Уроки куртизанки - Барбара Картленд

Когда герцог в первый раз посвятил Корнелию в свои планы по поводу медового месяца, который предполагалось провести в Париже, восторг Корнелии не знал границ. Париж, как она себе, представляла из книг, был сущим раем для молодоженов, и она заранее предвкушала, как будет гулять по Версалю, Трианону, Лувру рука об руку с любимым мужем. Их любовь сделает все окружающее еще более удивительным и прекрасным, потому что они увидят это вместе.

— Он все, все испортил, — возмущенно пробормотала Корнелия, обводя взглядом каюту.

Обходительность и приятные манеры герцога были результатом его хорошего воспитания и окружения, в котором он жил. В прошлом это сослужило плохую службу Корнелии, введя ее в заблуждение, но в это утро его безупречная манера общения поддерживала их обоих.

После драматического объяснения предыдущей ночью они снова встретились за завтраком в столовой, залитой ярким утренним солнцем. Корнелия спустилась к завтраку, раздираемая сомнениями и тревогой, в то время как герцог казался таким спокойным и безмятежным, что ее страхи немедленно улеглись.

— Могу я предложить вам ветчину и яйцо? — спросил герцог после того, как они пожелали друг другу доброго утра. — Или вы предпочитаете жареную камбалу? Почки просто превосходны.

Вот телятина, правда, я лично ее терпеть не могу.

Корнелия глянула на выстроившийся на столе длинный ряд горячих блюд, закрытых серебряными крышками. Другую шеренгу заполняли холодные закуски — язык, ветчина, заливное и прочие деликатесы, многие из которых Корнелия не видела прежде и не знала их названий.

Этот завтрак напомнил ей завтраки, обычно сервирующиеся в Котильоне, и она решила, что непременно должна научиться разбираться в этом изобилии яств и относиться к нему как к привычному делу.

— Я хотела бы съесть яйцо, — сказала Корнелия, сама удивляясь тому, что вообще способна что-либо съесть.

Она расположилась за столом, застеленным белоснежной камчатной скатертью, и пыталась сделать выбор среди предлагавшихся ей индийских и китайских сортов чая и кофе. Когда в конце концов Корнелии подали все, что ей требовалось, герцог уселся напротив нее и пожелал приятного аппетита.

— Удачно, что море сегодня спокойное, — заметил он. — В последний раз, когда я пересекал Ла-Манш, в феврале, море было чрезвычайно бурным. Думаю, что я оказался единственным пассажиром, который перенес это путешествие без приступов морской болезни.

— Мне нередко доводилось удить рыбу, — ответила Корнелия, — а качка на маленькой рыбачьей лодке может быть очень неприятной. Но я никогда не испытывала морской болезни. Наверное, из меня получился бы хороший моряк.

Пока они обменивались этими ничего не значащими, вежливыми фразами, Корнелии подумалось, что их разговор больше напоминает беседу двух совершенно чужих друг другу людей, которые впервые случайно сошлись за завтраком в гостинице, чем беседу молодоженов.

— Вы уже видели наши фотографии в газетах? — спросил герцог.

— Я совсем забыла, что они должны быть там, — отозвалась Корнелия, с этими словами протягивая руку за газетой.

Она развернула страницу и улыбнулась.

— Я выгляжу так, словно у меня два огромных черных глаза.

— На самом деле то, что вы надели очки в день свадьбы, кажется, возбудило огромный поток комментариев в желтой прессе, — сухо заметил герцог.

— Тетя Лили говорила, что так и будет, — сказала Корнелия. — Она сказала еще, что невесты никогда, на ее памяти во всяком случае, не надевали очки на аристократических свадьбах.

— Это действительно было так необходимо? — поинтересовался герцог.

— Абсолютно необходимо, — кратко отозвалась Корнелия.

Если бы он увидел ее глаза, то понял бы, почему Джимми прозвал их» чертовскими «.

Герцог держал себя так самоуверенно, чувствуя себя хозяином этой запутанной ситуации, что Корнелия поневоле ощущала неловкость и все возрастающую ненависть. Присущая ему манера хорошо воспитанных людей проявлять безупречную выдержку в любой ситуации и держаться на высоте заставляла сделать вывод не в пользу Корнелии — на фоне его безмятежного спокойствия вчерашняя ее вспышка представлялась истерическим бредом школьницы.

» Я ненавижу его! Я ненавижу его!«— твердила Корнелия про себя, отодвигая тарелку с жестом легкого раздражения.

Герцог взглянул на часы.

— Нам нужно выехать через десять минут.

Корнелии стало любопытно, что произойдет, если она откажется ехать в это притворное свадебное путешествие, которое с самого начала обречено быть периодом страдания и скуки.

Ей пришлось мысленно одернуть себя. Публично, во всяком случае, она должна вести себя осмотрительно — как-никак она была его женой, герцогиней Роухэмптон — положение обязывает!

Ей пришлось приложить усилие, чтобы ее голос прозвучал столь же холодно и безразлично, как и его.

— Я не заставлю вас ждать. Обычно я очень пунктуальна.

Когда корабль отплыл, оставшаяся в одиночестве Корнелия подбежала к иллюминатору. Она увидела, как причал неспешно удаляется от нее.

Кучка народа на берегу махала кому-то рукой.

С палубы доносились команды, мурлыканье двигателей стало более настойчивым. Она находилась на пути во Францию!

Некоторое время Корнелия продолжала глядеть в иллюминатор. Затем, усевшись на мягкий диван, она попробовала сосредоточиться на журналах и газетах, целую кипу которых герцог купил специально для нее. Однако они не заняли ее внимания, и скоро Корнелия опять погрузилась в свои горькие раздумья. Видимо, она уснула на короткое время, потому что ей пригрезилось, будто она убегает от кого-то, но этот кто-то ее неотступно преследует, и самое странное, что она совсем не боится, а чувствует себя счастливой при этом…

Корнелию разбудил шум на палубе и хлопанье дверей кают. Она догадалась, что они уже у берегов Франции.

Молодоженов встречали на берегу с такой же торжественностью, как и провожали в Дувре. После церемонии приветствия служащие сопроводили их до специально зарезервированного купе в спальном вагоне поезда, следующего в Париж. , Когда герцог благодарил французов за оказанное им внимание, Корнелия отметила про себя, что он хоть и бегло говорит по-французски, но с ужасающим акцентом.

В купе герцог заказал еду и вино и попросил разрешения у Корнелии закурить сигару.

— Наоборот, мне нравится запах дыма, — ответила она. — Это напоминает мне о папе. Он всегда курил сигары, когда мог позволить себе это.

Герцог приподнял брови, и Корнелия пояснила:

— Знаете, мы были очень бедны. Когда еще были живы мои родители, мы часто ломали голову, не зная, где раздобыть хоть пенни. Мой отец никогда не получал помощи от своего брата, моего дяди Джорджа, который стал так внимателен ко мне теперь, когда я разбогатела.