День сардины - Сид Чаплин

— Убери нож, Носарь, — сказал я. Он злобно поглядел на меня.

— Не будь дураком! У них столько железа, что целый корабль построить хватит. Нам одно остается — налететь, проучить их хорошенько, а потом врассыпную.

— Ладно, — сказал я. — Ты как знаешь, а с меня довольно. Я сыт по горло.

— Нашел время уходить, — сказал он и пошел вперед.

Конечно, он оказался прав. Железа у них хватало. Они выскочили из подъездов, размахивая велосипедными цепями, бутылками, ножками от стульев. Дело приняло серьезный оборот. Нам оставалось только уносить ноги. Мы с ними так и не сквитались за свой штаб, не до того было. Уже у главной улицы я увидел Келли — он гнался за Носарем; надо было выручать Носаря, и я бросился Келли под ноги. Я услышал ругань и понял, что Келли здорово хлопнулся. Я не остановился, чтобы убедиться в этом, а побежал дальше через улицу. Машины резко сворачивали или тормозили. Троллейбус чуть не въехал на тротуар. Наши ребята рассыпались по всей улице, дружки Келли гнались за нами, кричали и улюлюкали нам вслед, как очумелые.

Прохожие ошалели. Какая-то женщина с коляской вопила, запрокинув голову. Носарь нагнал меня и, задыхаясь, стал благодарить.

— Молодчина, Артур! — крикнул он.

Но я слишком запыхался и не мог ответить. Никогда не забуду, как мы петляли по окраине, чуть не падая от усталости, но боялись остановиться и все прислушивались, нет ли погони. Минут через десять мы потеряли их из виду, и если вы думаете, что десять минут — это не так уж много, попробуйте сами пробежать те же десять минут, когда за вами погоня.

Мы вбежали во двор какого-то склада. Залегли там и притаились, прислушиваясь к своему дыханию. Мы пыхтели, как два паровика. И вдруг Носарь засмеялся.

— Поглядел бы ты на его рожу, — сказал он. — Этот хмырь не ожидал, что его самого ножом припугнут. Ты его здорово долбанул, и знаешь, что он сделал со страху?

— Мне наплевать.

— Не прикидывайся, Красавчик, — сказал он.

— Брось, Носарь, — сказал я. — Не лезь ко мне. Дай очухаться. Я выдохся вконец.

— Ну, это пройдет, — сказал он. — Слушай, ты не поверишь — он до того напугался, что сам схватился за лезвие. Я бы его, конечно, не пырнул, но сразу стало ясно, что он в штаны наклал со страху… И нож он у меня живо отпустил.

— Ты же мог его убить.

— Не мог… Вот погляди сам. — Он вынул нож и показал мне, проводя по лезвию большим пальцем. — Видишь кровь?

— Ты с ума сошел, Носарь. Вытри скорей.

— Сперва потрогай.

— Не хочу.

— Ну хоть коснись пальцем.

— Нет уж, спасибо.

Носарь поднес нож к самому моему носу и захохотал. Я перевернулся на живот — мы оба лежали навзничь, положив головы на какие-то мешки, — и вдруг он на меня прыгнул. Уселся верхом и стал подскакивать, как наездник на лошади.

— Надо ножик наточить!

Он стал точить нож об мой рукав, как о ремень, и я подумал, что на пиджаке останется кровь. Сперва я не шевелился, словно окаменел, — был уверен, что он рехнулся. Но, почувствовав прикосновение ножа, я дернулся и вскочил…

— Тпру, лошадка! — крикнул он со смехом. — Тпру!

И все время подпрыгивал на мне, держась одной рукой за мой воротник, словно за лошадиную гриву. Вообще-то он был сильней меня, но страх прибавил мне сил. Резко повернувшись, я ударил его локтем и сбросил со своей спины.

Он лежал на булыжниках с перекошенным лицом, и я сперва подумал, что он напоролся на нож, как иногда показывают в кино. Встав около него на колени, я спросил:

— Что с тобой, Носарь?

— Ага, друг! — сказал он, наконец, давясь от смеха. — И ты ножа испугался?

Я чуть не пнул его ногой. Но вдруг понял, что это ни к чему — он уже не имел надо мной власти. Лучше уйти и бросить его здесь.

— Эй, Артур, куда ты? — Он сел. — Ты что, шуток не понимаешь? Артур! — Я не ответил. — Вернись, Артур, я больше не буду!

Я был тогда очень молод, и дружба много для меня значила. Но я не отозвался. Я выскочил через лазейку в заборе и побежал со всех ног, чтобы не слышать его голоса.

Не в том было дело, что, дав слово, он сразу же его нарушил. И, конечно, решил это с самого начала. И не в том, что я так уж боялся ножа, кто бы его ни пустил в ход — Носарь или Келли. Я убежал, потому что Носарь был мне совсем чужой. Я только воображал, что мы друзья. А он был чужой. Хотя нам часто бывало весело вместе, все же это был чужак, который только надел маску Носаря. А когда маска упала, мне ничего не оставалось, как бежать без оглядки.

