Элементарная социология. Введение в историю дисциплины - Александр Фридрихович Филиппов

взаимосвязь в сфере видимого символизирует внутреннее, невидимое, но подлинно существенное. И рассуждение, и доказательство идут не столько от отдельного внешнего символа к отдельному внутреннему состоянию сознания, сколько от совокупности или системы внешнего к совокупности или системе внутреннего, невидимого.

Общее сознание образуют не столько отчетливые, рациональные идеи, сколько определенного рода представления, с которыми сопряжена готовность к отчетливым эмоциональным реакциям. Общее сознание группы означает присутствие двух сознаний в индивиде. Одно – сугубо личное. Другое – свойственно всей группе. «Но эти два сознания, хотя и различны, связаны между собой, так как в итоге составляют одно целое; оба они имеют один и тот же органический субстрат. Они, стало быть, солидарны. Отсюда следует солидарность sui generis, которая, возникнув из сходств, прямо связывает индивида с обществом» (с. 105). Именно эту солидарность Дюркгейм называет механической. Общее сознание в таком описании сильно напоминает два типа воли, которые выделял Руссо: оно столь же распространено, распределено среди индивидов как «воля всех», и оно столь же активно понуждает индивида к повиновению, как «общая воля».

В главе третьей Дюркгейм рассматривает другой тип солидарности – органический. Эта солидарность вызвана разделением труда. Ей соответствует иного рода право и санкция, нежели солидарности механической. Реститутивная санкция сводится к восстановлению нарушенного порядка вещей. «Репрессивное право соответствует тому, что составляет сердце, центр общего сознания, чисто моральные правила составляют уже менее центральную часть его; наконец, реститутивное право берет начало в периферических областях и простирается далеко за ними» (с. 110). Однако, находясь вне коллективного сознания, реститутивные правила интересуют не только частных лиц. Ведь иначе было бы непонятно, почему вообще действуют их договоры. Силу контракту дает общество. Если правила определяют вещные права индивидов и отношения, складывающиеся по их поводу, то задача здесь состоит в том, чтобы разграничить между собой различные части общества, не допустить столкновений, то есть вторжения одного индивида в сферу прав другого. Это – солидарность отрицательная, точнее, отрицательная сторона солидарности как условие возможности позитивной солидарности. Значит ли это, что только прекращение «войны всех против всех», заключение договоров позволят индивидам позитивно относиться друг к другу? Дюркгейм утверждает обратное: «В действительности, для того чтобы люди признали и гарантировали взаимно свои права, необходимо сначала, чтобы они любили друг друга, чтобы они почему-нибудь были связаны друг с другом и с одним и тем же обществом, часть которого они составляют» (с. 117). «Гоббсова проблема» ставится совершенно отчетливо, и решение, которое предлагает Дюркгейм, столь же отчетливо направлено против концепции Гоббса. Почему надо исходить из того, что люди естественным образом должны желать мира? Мир не более желателен, чем война, говорит Дюркгейм. Прекращение войны может быть временным, если вызвано усталостью, но постоянная потребность в мире означает, что люди уже связаны между собой. Они будут взаимно признавать и гарантировать права друг друга, если они любят друг друга и связаны с обществом. «В этом случае действительно чувства, влекущие их друг к другу, вполне естественно умеряют порывы эгоизма, а с другой стороны, окружающее их общество, которое в состоянии жить только при условии, что каждую минуту его не сотрясают конфликты, давит на индивидов всей своей тяжестью, чтобы заставить их сделать необходимые уступки» (с. 118).

Договоры символизируют обмен, обмен предполагает разделение труда. Кооперация возникает из разделения труда, ей соответствует право с реститутивными санкциями, которое выражает определенного рода солидарность. Характер этой солидарности хорошо понятен по противоположности с солидарностью механической: ни непосредственного повсеместного понимания особых, специальных функций коллективным сознанием, ни оскорбления этого сознания их неисполнением здесь нет. И вместе с тем, индивид и здесь связан с обществом, только не прямо, а через специальные функции, через зависимость от составляющих его частей. Два типа солидарности не означают двух типов общества. «Эти два общества … составляют одно. Это две стороны одной и той же реальности…» (с. 126). Коллективное сознание может в большей или меньшей степени покрывать индивидуальное, когда это покрытие достигает максимума, индивидуальность равна нулю. Но если оно оставляет открытой часть индивидуального сознания, в ней устанавливаются не поддающиеся его регламентации специальные функции. Чем более обширна эта область, тем сильнее связи, основанные на разделении труда.

В главе пятой Дюркгейм доказывает, что механическая солидарность, во-первых, слабее связывает между собой людей, чем органическая, а во-вторых, ослабевает в ходе социальной эволюции. Слабость механической солидарности демонстрируется тем, что как вхождение в состав группы, так и оставление ее в архаическом обществе намного легче и проще, чем в современном. Ослабление механической солидарности, как и следовало ожидать, демонстрируется тем, что к настоящему времени «значительное число криминологических типов постепенно исчезло» (с. 150), иначе говоря, регламентация больших сфер жизни потеряла уголовно-правовой характер. Наиболее характерным является почти полное исчезновение религиозных преступлений, поскольку, говорит Дюркгейм, «когда более или менее сильное убеждение разделяется группой людей, оно неизбежно принимает религиозный характер: оно внушает сознаниям то же почтительное уважение, что и собственно религиозные верования» (с. 162). Однако религия лишь поначалу выступает как синоним всего социального; постепенно «экономические, политические, научные функции» освобождаются от религии. Таким образом, не только в области эмоций (уголовное право), но и в области представлений (религия) наблюдается один и тот же процесс.

Этот аргумент получает свое продолжение в главе шестой. Здесь Дюркгейм дает определения тем обществам, которые он характеризует на основе типа солидарности. Общество, в котором основным является механический тип солидарности, он называет ордой. Ее сплоченность проистекает «исключительно от сходств», это «настоящая социальная протоплазма, зародыш, откуда возникли все социальные типы» (с.166–167). Правда, такой орды никто никогда не видел, это идеальная конструкция, к которой лишь в большей или меньшей степени приближаются известные исследователям группы. Если орда становится «элементом более обширной группы», то она называется кланом, а народы, образовавшиеся из ассоциации кланов, называются «сегментарными обществами с клановой основой». Это – общества, которые «образованы повторением подобных между собой агрегатов, аналогичных кольцам кольчатых»; их элементарный агрегат – клан – имеет «смешанную природу, семейную и политическую одновременно» (с. 167). Общества, где преобладает органическая солидарность, устроены по-другому. Здесь социальные элементы «скоординированы и субординированы вокруг одного центрального органа, оказывающего на остальную часть организма умеряющее действие» (с. 173). В этом обществе главное – не кровное родство его членов, а их деятельность. По мере развития органической солидарности для человека становится все более значимой его профессиональная среда, а не родственная и даже не территориальная. «Профессиональная среда не более совпадает с территориальной, чем с семейной» (с. 181). Именно отсюда Дюркгейм считает