СССР: вернуться в детство? - Ольга Войлошникова

три шестьдесят (посчитали, должно быть, картинки).

И ещё один странный, на маму, на сто один рубль двадцать пять копеек.

Я долго не могла понять, что эта последняя сумма означает и откуда она, вообще, взялась. А потом до меня дошло: алименты же! В Советском Союзе всё было учтено, и всё по закону. Детей у папы теперь двое, так что на меня идёт аж шестая часть всех его заработков.

Деньжищи, для нашей более чем скромной семьи, были, конечно, страшные. Две тысячи триста, да ещё с копейками! Конечно, бабушка потерялась.

— Оля, как пойдём получать? Я боюсь… — руки у неё мелко дрожали.

— Да ты что, перестань! — я обняла её и прижалась. Не хватало ещё, чтоб сердце заболело! — Нам и не дадут с тобой. Сильно большая сумма, получатель другой. И мои не дадут — родителя нет. Маму придётся ждать.

— А если их назад отправят? — испугалась уже по другому поводу бабушка.

— Ну, я не знаю…

И тут пришёл папа. Довольный страшно!

— Раиса Хасановна! Здравствуйте! А что случилось? Трясётесь обе?

Я поделилась с папой нашими переживаниями.

— А что, Галя ещё не приехала? — удивился он и сам предположил: — Не всё сдала ещё, наверное. Или билет не смогла купить на сегодня.

— Пап, а у тебя паспорт с собой?

— Да-а.

— Сходи с нами, а? Ты же отец, с тобой нам выдадут.

Вот такой странной и внезапной группой мы отправились на почту. Народу там был целый паровоз. Я ужаснулась — сколько же нам придётся стоять? Бабушка, как порядочная, заняла очередь. Но папа вдруг обратился к людям с речью и внезапно сочинил про меня такой рассказ, что у меня челюсть отвалилась. Приплёл правительственные награды и государственную стипендию высшего уровня. И так это было смешно, вся очередь лежала. В конце он всех поздравил с наступающим, а очередь внезапно предложила ему «не мучить ребёнка» — «конечно, такой талант!» — и пройти вперёд. Я скромно замерла у почтового фикуса и светила лицом. А потом стоящие вблизи нас услышали сумму, которую он на меня получает, и тут челюсти отпали уже у них.

Не знаю уж, какую историю они себе вообразят. Мы пересчитали денежки и бодро свалили.

Папа, конечно же, проводил нас до дома. Мы торжественно выложили деньги на столе. Получилось много, учитывая, что сторублёвых бумажек на почте нашлось всего десять штук, остальное выдали двадцати пяти рублёвыми, плюс копейки мелочью. Тысяча шестьсот один рубль десять копеек. Бабушкина пенсия за два года. Не так много, вроде бы, но всё за один раз…

— Ну, ты у нас молодец! — восхищённо и немного утрировано, как он это умеет, сказал папа.

Я обняла его за шею:

— Пап, а мою книжку в «Костре напечатают». Целый год печатать будут, по две главы каждый месяц.

— Да ты что⁈

— Да. Я все документы заполнила и отправила. И другую — в «Пионере».

— Так ты у нас настоящий писатель? — гротескно «удивился» он.

— Ага.

— А что ж мы это на почте-то не сказали⁈

Я вздохнула.

— Что-то как-то неудобно было.

— Саша, иди чай пить, — позвала из кухни бабушка.

Мы переглянулись. Вот это что-то новенькое!

Я сгребла деньги пачкой и положила их на книжную полку за стекло.

— Пошли руки мыть.

Шанс организовать хотя бы худой мир упускать нельзя.

ЗАГОВОРЩИКИ

Назавтра я в школу не пошла. Решила забить — это с одной стороны. А с другой — что-то опасалась я за бабушку. Переволновалась она с этими деньгами, ходила, переживала, валокордин пила.

— Баб, ну что ты мечешься? — я села рядом на диван и погладила её по руке. — Наиль же приезжает, такие деньжищи привозит — ты не паникуешь.

— Так то Наиль. А то — ты!

— И что?

— Не могу, волнуюсь я.

— А ты не волнуйся, — я привалилась к её мягкому, тёплому боку. — Я, баба, решила. Я писателем буду. Вот накоплю денежек, купим дом в деревне, будем там огород садить, курочек заведём — классно, да? Они нам яички будут нести.

— А зимой этих курочек куда денем? — усмехнулась бабушка.

— Как куда? Тёплый сарайчик им сгоро́дим. Маму замуж выдадим, пусть в городе работает, а мы с тобой в деревню, а?

— Так в деревне-то воды нет, таскать с колонки надо. Туалет на улице…

— Ну, не-е-ет, баба. Это же каменный век. Мы с тобой всё по-другому сделаем.

И я начала рассказывать бабушке, как здо́рово мы будем жить в деревне. Скважину пробурим, туалет с септиком организуем, отопительный котёл… Бабушка слушала меня, как сказку, и потихоньку успокаивалась.