VIII

l

ело все в том, что мы совсем не знали друг друга. Я оттого и убежал, что вдруг понял это. Я не просто убегал от Носаря — нет, я убегал от всех, кого, как мне казалось, я знал. И еще я понял, что хотел убежать от чего-то, что открыл в самом себе, — помните, зеркало в уборной? Я как идиот разглядывал свое лицо, недоумевая, как могут люди меня не любить и не верить мне. Еще детьми мы, насмотревшись всяких фильмов, часто играли в благородных и злодеев. Никто не хотел быть злодеем, но кому-нибудь приходилось уступать, иначе игра не получалась. Не знаю, как другим, а мне никогда не удавалось убедить себя, что я могу быть злодеем. Но, честно говоря, игре это никогда не мешало, и постепенно до меня дошло, что другим так же легко считать меня плохим, как мне самому — хорошим. Я считал плохим своего лучшего друга, а это все равно, что самому быть на его месте. Вы, конечно, подумаете, что я спятил, но я именно это понял и оттого убежал.

Не стану писать репортаж о том, как я давал кросс в тот вечер, оставив Носаря на дворе склада. Просто представьте себе, что я бежал со всех ног, думая о своем, и ничего вокруг не видел.

Я завернул за угол и вдруг наткнулся на двоих полисменов.

— П-простите, — сказал я и попятился. Один из них подошел вплотную.

— Куда спешишь, сынок? — спросил он.

Я пискнул, что, мол, обещал быть дома к десяти часам.

— Эх, вот если б мои дети бегом бегали, чтобы поспеть домой вовремя! — сказал он.

Но второй был не так прост.

— Похоже, что он бежит после драки или чего-нибудь в этом роде, — сказал он.

— Да что вы, сержант. Я засиделся у своего двоюродного брата, мы телевизор смотрели. Честное слово, мой старик с меня шкуру спустит.

— Ладно уж, пускай бежит, — сказал первый, дружелюбно потрепав меня по плечу.

Меряя мостовую, я услышал, как они вдруг заорали: «Стой! Стой!» Может, потрепав меня по плечу, он выпачкал руку в крови. Не знаю. Они гнались за мной до конца улицы, но я опередил их ярдов на десять и шмыгнул за угол, а там было несколько перекрестков. Я этим воспользовался, пробежал два переулка и нырнул в третий. Ворота углового дома были открыты. Я проскользнул в ворота и тихонько затворил их за собой. В подворотне было темно. Видно, хозяев не было, а свет из окон соседних домов задерживала высокая стена.

Я слышал, как они протопали мимо, подождал минут пять — недаром Носарь научил меня всегда сохранять хладнокровие — и повернул назад, туда, откуда прибежал. Но, верьте или нет, они стояли в какой-нибудь сотне ярдов от ворот. И снова началась гонка. В конце концов я выскочил на Шэлли-стрит и уже почти добежал до главной улицы, как вдруг увидел огни и услышал свисток. Спасло меня лишь то, что они не успели еще свернуть за угол, а я уже был возле миссии «Золотая чаша».

Я влетел в пышно разукрашенную прихожую. Лестница вела в темноту, к застекленной церковной двери. Стены дрожали от гимна про какую-то пустынь, и я неслышно прикрыл за собой входную дверь. Я слишком запыхался, чтобы идти в церковь. Мало сказать — запыхался: у меня сердце чуть не выскочило из груди. Я заполз по лестнице наверх и сел возле двери, чтобы отдышаться, а звуки гимна все нарастали, стены тряслись, хор гремел, словно американская кавалерия, скачущая с холма, только вместо воинственных криков раздавались «Аминь!» и «Аллилуйя!»

Это меня как нельзя более устраивало. Я чувствовал себя в безопасности.

Пение смолкло, и кто-то начал читать молитву. Я догадался, что читает молодая девушка. Будь это старуха или мужчина, я не обратил бы на молитву внимания: ребенком я ходил в воскресную школу и слышал их чертову пропасть. Но молитву читала девушка, и голос ее звенел.

В этом голосе была искренность. Он звучал, как флейта, которая вместо нот наигрывает слова. Читала она нараспев.

Словно она за меня молилась, и молитва была похожа на стихи:

Господи всеблагой,Милосердный Христос,Свой пресветлый лик Не отринь от нас.Господи, с престола воззри твоего,Господи, яви нам милость твою.Спаситель, даруй исцеление душиНедостойным рабам своим.Господи, спаси и помилуй нас,Помилуй наш грешный мир,Не оставь молодые души,Ввергнутые в пучину греха.Боже, единый и милостивый,Услышь моление мое,Исполни меня духом твоимЧеловеческого ради спасенияИ сподобь хоть одну душу грешнуюОбратить ко вере святой Аминь!

Они спели еще один гимн, и какой-то мужчина прочел короткую молитву, но я слышал только голос девушки, звучавший, как флейта. А потом они стали расходиться. Я весь дрожал — слишком много было переживаний для одного вечера — и не затесался вовремя в толпу, пока они разговаривали, К тому же я хотел увидеть эту девушку. Мимо меня прошли десятка два людей, а она все не показывалась. Я уже решил уйти — правда, дверь церкви была открыта, и я слышал чей-то голос, но приходилось рисковать.