Упадок и разрушение - Ивлин Во

С тех пор не проходило и дня, чтобы какой-нибудь таинственный метеорит в этом роде не залетел с воли в его камеру. Однажды, вернувшись в полутемную камеру с пустоши (свет гасили сразу после захода солнца, а окошко было совсем узкое), он почувствовал, что все пространство камеры залито ароматом цветов. На столе лежал букет роз, тех роз, которые по зимнему времени идут на Бонд-стрит по три шиллинга за штуку. (Вообще-то, в Эгдоне разрешалось держать цветы в камере, и арестанты отделывались всего лишь строгим выговором, если по дороге с каменоломни срывали лютик или барвинок.)

В другой раз тюремный врач во время ежедневного обхода задержался в камере Поля, проверил его фамилию по карточке, висевшей на двери, внимательно посмотрел на него и сказал:

Будете принимать укрепительное.

Не сказав более ни слова, он удалился, а на следующий день в камере появилась большая аптекарская бутыль.

- По два стакана после еды, - изрек надзиратель. - Пей на здоровье.

Поль так и не понял, как на этот раз отнесся к нему надзиратель, но пил он, действительно, "на здоровье" - в бутыли был херес.

В другой раз в соседней камере разразился грандиозный скандал: ее обитателю, взломщику-рецидивисту, по оплошности выдали порцию черной икры, предназначенную для Поля. Арестанта утихомирили, сунув ему порядочный кусок сала, но дежурный надзиратель все беспокоился, как бы обиженный взломщик не нажаловался начальнику тюрьмы.

- Я не скандалист какой, - рассуждал взломщик, когда он как-то раз остался с Полем с глазу на глаз в каменоломне. - Но обращение ты мне подавай уважительное. Посмотрел бы ты на ту черную кашу, что они мне подсунули! Глядеть - и то тошно. И это в день, когда положено сало! Разуй, парень, глаза, я тебе дело говорю. Ты ведь у нас новичок. А то они и тебе всучат эту пакость. Не ешь, погоди. Придержи ее до прихода начальства. Нет у них такого права - нас черной кашей кормить. Это и дураку ясно.

Затем пришло письмо от Марго, не сказать чтобы очень длинное.

"Дорогой Поль!" - говорилось в нем. - Мне очень трудно тебе писать, потому что я вообще не знаю, как писать письма, а тут еще эти ужасные полицейские будут его читать и вычеркнут все, что им не понравится, а я понятия не имею, что им нравится. Мы с Питером вернулись в Королевский Четверг. На Корфу было чудесно, но нам не давал покоя тамошний доктор -англичанин и страшный зануда. Дом мне разонравился. Буду его перестраивать. Что ты на это скажешь? Питер теперь граф - ты слышал? - и довольно мил, хотя завоображал; вот уж чего не ждала от Питера! Я, если можно, как-нибудь в свободное время заеду с тобой повидаться: после смерти Бобби П. у меня дел невпроворот. Надеюсь, книжек, еды и всего прочего у тебя достаточно. Интересно, вычеркнут они эту фразу или нет? Целую, Марго. Дорогой! В Нью-Маркете я встретила леди Периметр, и она со мной не поздоровалась. Представляешь? Бедняга Контроверс сказал, что, если я не буду себя вести как подобает, общество подвергнет меня остракизму. Правда очаровательно? Я, может быть, ошибаюсь, но, по-моему, молодой Трампингтон в меня влюбился. Как быть?"

И вот Марго явилась собственной персоной.

Они увиделись впервые с того июньского утра, когда она отправила Поля в Марсель на помощь перетрусившим девицам... Свидание происходило в особой комнате для посетителей. За столом друг против друга сидели Марго и Поль, между ними - надзиратель.

- Руки на стол, - сказал надзиратель.

- В "гоп-доп" сыграем? - вяло пошутила Марго, и ее безукоризненно наманикюренные ручки появились на столе, рядом с перчатками и сумочкой.

Только тут Поль заметил, как загрубели его неуклюжие ладони. Минуту оба молчали.

- Я, наверно, ужасно выгляжу? - спросил наконец Поль. - Я ведь давно не гляделся в зеркало.

- Ну, может, самую малость mal soign [35], дорогой. Тебе, наверно, не разрешают бриться?

- Обсуждать тюремный режим запрещается. Заключенным разрешается сообщать посетителям о состоянии своего здоровья, но жалобы и замечания касательно распорядка не допускаются ни под каким видом.

- Боже мой! - ахнула Марго. - Как же нам быть? О чем же разговаривать? Я, наверно, зря приехала. Ты не рад, милый?

- Коли хотите говорить на личные темы, не обращайте на меня внимания, леди, - добродушно молвил надзиратель. - Я здесь для того, чтобы заговоров не допускать. Если что и услышу, дальше меня не пойдет, а слышу я столько, что дай бог всякому. С женщинами вообще морока: то ревут, то в обмороки падают, то в истерику пускаются. С одной, - со смаком прибавил он, -падучая приключилась.

