КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Джон Бэррон

— Зачем это им? Ведь три месяца прошло, не меньше!

— У них там появились какие-то сомнения, нужно что-то добавочно выяснить. Так что не сочтите за труд изложить все детали этой встречи и ваши действия, предшествовавшие ей, — все, что сможете вспомнить.

— Да не могу я теперь припомнить всякие там мелочи…

— Постарайтесь. Постарайтесь припомнить абсолютно все, вплоть до мельчайших деталей. Это очень важно.

— Ладно, я принесу вам отчет на будущей неделе.

— Нет, не годится. Сегодня же вечером.

— Но у меня назначена встреча на вечер…

— С кем? С Аресом?

— Нет, с Каменевым. — (Это был новый, усиленно развиваемый контакт.)

— Отмените ее и садитесь писать!

Станиславу все же удалось припомнить подробности той давней встречи с Аресом, главным образом благодаря тому, что встреча происходила не в обычный день, а в один из советских праздников. Как правило, КГБ запрещает контакты с агентами в праздничные дни, потому что если эти контакты кончатся арестом или другими неприятностями, которые придется отразить в сводке, то это нарушит покой отдыхающих в такие дни членов Политбюро. Поскольку все контакты с Аресом считались опасными, Станиславу приходилось выезжать на встречу с сопровождающим — обычно с Жаворонковым. Но в тот раз ему не хотелось беспокоить Жаворонкова — как-никак, все же праздничный день. Потягивая пиво и наблюдая за игрой в волейбол во дворе посольства, Станислав наткнулся взглядом на Александра Шишаева. Тот, конечно, охотно отправится с ним — что в будний день, что в выходной. Шишаев, как известно, попал в КГБ только благодаря тому, что его отец поставлял Первому главному управлению цветы в дни торжеств и траурных церемоний. Но он был столь примитивен, что резидентура не доверяла ему работать с агентами, и ему так и не удалось самому никого завербовать. Поэтому он всегда был готов подобострастно услужить любому из своих более удачливых коллег, — лишь бы не говорили, что от него нет никакого толку. Шишаев тут же согласился сопровождать Левченко, и под вечер они выехали на встречу с Аресом.

Встреча, состоявшаяся на улице перед каким-то скромным кафе, заняла всего несколько минут, и Левченко решительно не мог вспомнить о ней ничего примечательного. Но когда его отчет уже ушел в Москву, Гурьянов откровенно сказал ему:

— В отношении вас ведется расследование. «Центр» получил сообщение, что вы тогда, встречаясь с Аресом, находились в состоянии сильного алкогольного опьянения.

Левченко вдруг сообразил: это сообщение могло исходить только от Шишаева. По-видимому, тот состоял у Пронникова в числе осведомителей.

— Но, кажется, дело пошло на лад, — продолжал Гурьянов. Он хотел добавить что-то еще, но в этот момент зазвонил телефон, а потом Гурьянову понадобилось выйти из кабинета. Вставая из-за стола, он то ли случайно, то ли намеренно обвел взглядом лежавшие перед ним бумаги, — как будто приглашал Левченко тоже поинтересоваться ими.

Оставшись один в кабинете резидента, Левченко смог убедиться, что эти бумаги — не что иное, как рапорты офицеров резидентуры, характеризующие его, левченковские, качества — его порядочность, преданность делу, профессиональный опыт. Один из этих рапортов принадлежал Севастьянову, другой был написан самим резидентом, наконец, в третьем Станислав узнал ту бумагу, которую он сам писал недавно по просьбе Жаворонкова. Итак, все трое, не исключая самого Гурьянова (единственного убежденного коммуниста, которого довелось встретить Станиславу за всю его жизнь), единодушно решили спасти его. А если бы этого не произошло, если б они не захотели открыто идти наперекор Пронникову? Ну что ж, тогда Пронников и вся эта гебешная система погубили бы Левченко.

Когда Гурьянов вернулся в кабинет, ему пришлось дважды окликнуть Левченко — так глубоко тот ушел в свои невеселые мысли.

— Я говорю, Станислав Александрович, пора приступить к работе впрямую со Швейком. Это будет самым лучшим ответом вашим недоброжелателям.

Левченко разработал план, каким образом заполучить фотографию Швейка, затребованную «центром».

Попросив Ареса в следующий раз встретиться со Швейком днем в баре, занимавшем подвал небоскреба Сантори, Левченко сказал, что он сам будет поджидать их там.

— Зачем? Разве вы мне не доверяете? — спросил Арес.

