом грохнул всем этим об стол.

Зловещую тишину после заключительных слов обвинителя прорезал голос судьи, напоминавший звук при заточке топора:

— Объявляю перерыв до половины второго.

Публика снова заняла свои места. Репортеры приготовили карандаши и бумагу. Речь защитника ждали с надеждой на какую-то перемену.

— Почему они не выходят? — спросил репортер с бакенбардами.— Ведь половина второго давно прошла.

— Пойду спрошу, — решил другой.

Через минуту он вернулся.

— Никто ничего не знает. Может, кому-то стало плохо?

Минуты шли, но ничего не происходило.

— Пойду поищу кого-нибудь из знакомых и расспрошу, что случилось, — решил Остлунд.

Через три минуты он вернулся.

— Никто не заболел,— сообщил он,— но кое-что произошло. Окружной судья послал за прокурором и защитником, и теперь они совещаются за закрытыми дверьми. Ага, кажется, нам кое-что хотят сказать.

С сообщением пришел судебный пристав. Сказал, что процесс будет продолжен через час, в половине третьего.

— Не будем же мы тут торчать, — возмутился репортер с бакенбардами. — Пойду в отель и закажу себе грогу.

— Закажи два, и для меня тоже, — попросил коллега. — Я сейчас приду, только найду свои галоши.

— А я подышу свежим воздухом, — решила Лена Атвид.

Толпа в вестибюле их разделила. Через несколько минут они снова встретились в судебной канцелярии, где пытались выведать у служащих суда новости.

В кабинете окружного судьи прокурор с адвокатом удивленно смотрели на двух новых свидетелей. Даже безжизненная физиономия окружного судьи выдавала крайнюю степень удивления.

— Эти молодые люди, — представил судья, — Дези Викторсон, приемная дочь обвиняемой, и Руне Вармин. Ну-ка расскажите еще раз то, что рассказывали мне.

Казалось, обвинителя это неожиданное вмешательство в процесс вывело из равновесия. Адвокат скрывал свои чувства за непроницаемой маской. Дези с Руне сидели рядышком на кожаном диване окружного судьи, гордые и отчаянные, как молодая пара, пришедшая к священнику с просьбой огласить их помолвку.

— Тот шофер… это были мы с ней, — начал первым Руне.

— Какой шофер?

— Тот, что в ту ночь остановился в отеле. Это были мы вдвоем. Понимаете, мы встречаемся. И мы думали…

— Мы решили, что пора уже узнать друг друга, — сообщила Дези с нежной улыбкой Мадонны. — Но пошел дождь.

— Мы не хотели откладывать, раз уж решились, — продолжал Руне.— Ни она, ни я. И тогда я сказал…

— Я сказала Руне, чтобы он нашел комнату, куда бы мы могли пойти, — перебила его Дези. — Ну рассказывай!

И Руне рассказал. История начала проясняться. Это была история Ромео и Джульетты в современных реалиях. Ромео в кожаной куртке, Джульетта в высоких сапогах, оба неимоверно гордые тем, что дали пощечину домам Викторсонов и Варминов в маленькой шведской Вероне.

— Тогда я работал на бензоколонке, — пояснил Руне. — Сейчас учусь, в колледже. Я познакомился со всеми шоферами, что заезжали на заправку. Одного из них я попросил снять номер в гостинице на его имя, одолжить ключ на случай, если придет поздно, и сказать, что уедет с утра пораньше. Я знаю многих шоферов, которым случалось помогать другим, в этом нет ничего особенного. Он сделал, как я просил, заплатил за номер, дал мне ключ и ушел. Больше я его не видел.

— Знаете, как его зовут? — поспешно спросил прокурор.

— Нильс Элиассон,— кивнул Руне.— Он из Гётеборга, но думаю, что теперь живет в Норчепинге. Когда он записывался в книгу, то немного изменил фамилию, как я потом узнал, но тут я его не виню. Ведь он толком не знал, зачем мне номер. И, понятно, не хотел во что-нибудь влипнуть. Полагаю, ничего страшного тут нет.