Бремя чести - Любовь Бортник

может, она только стала немного черствее по отношению к людям, которые не имеют к ней никакого отношения, в ней стало меньше жалости и сострадания.

Но Ален имел к ней отношение, и самое прямое. Для всех они были муж и жена, но для неё он был больше, чем муж. Она любила его, и очень боялась не успеть сказать ему это, ведь когда всё было хорошо, она даже не думала говорить с ним о таком. Она любила его с самого первого дня, как только повстречала. Он лежал на улице, корчась от боли, изображая бродягу, а она позвала его к себе и помогла с ногой…Он уже тогда выдал себя, выдал свою принадлежность к знатному роду, но её это не испугало. Ей стало интересно, что он придумает ещё. А потом эта история с его друзьями…Она каждый вечер размышляла над этим и придумывала оправдания действиям Алена. Для неё было очень важно найти эти оправдания, ведь если он невиновен хотя бы в её глазах, значит он может быть не виновен и вовсе.

Она любила его, но всегда молчала об этом. Она знала, что если признается, то навсегда его потеряет. Да, он был именно таким – если он чего-то добивается быстро, ему это так же быстро надоедает, и Арабель это знала, всегда.

Когда она прибыла в Марсель, её не сразу впустили в дом. Дворецкий решительно не впускал её, опасаясь, что она и ребёнок могут заразиться, хоть и пока не известной, болезнью.

Отступать было не в характере Арабель, и она конечно пробралась в комнату Алена, оставив Мадлен у бабушки, которая была не в самом лучшем состоянии из-за последних событий.

Как только Арабель зашла в комнату Алена, она тут же позвала нескольких служанок.

– Мою дочь сейчас же унесите в отдельную комнату, желательно в ту, в которой давно никого не было. Скорее вызовите врача. Мадам Д’Амбруазе должен осмотреть лекарь. Мария, – обратилась она к одной из служанок, – принеси мне листок и чернила, я напишу то, что ты должна будешь купить на рынке. А теперь выходите все! Месье Д’Амбруазе болен, и это определённо чума.

Ален был без сознания, он весь горел и был в поту. Ворочаясь в постели, он бредил.

Прибежала девушка с бумагой и Арабель быстро нацарапала нужные наименования.

Через пол часа, или немного больше, девушка вернулась с рынка, и Арабель закрылась в комнате Алена. Даже когда пришёл врач, она не открыла ему, а лишь указала осмотреть мадам Изабель и слуг, чтобы убедиться, что в доме больше никто не болеет.

Через несколько часов Арабель вышла из комнаты Алена. Мадам Изабель ждала её.

– Ему станет лучше, мадам. Я уверена, что он будет жить.

– Арабель, что же это? Если это чума, то нет нам спасения, мы все в опасности! Как же ты могла приехать, да ещё и с Мадлен. Ты подвергаешь себя опасности, это я могу понять – возможно ты любишь моего сына, но Мадлен! Если с ней случиться что-то, будь уверена, ты никогда больше не увидишь дочь, я и близко не подпущу её к тебе!

– Вы можете успокоиться, мадам? Вас осмотрел доктор? Всё это время вы были с Аленом, и вероятность того, что вы заразились, больше, чем того, что я или моя дочь больны.

– Да что ты позволяешь? Конечно же я здорова! Месье Пло-Даккар осмотрел всех нас. Он нашёл что-то подозрительное в состоянии одной из служанок, и забрал её с собой, в лазарет, чтобы отгородить от нас беду. Я не думаю, что это чума. Вероятно, Ален просто подхватил сильный грипп. Конечно! Он же позавчера так долго гулял в порту. Его не было до середины ночи. Не мудрено заболеть. Я уверена, что это не чума. Да, теперь я точно уверена… – бубнила себе под нос мадам Изабель, когда спускалась с лестницы. Она вся тряслась, и можно было подумать, будто она не в себе.

Арабель вернулась к мужу, который начал приходить в себя. Он был в сознании, но не мог говорить, и открыть глаза для него представлялось трудным, поэтому казалось, что он спит.

– Если бы знал ты, как любила я тебя, и люблю! Пусть Господь заберёт у меня всё, только оставит тебя! Какая же жизнь мне нужна, если в ней тебя не будет? Я всё отдам, только останься здесь, с нами. Со мной и нашей дочерью, – Арабель плакала. Она прижалась щекой к его руке и так сильно держала её. Она вдруг почувствовала ответное движение – пальцы Алена так же схватили руку Арабель.

Девушка посмотрела на больного. Он пытался открыть глаза, но ему было тяжело. Он бросил эту затею, но нашёл в себе силы заговорить.

– Я не умру лишь потому, что ты есть. Я так люблю тебя, и так давно не говорил тебе этого.

Арабель не сдержалась. Она поцеловала его и обняла. Она плакала, и тут же улыбалась. Она была счастлива видеть Алена в сознании, слышать его голос.

Через несколько дней Ален уже встал с постели. Никаких признаков чумы, о которой утверждала Арабель, месье Пло-Даккар не обнаружил.

– Сегодня я решу дела пораньше, возьму пару выходных, чтобы побыть с тобой и Мадлен.

– Ты не должен жертвовать делами банка ради нас.

– Я делаю что хочу. В банке главный я, впрочем, как и в этом доме.

Арабель была немного задета словами мужа. Она всегда думала, что у них с Аленом равные права.

– Конечно…Конечно. Ты посмотрела, как там Мадлен? – обратилась она к служанке, что стояла неподалёку. Та ответила положительно. –Прекрасно!

– Что с тобой, Арабель? Ты такая задумчивая.

– Я волнуюсь о твоём здравии.

– Да, эта простуда была ни к стати. Но, благодаря тебе, я уже на ногах.

– Это была не простуда, Ален, это была чума.

– Чепуха! Будь так, я бы уже умер, и даже твои волшебные руки не спасли бы меня.

– Да! Будь это чума, как тебе удалось спасти моего сына? Теми же колдовскими заговорами, которыми ты приворожила его? – вмешалась мадам Изабель, которая явно подслушивала супругов.

– Мама!

– Что ж, можете считать меня ведьмой, но я спасла не только вашего сына, но и своего любимого мужа, – Арабель вышла из-за стола и направилась в комнату дочери.

– Не думал, матушка, что вы настолько бестактны.

– А что? Она утверждает, что это чума, но каким же способ она смогла излечить тебя и не заразиться самой? Вспомни, сколько страданий и унижений ты перенёс, чтобы быть с нею! Ты буквально околдован! Я уверена, что твоё помешательство на ней это действие её колдовских чар.

– А понятие «Любовь» вам не знакомо. А раз так, то мне очень жаль покойного отца – вы всю жизнь обманывали его,