Мозаика - Гейл Линдс

Проходя вслед за Нормой через вестибюль здания, она, как экскурсовод, рассказывала ей, где находятся навесы и деревянные детали ручной работы, где гладкий итальянский мрамор выложен в виде черных и белых прямоугольников и где находятся изящные панели из флинтгласа. Образы возникали у нее в голове автоматически, без раздумий.

Когда они поднимались в лифте, Норма спросила:

— Как вы это все помните?

— Я мысленно вижу это. Почти как фотографии. Таким же способом я запоминаю музыку — буквально вижу ноты на нотном стане, хотя я могла никогда и не видеть записи пьесы.

— У вас необычная память.

Они остановились на четвертом этаже.

— Нам нужна квартира 4-А, — сказала Джулия.

Она могла «видеть» и планировку — три спальни, четыре ванные комнаты, кабинет, гостиная и кухня. Когда Орион и Эдда Граполис переехали сюда, им пришлось пробивать дополнительную дверь прямо в коридор, ведущий в кабинет Ориона, чтобы его пациенты могли приходить и уходить, не заходя в квартиру.

— Мне позвонить, — спросила Норма, — или вы сами?

Она остановилась, и Джулия по нескольким шагам поняла, что они должны быть у квартиры.

— Там, в семи метрах отсюда, есть дверь, — сказала Джулия. — Она находится около окна. Это дверь прямо в его кабинет, но на ней нет никакого номера...

Норма провела ее вперед и снова остановилась. Джулия нашла дверь и постучала.

Дверь сразу же открылась, и голос Ориона Граполиса прогрохотал:

— Джулия! Как я рад тебя видеть. Заходи, заходи. Кто это с тобой?

Джулия семь лет не была в кабинете врача. Желудок сдавило, и одолевало желание убежать, хотя она и не могла понять почему. Вместо этого она устроилась в большом и уютном кресле. Когда она рассталась с последним доктором, ее убедили в том, что профессионал не сделает с ней ничего такого, что она не могла бы сделать сама. Но сейчас она надеялась на Ориона Граполиса и его естественный гипноз.

— Теперь у тебя есть помощница. — Он отошел, чтобы сесть напротив Джулии, — примерно в трех метрах, как она определила по его голосу. — Норма, да? Похоже, она беспокоится за тебя.

Джулия усмехнулась:

— Она, должно быть, решила, что со мной здесь произойдет нечто ужасное. Она действительно подумала, что ей следовало бы остаться здесь, так ведь? — Ей нравилась спокойная профессиональная атмосфера комнаты.

— Держу пари, что она сейчас от волнения не находит себе места там внизу, в моей квартире.

— Она не знает, что в Лондоне к тебе возвращалось зрение?

Она покачала головой:

— Учти, ты единственный, кто, кроме Скотланд-Ярда, знает о том, что я видела убийцу мамы.

— Ты, наверно, очень огорчена, — решил Орион. — Но мне кажется, ты еще и рассержена.

Она помолчала. Затем выпалила:

— Если бы я не потеряла зрение, я смогла бы помочь. Маму удалось бы спасти...

Боль пронзила ее грудь.

Орион наблюдал за ней и откликнулся на ее слова:

— То есть ты ощущаешь вину.

— Да. — В ее голосе прозвучало страдание. — Почему я опять ослепла? И в первую очередь, почему же все-таки зрение возвращалось ко мне?

Она рассказала ему о первом проблеске зрения в Варшаве, о том, как оно вернулось к ней в Лондоне и сохранялось, пока она не посмотрела на кольцо с александритом, подаренное дедом.

— Можешь ли ты мне это объяснить? Ведь не чудо же и не какое-нибудь волшебство сделало меня зрячей...

Орион Граполис был похож на медвежонка, носил пышные усы и обладал добрым сердцем. У него был острый ум, что в сочетании с природной добротой делало его не только человеком, способным сострадать, но и прекрасным врачом. Он чувствовал облегчение от того, что убедил Эдду отложить отпуск, хотя и знал, что позже за это придется жестоко расплачиваться. Через некоторое время жена успокоилась и смеялась над его очередной врачебной байкой. И никто, похоже, не мог до конца понять, что возможность помочь значила для него гораздо больше, чем научный вклад в будущее психотерапии.

— Я отвечу тебе вопросом на вопрос, — сказал он. — Скажи мне, что ты думала о себе в дни и недели, предшествовавшие смерти матери? Можешь ли ты сказать, что ты стала увереннее в себе?

Она помедлила, пытаясь вспомнить. Это были хорошие гастроли. До Лондона она отыграла четырнадцать концертов в двенадцати городах. Каждый из них проходил прекрасно, и даже более...

