Цветы для Элджернона - Дэниел Киз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не услышав ответа, я зашел в комнату. Фэй куда-то пропала, и когда я направился к окну, то услышал ее голос из комнаты Элджернона:
– Это еще что такое?
Она стояла перед сооруженным мной лабиринтом.
– Современная скульптура! Ящики, гробы и прямые линии!
– Это специальный лабиринт, – объяснил я. – Обучающее устройство для Элджернона.
Но она продолжала возбужденно бегать вокруг него.
– Его надо показать в Музей современного искусства!
– Это не скульптура! – не сдавался я, открывая дверцу клетки и выпуская Элджернона в лабиринт.
– Боже мой! – прошептала она. – Скульптура с одушевленным элементом! Чарли! Это величайшее произведение со времен разбитых автомобилей и приваренных друг к другу консервных банок!
Я открыл было рот, но она заявила, что одушевленный элемент введет это творение в Историю, и только заметив пляшущие в ее глазах огоньки, я понял, что она дразнит меня.
– Это можно классифицировать как самообновляющееся искусство. Своего рода созидательный подвиг. Достань еще одну мышь, и когда у них появятся маленькие, одушевленный элемент начнет воспроизводить сам себя. Твоя работа обретет бессмертие, и все бросятся доставать копии, чтобы было о чем поговорить. Как мы назовем это чудо?
– Ладно… – сказал я. – Сдаюсь!
– Ну нет! – фыркнула она, похлопывая по пластиковому куполу, внутри которого Элджернон уже нашел путь к цели. – «Сдаюсь» – уже приелось. Как насчет «Жизнь – ящик с лабиринтом»?
– Ты рехнулась, – сказал я.
– Ну конечно! – Фэй присела в реверансе. – Я все ждала, когда ты заметишь это.
Выпив полчашки кофе, она испуганно вскрикнула и сказала, что ей пора бежать, потому что вот уже полчаса, как она должна встретиться с кем-то на какой-то выставке.
– Тебе нужны деньги, – напомнил я. Она взяла мой бумажник, открыла его и вытащила пятидолларовую купюру.
– До следующей недели, когда получу чек. Тысяча благодарностей!
Фэй скомкала бумажку, послала Элджернону воздушный поцелуй и, прежде чем я успел что-либо сказать, выскочила в окно и скрылась из виду.
Она ужасно привлекательна. Полна жизни и воображения. Голос, глаза все располагает к себе. И живет от меня-то всего через окно.
20 июня
Наверно, не стоило торопить встречу с Маттом. А может, и вовсе не стоило ходить к нему. Не знаю… Все получается не так, как хотелось бы. Я знал, что Матт открыл парикмахерскую где-то в Бронксе, и найти его не составило труда. Я помнил, что он работал продавцом в нью-йоркской кампании по торговле парикмахерскими принадлежностями. Это вывело меня на метро «Барбер Шоп», в чьих книгах значилось заведение на Уэнтворт-стрит, именуемое «Салон Гордона». Матт часто говорил о собственном деле. Как он ненавидел работу продавца! Какие битвы разгорались вокруг этого! Роза кричала, что продавец – все же уважаемая профессия и она не потерпит мужа-парикмахера. А Маргарет Финней, как будет она фыркать, выговаривая «жена парикмахера»! А Лу Мейнер, как она задерет нос!
Все эти годы, с ненавистью встречая каждый новый день, Матт мечтал о том времени, когда будет сам себе хозяином. Экономя деньги, он стриг меня сам. Уйдя от Розы, он бросил прежнюю работу, и я восхищаюсь им за это.
Мысль о предстоящей встрече с отцом взволновала меня. Воспоминания о нем согревали. Матт принимал меня таким, каким я был.
Споры… До Нормы: оставь его в покое и не заставляй равняться с другими ребятами! После Нормы: он имеет право на собственную жизнь, даже если не похож на остальных!
Он всегда защищал меня. Интересно, какое у него будет лицо, когда… С ним, с ним я смогу поделиться всем!
Уэнтворт-стрит в Бронксе явно переживала не лучшие времена. На большинстве контор и магазинов висела табличка «Сдается», остальные были просто закрыты. Но почти в самой середине улицы светилась вывеска парикмахерской.
Внутри было пусто, если не считать самого мастера, расположившегося с кучей журналов в ближайшем к окну кресле. Он посмотрел на меня, и я узнал Матта – крепкого и краснощекого, сильно постаревшего, с лысиной, обрамленной венчиком седых волос… Но все равно, это был Матт и никто иной. Заметно, что я не ухожу, он отбросил в сторону журнал.
– Ваша очередь, мистер!
Я помедлил, и он не понял меня.
– В этот час заведение обычно закрыто, мистер, вы правы. Просто не явился один постоянный клиент. Я было уже хотел совсем закрываться, вам повезло, что я на минутку присел отдохнуть. Лучшие прически в Бронксе!
Я позволил втащить себя внутрь, и он заметался, вытаскивая из ящиков ножницы, расчески, свежую простыню.
– Вы заметили, что все стерилизовано? Этого нельзя сказать об остальных парикмахерских по соседству… Постричь и побрить?
Я поудобнее устроился в кресле. Удивительно, я сразу узнал его, а он меня – нет. Пришлось напомнить себе, что мы не виделись почти пятнадцать лет, а в последние месяцы я изменился еще больше. Он накрыл меня полосатой простыней, внимательно посмотрел на меня в зеркало и нахмурился, как будто что-то вспоминая.
– Полная обработка, – сказал я, кивая на одобренный профсоюзом прейскурант, – шампунь, стрижка, бритье, загар…
Он поднял брови.
– Сегодня у меня встреча с человеком, которого я давно не видел, заверил я его, – и мне хочется быть в лучшем виде.
…Он снова стриг меня – пугающее ощущение. Потом он начал править бритву на ремне, и глухой свист стали по коже заставил меня вжаться в кресло. Под мягким нажимом его руки я откинул голову и почувствовал как лезвие скребет горло. Я закрыл глаза в ожидании… как будто снова очутился на операционном столе.
Мышцы на шее напряглись, безо всякого предупреждения дернулись, и лезвие порезало меня как раз над адамовым яблоком.
– Ой! – воскликнул он. – Боже мой! Успокойтесь, прошу вас, мне так жаль, но вы не предупредили…
Он быстро смочил полотенце в раковине. Я увидел в зеркале ярко-красный пузырь и тонкую струйку крови, ползущую от него вниз. Рассыпаясь в извинениях, Матт занялся раной, торопясь перехватить струйку, пока она не добралась до простыни.
Наблюдая за его ловкими и быстрыми движениями, я почувствовал себя виноватым. Мне захотелось сказать ему, кто я, и чтобы он положил мне руку на плечо и мы поговорили о добрых старых временах. Но я ничего не сказал, а он промокнул кровь и присыпал порез квасцами… Потом он молча добрил меня, включил кварцевую лампу и положил мне на глаза смоченные лосьоном кусочки ваты. И в ярко-красной тьме я увидел, что случилось в тот вечер, когда он увел меня из дома в последний раз…
Чарли спит, но просыпается от воплей матери. Обычно ссоры не мешают ему спать – они стали частью повседневной жизни. Но сегодня в этой истерике что-то особенно страшит. Он прислушивается…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});