- То же, видимо, ожидает и меня, - вздохнула Марго. - Мне здесь что-то не по себе. Поль, да скажи же хоть слово, умоляю тебя?

- Как там Аластер? - спросил Поль

- О, очень мил! Днюет и ночует в Королевском Четверге. Он мне очень нравится.

Снова молчание.

- Знаешь, - сказала наконец Марго. - Очень это странно: жила я, жила и вдруг поняла, что меня больше не считают порядочной женщиной. Я ведь тебе писала: леди Периметр со мной не здоровается. Она-то, конечно, просто вздорная старуха, но в последнее время это не единственный такой случай. Как тебе это нравится?

- Не все ли тебе равно? - ответил Поль. - В конце концов, все они -зануды.

- Конечно, зануды, но мне неприятно, что это они меня бросили. Мне все равно, но все-таки обидно, особенно за Питера. Тут ведь не одна леди Периметр, а и леди Вагонсборо, и Фанни Простотакк, и Сперты - словом, все. Какая жалость, что все это началось, как раз когда до Питера дошло наконец, что он - граф... Это внушит ему всякие неправильные мысли, как ты находишь?

- Что новенького в Южной Америке? - резко перебил ее Поль.

- Поль, не будь злюкой! - прошептала Марго. - Ты бы этого не сказал, если бы знал, каково мне.

- Извини, Марго. Но я действительно хочу знать, как там дела.

- Дело мы сворачиваем. Нам мешает одна швейцарская фирма. Но, говоря словами Контроверса, к остракизму это никакого отношения не имеет. По-моему, я просто старею.

- Чушь! Всем этим мымрам за восемьдесят, а тебе еще до этого далеко.

- Я так и знала, что ты не поймешь, - ответила Марго и умолкла.

- Еще десять минут, - сообщил надзиратель.

Все получилось не так, как мы хотели... - сказала Марго.

Они поговорили о том, где бывает Марго и что читает Поль. Потом Марго сказала:

- Поль, я пошла. Я больше не могу этого выдержать.

- Спасибо тебе, что пришла, - ответил Поль.

- Я приняла одно важное решение, - проговорила Марго. - Только что. Я выхожу замуж за Контроверса. Как это ни грустно, но выхожу.

- Это из-за того, что я так кошмарно выгляжу? - спросил Поль.

- Нет, просто так получается. Из-за того, что ты сказал, тоже, но в другом смысле, Поль. Я не могу поступить иначе. Понимаешь, милый? Это и тебе поможет. Только ты не думай, что это из-за тебя одного. Просто так уж вышло. Милый, милый, до чего же трудно это объяснить!

- Если желаете поцеловаться на прощанье, - вмешался тюремщик, - то тем, которые неженатые, это, вообще, не положено... Ну, да уж для вас сделаю исключение!..

О, черт! - сказала Марго и, не оглядываясь, вышла вон.

Поль вернулся в камеру. Его ждал ужин - пирог с голубями, в крахмальной салфетке. Но Полю было не до еды: ему было больно оттого, что ему нисколечко не больно от всей этой истории.

Глава 5

СМЕРТНЫЙ ЧАС ПИТОМЦА ЗАКРЫТОЙ ШКОЛЫ

Дня через два Поль свиделся с Граймсом в каменоломне. Когда надзиратель отошел, Граймс сказал:

- Старина, я больше не могу. Мне здесь худо.

- От этого никуда не уйдешь, - ответил Поль. - По-моему, тут вполне терпимо - не хуже, чем в Лланабе.

- Но не для Граймса! - воскликнул Граймс. - Он изнывает в неволе, как жаворонок. Тебе-то все едино: ты любитель почитать, поразмышлять и тому подобное. А я человек иного склада. Люблю выпить, поразвлечься, перекинуться словечком-другим с приятелями. Я человек общительный. Каторга меня заела. Тошнит меня от здешнего священника. Он вваливается ко мне без спроса и допытывается, "не забыл ли я Господа". Конечно, забыл! Так ему и отвечаю. Все могу снести, старина, кроме неволи. Это сломало меня в Лланабе, это допечет меня и здесь, если я сам о себе не позабочусь. Граймсу пора улетать в теплые страны.

- Отсюда невозможно сбежать, - сказал Поль.

- Ничего, вот дождемся тумана...

По счастью, туман появился уже на следующий день. Внезапно, как это водится на Эгдонской пустоши, на землю опустилась густая беспросветная мгла и окутала арестантов и всю каменоломню.

- Стройся! - скомандовал дежурный надзиратель. - Шабаш и стройся! Эй, ты, кретин! - крикнул он Граймсу, зацепившемуся за провод полевого телефона. - Если порвешь связь, завтра поговоришь с начальником.

- Посторожи лошадь, - сказал другой надзиратель и протянул Граймсу поводья.

Надзиратель наклонился подобрать кандалы, в которые заковывали заключенных, чтобы довести их до дому. Граймсу никак не удавалось управиться с лошадью, которая переступала с ноги на ногу и тянула его в сторону.