Бухтарминские кладоискатели - Александр Григорьевич Лухтанов

— Егор, этак мы вымокнем, снег-то водой взялся.

— А что делать — другого выхода у нас нет. Разве что ночевать, а у нас и спичек нет, чтобы костёр развести. Да и дома что скажут!

Так, чертыхаясь, брели, то и дело обваливаясь, хотя и не в воду, но в снежную, сырую кашу. Снег полыхал, объятый пламенем солнечного пожара, оба потеряли представление о времени и пространстве. Разгорячённые, накуртавшиеся в снегу, и мозг их, тоже расплавленный, ни на чём не мог остановиться, кроме как на навязчивой мысли: когда же кончится этот проклятущий и коварный снег? Всё же Агафон заметил:

— Глянь-ка, Егор, солнце-то сверкало, а тут вроде как и нет его. Утонуло в знойном мареве, и теней нигде нет.

— Нам от этого не легче, а может, и хуже. Хмарь эта от тепла. Снег парит, даже солнце закрылось.

Когда до дороги осталось с полкилометра, сняли мешавшие лыжи и, проламываясь, буровили снег своими телами. За ними тянулась траншея, печальная и трагическая, говорящая о неимоверно затраченных усилиях. Солнце уже село за гору, когда, почти вымокшие, добрались до лесовозной маслянской дороги. Дело уже к ночи, стало подмораживать. Промокшая верхняя одежда обледенела и гремела при каждом шаге, как жестяная. Штаны окаменели, ноги не сгибались. Сесть бы, передохнуть, но холод сразу давал о себе знать. Егор сообразил: останавливаться нельзя — прохватит так, что схватишь воспаление лёгких. Так и плелись по дороге, даже разговаривать сил не было. Домой пришли ночью, получив хороший нагоняй от родителей.

Ах, чарым, чарым! Хорош весенний наст, но обманчив. А для азартных ходоков урок и памятка, что на смену зиме обязательно придут весна и лето.

Рыбалка у залома

В субботу, когда возвращались из школы, Егор сказал Агафону у самой калитки своей избы:

— Айда вечером рыбу лучить!

— Это на залом, что ли?

— Ага, на залом. Там отцовский плот стоит, а сегодня луны не будет, лучить хорошо.

— Так там уж рыбы нет, всю выловили, а новой из Хамира хода нет. Да и холодно сейчас по ночам.

— Скажешь тоже — холодно! Это у огня-то? Мы же для света костёр на плоту будем жечь. А насчёт рыбы не боись. Сорога ловится, а ещё отец сказывал, щука там живёт. Большущая! Никак ему не даётся. Вот бы нам её поймать!

— Поймаешь её шиша два, скорее водяного встретишь. Он хоть и дряхлый, с длинной зелёной бородой, а схватит — не отцепишься.

— А мы его веслом по башке, чтобы знал своё место!

Весеннее половодье наворотило леса и разного древесного хлама поперёк Большой речки. Большая тополевая лесина встала поперёк реки, перегородив её во всю ширину. Следующие деревья поменьше, коряги и даже щепки, уткнувшись в тополь, нарастали куча за кучей, образовав плотину. Вода поднялась вширь, залив пойму, и с шумом срывалась с верха перемычки.

— И бобров не надо, — заметил Егор, когда они под вечер пришли с Агафоном на место. — Настоящая дамба. Теперь её и бульдозером непросто растянуть. Вот рыбам раздолье! Есть где покормиться на мелководье, а потом отдохнуть в глубине. Можно и в корягах укрыться. Здесь у отца плот спрятан, а под заломом лодка. Но он мнё её не разрешает брать — сам бьёт там тайменей. Они идут по Хамиру, упираются в залом. Вот такие попадаются! А сорожка питается травкой, поэтому держится мелководья, ближе к берегу, где пасётся и кормится. А щука и таймень — хищники, они сидят на глубине, высматривая оттуда свою жертву, — объяснял Егор. — А нам сейчас надо хворосту наломать, да побольше берёзовой бересты. Она дюже хорошо и долго горит, и свет яркий даёт.

У Егора опыт — он с отцом не раз рыбу лучил. Пока дрова собирали, потухла заря за горой Мохнаткой. Лес вокруг всё более погружался во тьму. Козодой неслышно кружился, словно делая попытки атаковать. Он то удалялся, то снова возвращался, пикировал, увёртываясь в сторону и взмывая вверх.

Кучу собранных дров погрузили на нос плота, где был постелен лист жести. Острога — металлический трезубец с длинным деревянным древком. Их две — большая для щуки и маленькая для сороги. Сорожка — так на Алтае называют плотву — обычно некрупная рыбёшка в полторы ладони в длину.

— Люблю сорожку, — признался Агафон, — а ещё больше любит её моя бабушка. Как зажарит — ходишь, хрустишь, будто сладким сухариком.

— Будет тебе и сорожка, а может и щука подвернется, — обещает Егор.

— Гляди-ка, луна на воде и звёзды отражаются! — удивляется Агафон.

— Сейчас зажжём — совсем всё по-другому будет. Всё подводное царство осмотрим. Там тебе и русалки, и водяные.

И верно — дно просматривается, а где глубина, белые плети кверху тянутся.

— А что, рыбы спят?

— А как же не спать! И рыба за день устаёт. Поплавай-ка, весь день хвостом помаши!

— А там, гляди-ка, чудище какое!

— Коряга это. Тополевый комель. Здоровенный!

— Да, словно рука во все стороны, корни-то! А так ведь её не увидишь. Водой вымыло, весь скелет деревянный.

Агафон с шестом на корме, Егор на носу с острогой.

— Бери посередь между берегом и глубиной, — командует Егор.

— На глубине её не возьмёшь, а на мели рыба не будет дремать. А посередь самый раз.

— Егор, мы как древние охотники или воины, что с дротиками сражались.

— Ну, не совсем так. Дротики кидали, а я вот, гляди, медленно опускаю острогу, тихонько подвожу к рыбе, а потом раз! Колю с силой. Смотри, какая сорожка попалась!

— Нечестно это, — говорит Агафон. — Как разбойники, ночью спящих бьём.

— Оно вроде бы и так, да уж больно заманчива эта охота.

— А ведь и правда, что это не рыбалка, а охота, — вдруг согласился Гоша. — Смотри, смотри! Вроде как полено белеет на глубине. Однако, щука это.

— Она и есть! — согласился Егорка, держа на изготовке острогу. — Теперь остановись, — шёпотом приказал он и осторожно опустил в воду своё страшное орудие. Весь напрягшись, медленно двигал он острогу к рыбьей спине и вдруг, привстав, с силой вонзил её в глубину. Наколотая на острые зубцы, щучка бьётся и хлещет хвостом, пытаясь вырваться, но заусенцы на концах держат крепко.

— Жестоко! — не удержался Гоша.

— А ты как хотел, это охота! Кидай в садок, пока в воду не упрыгала!

— Тихо, тихо! — вдруг живо зашептал Егор. — Кажись, тальмень! Смотри, спина светлая, словно хлебная булка, а головы не видно. Он её в кусты спрятал — так ему спокойней спать.

Однако