— Странно, что ты об этом спрашиваешь, но помню, как перед поездкой в Лондон я ждала чего-то неожиданного. — Она остановилась. — Примерно то же я чувствовала в Варшаве.

Он кивнул:

— Это укладывается в картину. А как ты себя чувствовала непосредственно перед игрой?

Она улыбнулась:

— Чудесно. Мне казалось, я готова взлететь. Как будто все в мире правильно, и я делаю в точности то, что мне предписано. Это что-нибудь значит?

— Очень даже значит, дорогая Джулия. И, вероятно, именно поэтому зрение возвращалось к тебе непосредственно перед выступлением и в Варшаве, и в Лондоне. Ты была на пике уверенности. Ты была не просто удовлетворена собой, а очень довольна, твое конверсивное нарушение было побеждено психологическим подъемом. Проще говоря, ты вылечила сама себя.

Она сделала глубокий вдох, впитывая его слова.

— Может ли время повлиять на процесс?

— Не всегда. Но ты жила в теплой атмосфере маминой любви. Ты делала работу, которая удовлетворяла тебя. И ты не боролась со своей слепотой. Так?

Она энергично кивнула:

— Именно так! Я вспоминаю свои мысли о том, что, хотя я и слепая, мой мир полон запахов, ощущений и звуков! — Она сделала паузу. — А как насчет кольца моего деда? Как, по-твоему, могло оно спровоцировать возвращение слепоты?

— Я пока не могу сказать ничего определенного, но посмотрим, что нам удастся разузнать сегодня.

Ей так хотелось хоть какой-то гарантии.

— Скажи мне, что мы будем делать?

Он стал удобнее устраиваться в кресле и делал это довольно долго, невзирая на то что Джулии не терпелось начать работать.

— В естественном гипнозе я являюсь просто проводником, который помогает тебе пройти по пути, который ты бы и сама одолела. Я подталкиваю тебя, чтобы ты пустилась, так сказать, в галоп. Другие виды терапии побуждают пациента вначале стать зависимым, а уже затем построить свою независимость. Естественный гипноз предполагает больше совместных усилий. Мы считаем его ненасильственным методом, партнерским, ведь нам предстоит работать вместе.

Он рассматривал ее. Джулия казалась совсем маленькой в этом непомерно большом кресле. Он купил его для того, чтобы дать пациентам ощущение безопасности, сравнимое с нахождением в материнской утробе.

Ее голос вдруг напрягся.

— Мне кажется, в ночь моего дебюта произошло что-то, что заставило меня наутро проснуться слепой. Это не может быть только страх перед зрителями. Никто из моих родственников не может вспомнить ничего особенного. Я должна узнать, что тогда случилось, и сделать это нужно сейчас. Ты говоришь, что естественный гипноз может быть быстрым...

— Это так. Особенно если пациент находится на грани прорыва. Поскольку ты уже дважды спонтанно обретала способность видеть, я бы сказал, что ты готова к этому. Возможно, к очень быстрому продвижению. Но мы не знаем, в какую сторону. Фактически, мы не знаем, произойдет ли сегодня что-нибудь вообще. Ты не должна принуждать себя. Если не сейчас, то когда-нибудь ты в конце концов продвинешься к следующей обязательной стадии болезни и излечения, какой бы она ни была.

— Понимаю.

Но ее лицо просто кричало о нетерпении. Золотисто-каштановые волосы рассыпались, как облако и, когда он на какое-то мгновение отвлекся, она показалась ему похожей на ангела, которого он видел на рождественской елке у матери еще в Афинах.

— Давай-ка начнем. — Его голос смягчился. — Устраивайся максимально комфортно. Знай, что сейчас время для успокоения, и нет ничего важнее покоя. Пусть тело утонет в кресле, и успокаивайся...

— Подожди, — рассердилась Джулия. — Я думала, мы будем заниматься гипнозом. Что ты будешь пытаться ввести меня в транс.

И вновь она вспомнила старые фильмы, в которых раскачивают золотые часы на цепочке перед глазами пациентов и жертв в жутких темных комнатах. Она сделала гримасу, наглядно продемонстрировав пренебрежительное отношение к гипнозу. Немудрено, что она никогда не стремилась к нему. И вообще, возможно, визит сюда был ошибкой.

Он улыбнулся:

— Иногда люди думают, что гипнотизер заставляет «клиента» «заснуть» и делает ему «внушение». Или приказывает смотреть на мерцающий свет свечи, а затем объявляет ему, что у него отяжелели веки, тело цепенеет, и вскоре бедный простофиля засыпает и начинает кудахтать как курица. — Он усмехнулся. — Но это — киношные штучки для профанов. Естественный гипноз основан на снятии психологического напряжения. Ты находишься в сознании и помогаешь мне, а я не Свенгали[25], чтобы указывать тебе, что думать или чувствовать.