Случай из практики - Грэм Макрей Барнет

не нищие, чтобы ходить в самодельных одежках. Да, у нас есть пианино, но после смерти сестры оно стоит просто для украшения. Все музыкальные таланты в нашей семье были сосредоточены в пухлых коротких пальцах Вероники. Папе нравилось слушать, как она играет, и я даже не поднимала крышку над клавишами, чтобы не вызывать ее призрак. Это было бы слишком жестоко по отношению к отцу. Так что по вечерам я просто тихонько сидела в гостиной и читала романы о современных независимых женщинах, которых тошнит при одном только упоминании о замужестве.

Я давно для себя решила, что не хочу становиться современной независимой женщиной. Мне непонятно нынешнее повсеместное маниакальное стремление к свободе. Мне кажется, что нам всем было бы гораздо лучше, если бы мы просто приняли свою участь, назначенную судьбой, и не пытались сбросить некие воображаемые оковы. Я понимаю, что не всем повезло в жизни так же, как мне, но непрестанные потуги пробиться наверх – это и есть прямой путь к разочарованию и недовольству. У меня вполне скромные запросы: я хочу только заботиться об отце и иметь возможность время от времени побаловать себя новым пальто или парой чулок. Это не значит, что я никогда не завидую тем, кому легко дается успех, но места наверху для всех не хватит. У каждого есть свой удел, и лучше смиренно принять его сразу, чтобы не растрачивать силы попусту. Никакие иголки и мулине, никакие домашние пианино не изменят того непреложного факта, что большинству из нас уготовано тихое отчаяние, и это лучшее, на что мы можем надеяться.

Меня не всегда посещали такие мысли. Было время, когда я смотрела на жизнь более оптимистично. Перемена произошла вскоре после моего двадцать первого дня рождения. Мамы не было с нами уже шесть лет. Вероника уехала покорять Кембридж. Как-то вечером папа сказал мне за ужином, что я не должна приносить себя в жертву на его алтаре. Я спросила, что он имеет в виду, и он пояснил, что мне надо почаще «выходить в свет», а не чувствовать себя обязанной сидеть дома и ухаживать за престарелым отцом; для молодой женщины это не жизнь, особенно в нынешние времена всеобщей вымрисипации. Видимо, он имел в виду «эмансипации», но я не стала его поправлять. И не стала говорить ему, что у меня нет желания «выходить в свет», и что я вовсе не чувствую себя обделенной, сидя дома и заботясь о нем. Никто же не возражает против того, чтобы женщина сидела дома и заботилась о муже. Наоборот, это даже приветствуется. Почему нельзя точно так же заботиться об отце? Но я понимала, что папа прав. В тех редких случаях, когда я «выходила в свет», мои собеседники как-то странно смущались, когда я говорила им, чем занимаюсь, и либо быстро меняли тему разговора, либо смотрели на меня как на слабоумную. Если честно, мне было страшно. Я боялась всего. Работающие женщины представлялись мне существами из какой-то другой, параллельной вселенной. Они жили в мире, где люди стремятся к успеху, обмениваются остроумными репликами за бокалом с вечерним коктейлем и беспечно заводят внебрачные связи. Из всех преимуществ работы в агентстве у мистера Браунли я бы выделила основное: очень скоро мне стало понятно, что мир работающих людей населен точно такими же недотепами и размазнями, как я сама.

Найти работу оказалось гораздо проще, чем я себе представляла. Я дождалась понедельника – все выходные я провалялась в постели, чуть не разболевшись на нервной почве, и вышла из дома ровно в восемь утра. Купила в киоске свежий номер «Стэндарт» и зашагала навстречу неизвестному будущему, в своем лучшем костюме и на каблуках, повторяя про себя свою новую мантру: Я – независимая современная женщина. Я – НЕЗАВИСИМАЯ СОВРЕМЕННАЯ ЖЕНЩИНА. Когда я дошла до «Лиона» на Элджин-авеню, то сама почти в это поверила. Я заказала большой чайник чая и открыла газету на странице вакансий. Я просмотрела все разделы подряд, потому что слабо себе представляла, где и кем я собираюсь работать при условии, что меня вообще где-то возьмут. Очевидно, что это должно было быть что-то очень простое; что-то, не требующее особенных навыков или талантов, поскольку кроме сертификата об окончании курсов машинописи – я получила его еще в школе, где эти курсы шли обязательным предметом для наименее успевающих учениц, – я могла мало что предложить своему потенциальному работодателю. Впрочем, я твердо решила, что отсутствие опыта и умений не собьет меня с курса, и обвела в кружок все объявления, не пугавшие запредельными требованиями, под которые моя скромная кандидатура уж точно не подходила. Допив чай, я освежила помаду, вышла на улицу и направилась к ближайшей телефонной будке. Вакансии по первым трем объявлениям оказались уже закрыты. Когда мне в четвертый раз было сказано, что вакансия занята, я раздраженно поинтересовалась, зачем в таком случае давать объявление в газету. Мне ответили, что объявления размещаются на две недели, но все вакансии, как правило, закрываются в первый же день. Мои шансы стремительно таяли, но я продолжала упорно обзванивать все конторы по списку. Независимая современная женщина не позволяет себе унывать, и еще через два-три звонка меня все-таки пригласили на собеседование. Прямо сегодня, в половине четвертого. В объявлении было написано: «В агентство требуется помощница руководителя. Опыт работы приветствуется. Зарплата по договоренности». Я совершенно не представляла, чем занимаются помощницы руководителей, но поскольку уже подрабатывала в магазине помощницей продавца, то решила, что это хороший знак.

До собеседования оставалось еще много времени, и вся моя боевитость, которую я так решительно взращивала в себе, успела развеяться без следа. Из меня никогда не получится независимая современная женщина. Я хочу сидеть дома, заботиться об отце, читать романы и ублажать себя пальчиком перед зеркалом в спальне. Я проклинала Эммелин Панкхёрст и ее компанию Иезавелей за то, что они все испортили. Тем не менее в назначенный час я явилась в театральное агентство Чарльза Браунли на Олд‑Комптон-стрит. Я назвала свое имя в меру привлекательной секретарше, и мне было предложено сесть в приемной, где собеседования дожидались еще две соискательницы; мистер Браунли скоро меня примет. Чтобы подкрепить пошатнувшуюся уверенность, я принялась составлять мысленный перечень недостатков своих соперниц. Первой была женщина средних лет с некрасивыми толстыми лодыжками и уродливым синяком на ноге. Ее пальто было потрепано по подолу, и она сидела, расставив ноги. Вторая, мелкая потаскушка едва ли старше восемнадцати, составляла довольно серьезную конкуренцию: очень хорошенькая, с длинными волосами, в обтягивающем желтом