— Да нет, конечно, мы все верим вам. Это очень здорово, что ваш друг — видный сотрудник разведки и что вам фактически удалось завербовать его. Но с другой стороны, именно то, что он — профессиональный разведчик, заставляет нас считать: надежнее, если каждая деталь наших с вами операций будет проанализирована не одним, а несколькими нашими компетентными офицерами. Помните, мы заботимся прежде всего о вашей безопасности.

Как было решено, Левченко с женой заранее пришли в бар. Появился Швейк, которого Станислав видел впервые. Это был скромно одетый мужчина средних лет. Вид у него был нервный и какой-то взъерошенный. Войдя, он быстро осмотрелся, на секунду задерживая взгляд на каждом посетителе бара.

Швейк передал Аресу небольшой пакет и взамен получил конверт. Как бы они ни дружили, в этот момент они были прежде всего заговорщиками, спешившими поскорее покончить с делом, и, опрокинув по рюмке, более не задерживались в баре. Арес, направляясь к выходу, провел Швейка чуть ли не вплотную к Станиславу. Тот слегка пригнулся, нажал кнопку, и сработала камера, спрятанная в портфеле.

Гурьянов сообщил в «центр»: «Анализ текущих взаимоотношений Ареса и Швейка, а также психологическая характеристика Швейка, составленная тов. Кольцовым путем косвенного опроса последнего, показывают, что как Арес, так и Швейк искренни. Кроме того, тов. Кольцов и его жена лично наблюдали за встречей этой пары. Результаты наблюдения во всех отношениях подтверждают аналитические выводы. За последние два года резидентура получила от Ареса — Швейка более трех тысяч страниц документов неодинаковой ценности, однако достаточно важных, чтобы отвергнуть предположение о возможной развед-игре. Японские спецслужбы едва ли могли рассчитывать что-то выиграть в результате получения нами доступа к упомянутым документам, так что вести такую игру для них не имеет смысла. В частности, они никоим образом не могли бы добровольно расстаться с секретным документом, представляющим собой протоколы совещания руководителей японских спецслужб и раскрывающим основные направления деятельности японской контрразведки. Как известно «центру», резидентура на основании одного лишь этого документа подготовила десять разведдонесений, причем некоторые из них поступили прямо к председателю КГБ тов. Андропову. Таким образом, резидентура считает Швейка созревшим для формального включения в сеть».

Получив ответ «центра», Гурьянов выждал несколько дней, прежде чем сообщить этот ответ Станиславу. Возможно, он пытался убедить «центр» изменить занятую им позицию, или просто обдумывал, как лучше объявить подчиненному о неуступчивости начальства. Ответ «центра» сводился к следующему: «Ввиду чрезвычайной важности и перспективности операции Арес — Швейк, а также необходимости дальнейших проверок, операция должна быть передана «линии KP».

Безусловно, к этому распоряжению приложил руку Пронников. Поскольку «центр» санкционировал формальное включение Швейка в состав агентурной сети, то его вербовка будет теперь доверена кому-либо из офицеров «линии KP». Станиславу же было недвусмысленно в нем отказано — а значит, и в продвижении в ближайшее время по службе.

— Но если они думают, что «линия KP» справится с этим делом лучше, чего же они вначале поручили его мне? — спросил Левченко.

— Есть такая пословица, — откликнулся Гурьянов, — пусть лучше меня обворуют, чем мне самому придется воровать. Никто уже не сможет отнять у вас главное. То есть, я и мои товарищи уверены в ваших достоинствах, и эту уверенность уже никто и ничто не поколеблет.

Левченко промолчал.

— Я знаю, Станислав, сейчас вам нелегко. Но, пожалуйста, не обвиняйте в этом нашу систему. Это не система виновата. Плохие люди встречаются везде. Когда мы построим настоящий коммунизм, таких там не будет:..

— Наверное, не будет, — сказал Левченко. — Спасибо, вы меня утешили…

Глава четвертая

ТАЙНЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Убедившись, что он в какой-то степени утратил доверие начальства и что всему виной козни Пронникова, Станислав если и огорчился, то ненадолго, В конце концов, пребывание сотрудника в Японии считается в КГБ «оправдавшим себя», если ему удается завербовать хотя бы одного достаточно важного агента; Левченко же завербовал уже троих, причем двое из них были официально утверждены в качестве постоянных агентов, дальнейшее повышение в звании его не слишком волновало. Кроме того, судьба и раньше не всегда была благосклонна к нему.