Хозяин Судьбы - Роберт Говард

— Затем, что скоро ты умрешь, — последовал спокойный ответ, — и мне хочется, чтобы ты понял, что попался ты не в лапы какой-нибудь обыкновенной бандитской шайки.

Я был настоятелем монастыря ламаитов в горах Внутренней Монголии и, если бы мне удалось осуществить свои намерения, возродил бы утраченную империю, да-да, древнюю империю Чингиз-хана, но разные кретины мешали мне и чуть не лишили меня жизни.

Я прибыл в Америку и здесь поставил перед собой новую цель — сплотить все тайные восточные общества в единую могучую организацию, чтобы иметь возможность осуществлять через нее все свои желания и опутать невидимыми щупальцами весь мир. Здесь, в месте, не вызывающем подозрения у таких недоумков, как ты, я построил свой замок. Я уже многого добился. Те, кто препятствует мне, внезапно погибают, или с ними происходит кое-что еще худшее — ты же видел болванов в упаковочных ящиках, стоящих в подвалах. Это члены банды «Ят-Сой», пытавшиеся пренебречь мною.

— Душегуб! — пробормотал Харрисон. — Целый тонг отправленных на тот свет!

— Они живы, — поправил его Эрлик-хан. — Просто находятся в состоянии каталепсии, вызванном неким веществом, которое надежные слуги подсыпали им в питье. Их доставили сюда, чтобы я имел возможность убедить их в бессмысленности сопротивляться мне. Я располагаю несколькими подобными подземными склепами, где есть устройства, способные переубедить даже самых упрямых.

— Камеры пыток под Ривер-стрит! — прошептал детектив. — Черт меня побери, если этот кошмар мне не снится!

— Ты так долго разгадывал секреты кварталов Ривер-стрит. Неужто тебя поражают тайны, господствующие над их тайнами? — тихо промолвил Эрлик-хан. — По правде говоря, ты лишь слегка прикоснулся к их тайнам. Многие подчиняются моим приказам — китайцы, сирийцы, монголы, индийцы, арабы, турки, египтяне.

— Почему? — спросил Харрисон. — Почему столько людей, принадлежащих к разным, зачастую враждебным, религиям служат вам?..

— За всеми расхождениями в вопросах вероисповедания, — сказал Эрлик-хан, — стоит вечное Единство, главная сущность Востока. До того как появились Мухаммед, Конфуций или Гаутама, существовали общие для всех сынов Востока знаки и символы, такие древние, что их история теряется в веках. Есть культы, которые влиятельнее и старше ислама или буддизма, — древнейшие культы, возникшие до того, как был построен Вавилон или затонула Атлантида. Для посвященного все эти религии и верования — только новые одеяния, за которыми скрывается единая внутренняя сущность… Даже мертвому я не могу сказать больше. Достаточно знать, что я, которого называют Эрлик-ханом, имею власть над миром ислама и буддизма, но она простирается и за его пределы.

Лежа на полу, Харрисон молча размышлял над словами монгола, который через некоторое время нарушил молчание:

— Ты один виноват в том, что с тобой случилось. Я убежден, сегодня ты явился сюда не для того, чтобы шпионить за мной, — глупый, слепой кретин, даже не подозревавший о моем существовании. Я думал, что ты опрометчиво решил арестовать моего слугу, друза Али ибн-Сулеймана.

— Вы подослали его, чтобы убить меня, — прорычал Харрисон.

Презрительный смех заставил его стиснуть зубы.

— Неужто ты мнишь себя такой важной персоной? Я бы не стал сворачивать со своего пути, чтобы раздавить слепого червя. Тебя подставили иначе — нашлось ничтожное, самонадеянное, глупое существо, ставшее жертвой собственных заблуждений и ныне расплачивающееся за свое безумие. Подобно многим моим слугам, Али ибн-Сулейман — отщепенец, отверженный своим народом, и жизнь его поставлена на карту. Из всех добродетелей самой ценной друзы почитают простейшую — физическое мужество. Если друз проявляет трусость, никто не насмехается над ним, но когда воины собираются за чашкой кофе, кто-нибудь проливает содержимое чашки на его одежду. Для него это равносильно смертному приговору. При первой возможности он обязан идти в бой и как можно дороже продать свою жизнь. — Эрлик-хан помолчал. — Али ибн-Сулейман не смог выполнить задание, которое было неосуществимым. Он был молод и не понимал, что фанатичные соплеменники заклеймят его как труса, и поэтому, потерпев неудачу, не покончил с собой. Однако чаша позора пролилась на его рубаху. Али был молод и не хотел умирать. Он нарушил обычай, соблюдавшийся тысячелетиями, бежал из родных мест и стал скитальцем на этой земле. В прошлом году он примкнул к моим людям, и я был доволен его отчаянной храбростью и исключительными бойцовскими качествами. Однако не так давно то безмозглое существо, о котором я уже говорил, решило использовать его для разрешения одной старинной междоусобицы, никоим образом не связанной с моими делами. Это было неблагоразумно. Мои люди живут только для того, чтобы служить мне, независимо от того, осознают они это или нет. Али часто ходит курить опиум в некий дом, и там эта безмозглая дрянь одурманила его порошком черного лотоса, погружающим человека в транс и делающим его внушаемым. Если повторять эти внушения многократно, то они удерживаются в мозгу жертвы даже тогда, когда он освобождается от действия наркотика.

Эрлик-хан снова умолк. Так это было или нет, но Харрисону показалось, что он к чему-то прислушивается. Потом Эрлик-хан спокойно продолжил.

— Друзы верят, что после смерти их душа тотчас же переселяется в тело младенца из их племени. Их национальный герой Амир Амин Иззедин был убит арабским шейхом Ахмед-пашой в ночь, когда родился Али ибн-Сулейман. Али всегда считал, что в нем живет душа Амир Амина, и страшно печалился, что не может отомстить за свою прошлую жизнь Ахмед-паше, который погиб через несколько дней после того, как убил вождя друзов. Узнав обо всем, это самонадеянное ничтожество с помощью черного лотоса, известного так же как Дым Шайтана, убедила друза, что ты, детектив Харрисон, являешься реинкарнацией его старого врага, шейха Ахмед-паши. Понадобилось немало времени и хитрости, чтобы внушить ему, даже под воздействием наркотика, что душа арабского шейха могла переселиться в американского полицейского, но дрянь действовала очень настойчиво, и в конце концов Али поддался внушению и ослушался моих приказаний — я всегда запрещал досаждать полицейским, если они не лезли в мои дела, а уж когда требовалось принимать какие-то меры, то все делалось исключительно под моим руководством. Ибо я не стремлюсь к известности. Друза следует проучить. Теперь мне пора уходить. Я и так провел с тобой слишком много времени. Скоро сюда придет тот, кто избавит тебя от земных забот. Утешься мыслью, что по соседству с тобой виновная в твоей гибели дура искупит свой грех ценой собственной жизни. Фактически ее отделяет от нас только одна звукопоглощающая переборка. Прислушайся!