Клетка бесприютности - Саша Мельцер

меня от перрона. Лукерья провожала его – медленно шла, не теряя меня из вида, и я пытался улыбаться ей, боясь, что могу ринуться обратно, пройти сквозь закрытые двери и не уехать. Давя в себе внезапно подступивший к горлу комок, я приложил ладонь к окну. Лу опять помахала. Чем быстрее ехал поезд, тем скорее становился ее шаг. Потом перешла на бег, опасно близко к краю платформы. Я попытался ей жестом показать, чтобы она отошла, но Лу то ли не слышала, то ли не хотела. Платье – легкое, летнее, желтое – развевалось на привокзальном слабом ветру. Она задыхалась, я видел через стекло, как хваталась за грудную клетку, в надежде успокоить разбереженное бегом и болью сердце.

– Отойди! Остановись! – закричал я в приоткрытое окно, сомневаясь, что за шумом Лу меня услышала. Плевать было на вздрогнувших, недоумевавших попутчиков – им-то невдомек, что там, на перроне, осталось мое сердце.

Лу бежала, пока поезд не скрылся за поворотом. Может, бежала и дольше, но я ее уже не видел.

часть вторая: лу

Я запах его вдохну в себя

и задержу дыхание.

Manizha, «Держи меня, земля».

– Девочка, ты в порядке? Девочка?

Кто-то потряс меня за плечо, и в нос ударил слабый запах пота, вокзала и жирной выпечки. Наверное, он витал здесь и раньше, только я не чувствовала ничего вокруг: ароматы не поддавались вмиг пропавшему обонянию, суетливые звуки и гомон остались за пределами сознания. Я пялилась на свои разбитые ладошки с крошками асфальта и грязи, вдавленными в кожу, и с трудом подняла глаза на мужчину, по-прежнему навязчиво трясшему меня за плечо. Вокруг было небольшое столпотворение: тетка с клетчатым баулом в яркой розовой футболке обмахивалась цветастым веером и причитала; излишне взволнованная и постоянно охающая женщина норовила поправить мне волосы; мужчина, отпустивший мое плечо, достал из заднего кармана джинсов телефон-раскладушку.

– Сейчас, скорую вызову…

– Я в порядке, – пробормотала я, с трудом разлепив губы, и не узнала свой голос. – Не надо скорую.

– Милая, у тебя кровь, – взволнованная женщина коснулась пальцами разбитой коленки, и я тихо шикнула. Желтое платье испачкалось пылью, кровью и грязью. Кто-то вложил мне в ладошку бутылку воды, и я, не касаясь горлышка, сделала глоток. Жидкость потекла по подбородку.

– Что случилось? – зевак вокруг становилось больше.

– Бежала на перроне и упала. Кажется, сознание потеряла, – тетка в розовой футболке теперь махала веером на меня. – Я сама видела, сама! Охранник сюда принес, обещал скорую вызвать, да как в воду канул, окаянный!

Она громко ругалась, но я перестала разбирать слова. Ничего не помнила после того, как Игорь сел в поезд, разомкнув объятия. Все подернулось туманной дымкой, прятавшей воспоминания, боль осела тяжелым грузом где-то внутри. На ногах начинала запекаться кровь – разбитые колени и поцарапанные голени жгли и саднили, и затошнило так, что я на мгновение потеряла сознание. Кто-то меня приобнял, кто-то подложил под голову свернутую в подушку куртку. Сердце то быстро колотилось, то замедлялось, почти останавливаясь. Сколько времени прошло? Большие часы на вокзале показывали, что с отправления поезда минуло всего двенадцать минут.

– Помогите вызвать такси, – устало попросила я, прикрыв глаза.

– Позвоните родителям! Маленькая совсем!

– Двадцать по паспорту, – я недовольно глянула на женщину, вынувшую из моей сумочки паспорт, но на полноценное возмущение сил не было. – Скорую надо, скорую. Не дойдет.

К вискам покатились слезы, и я постаралась смахнуть их, но плач, сам по себе рвущийся из груди, только усиливался. Все стояли вокруг, жалея меня, не зная, что делать, не понимая, почему я противлюсь скорой. Мне не хотелось в больницу, не хотелось видеть толпу вокруг, разбитые колени, ноющие ладошки. Слезы жгли глаза. Сквозь общую суматоху и чужие причитания я внезапно расслышала знакомый голос, просивший расступиться и отойти прочь.

– Лу! – рядом со мной, запыхавшись, присела Ники и крепко стиснула в объятиях. Я уткнулась ей в блестящую, покрытую мелкими блестками ключицу и разрыдалась.

– Мы справимся, спасибо вам большое, справимся… – Ники благодарила всех вокруг, вынуждая людей расходиться, убеждая их, что не бросит меня и доставит до дома. – Спасибо, вы ее спасли, если бы не вы…

Николь умела успокаивать. Пока я слезами смывала блестки с ее ключиц, она, обнимая меня одной рукой, другой пыталась достать телефон и успевала благодарить зевак. Толпа вокруг нас рассосалась, но особо взволнованные и ответственные граждане не стали отходить далеко. Женщину с веером и мужчину, предлагавшего вызвать скорую, я все еще видела неподалеку.

– Сейчас домой поедем, – прошептала она.

– Нельзя домой, – я всхлипнула, все еще цепляясь за нее. – Там родители…

– Ко мне домой поедем. Я вызвала такси.

Ники помогла мне встать, и сейчас я особо остро ощутила боль в ногах. Теплые и липкие, красные струйки потекли от коленей к босоножкам из разбереженных снова ссадин. Салфеток не было. Перекиси – тоже. И я молча сделала несколько шагов вперед, чувствуя, как ведет из стороны в сторону. Пришлось опираться на Ники.

– Уебок, ненавижу его, – процедила она сквозь зубы. Наверное, собиралась сказать неслышно, но до моих ушей все равно долетело. – Может, сгинет на своем Севере.

– Не говори так, – я жалобно икнула. – Он вернется, и мы поженимся.

Ники тяжко вздохнула и приобняла меня за пояс. Идти стало легче, но ковылять до площади оказалось невыносимо долго. В узких переходах нас со всех сторон толкали люди с чемоданами, разбитые колени ныли сильнее, но скоро мы вышли, и свежий воздух стал настоящим спасением, почти обжег легкие, и я покачнулась. Ники уже звонила оператору в такси. Машина – недешевая, белая – остановилась у бордюра. Николь не выпускала меня из поддерживающих, крепких объятий. Сев в такси, она назвала адрес, а я уронила голову ей на плечо и опять отключилась от реальности, уже не слыша, что говорил ей водитель. Не заметила и того, как мы тронулись, выезжая на Краснопрудную улицу.

Ники жила в старом панельном доме в районе Юго-Западной. Одиннадцатый