— Да-а, в таком доме я бы жила…

— Будешь! Я тебе обещаю! Самовар тебе куплю электрический и телевизор цветной. И подушек пуховых целую горку с кружевной накидкой! — я знаю, она такое любит.

После обеда пришла телеграмма. Мама сообщала, что прилетит сегодня, после шести часов. Прилетит!

— Поехали маму встречать? — оживилась я.

— А деньги как оставим? — снова испугалась бабушка.

— А деньги спрячем.

И я спрятала. Сто рублей оставила на расходы, а полторы тыщи прикуркулила. Не скажу вам, куда. Вдруг вы где-нибудь проболтаетесь, и все будут знать, где я деньги прячу.

Отправились мы с запасом. Долго добираться-то. Сорок четвёртого мы не дождались, поехали на двойке, на рынке пересели на двадцатку. Огненно-красный лиаз бодро тарахтел, отчаянно пах бензином и подкидывал нас на каждой кочке. Я резкие запахи с трудом переношу, еле доехала.

Здание аэропорта стояло такое непривычно-маленькое. Зато знаменитые берестяные панно, которым в новом здании места не найдётся, ещё радовали глаз. И никаких рамок-металлоискателей. Про них, поди, даже и сотрудники портовские никогда не слыхали.

Вокруг не сказать, чтоб прямо тесно, но для нас двоих народу было всё же многовато. Мы с бабушкой озирались, не очень понимая, откуда надо будет встречать прилетевших. И, главное — когда. Очень глупо будет, если мы прождём маму — и разминёмся с ней. Объявили посадку на какой-то рейс, и с рядов серебристых кресел, установленных на втором этаже большим квадратом, народ как ветром сдуло. Разом стало свободнее и спокойнее.

— Ты садись-ка посиди, — показала я бабушке на кресла, — а я табло посмотрю.

— А потеряешься?

— Куда я потеряюсь-то? Вон оно, ты ж меня видеть будешь.

— Ну, иди.

Я пошла к большому чёрному прямоугольнику, испещрённому рядами зелёных букв и цифр. Тэкс. Вижу Улан-Удэ. Где у нас вылет, где прилёт? Это вообще время наше? Или Московское? Или (такое тоже вероятно) Улан-Удэнское? При виде подобных таблиц на меня неизменно нападает совершенно дебильный ступор.

И тут я увидела знакомое пальто. Просто тумблер щёлкнул! И сапоги. И шапку ондатровую. А особенно усы! На заднем плане промелькнула мысль, что, возможно, я просто автоматически выделяю двухметровых мужиков с усами. С другой стороны, на Вовку он совсем не похож. И усы у него другой формы и пшеничные.

— Здрассьте! — радостно брякнула я.

— Здравствуйте, — немного удивлённо ответил дядька.

— Вы меня не помните? Вы мне статью помогали на почте отправить.

— Точно, было дело! Ну, и как — напечатали?

— А как же! Мы с мамой вообще молодцы. Мы за этот год уже раз семь напечатались.

— Надо же! А какая тематика?

— Физкультура и спорт. Мама у меня учительница физкультуры. Очень красивая, кстати. А вы женаты?

Могу-могу. Я же мелкая. Спишут на детскую наивность.

— Ищешь себе нового папу? — дядька сложил брови домиком, но такой настрой нам не очень нужен.

— Не-ет. Папа у меня есть. Шикарный папа, всем бы такого. Но у папы уже есть новая жена, прекрасная женщина, Ольга Владимировна. А у мамы пока никого нет, и это меня до крайности удручает.

Тут он засмеялся.

— Какая вы, однако, интересная барышня!

— Да и вы интеллектом не обделены, иначе я бы с вами и разговаривать не стала, — дядька удивлённо поднял брови. — А хотите, я угадаю, кем вы работаете?

Я поняла, что́ мне показалось тогда смутно знакомым. Неуловимый отпечаток, накладывающийся на всех, кто связан с этой службой. Нечто почти мистическое.

— Предположи́те, — заинтересовался он.

— Вы авиадиспетчер. Второй вариант — возможно, авиаинженер, но это менее вероятно.

— Авиадиспетчер, действительно, — он даже оглянулся, словно ожидая увидеть кого-то, кто мог бы подсказать мне правильный ответ.

— Ну, вот видите!

— А как вы узнали?

— Я просто наблюдательная. Писателю положено.

— А вы писатель?

— Точно. Нераскрытый литературный гений. Можете взять у меня автограф и в будущем выгодно его продать, — я засмеялась. — Я шучу. Просто музею пода́рите — и всё.

Теперь дядька засмеялся тоже.

— Так что на счёт брачных уз? — да-да, я помню незакрытые хвосты тем.

— Имел неудачный опыт, — серьёзно ответил он. — В прошлом.

— А дети у вас есть?

— Детей, к сожалению, нет.

— Оля! —