Тамплиеры. Рыцарь Феникса - Юрий Сазонов

Однако с носовой надстройки раздались крики. Сидевшие там арбалетчики тоже заметили корабль. Гуго резко выдохнул. Кому бы ни принадлежало это судно, вряд ли намерения у его владельца были дружественные. Облегчение накатило прохладной волной. С обезумевшим капитаном и прочими дьяволопоклонниками и людоедами сержант разберется позже. А пока его ждало нечто гораздо более привычное и понятное, нечто, чему он посвятил жизнь — бой с врагом. Гуго широко улыбнулся и, оттолкнув метнувшегося мимо де Букля, пошел на нос отдавать распоряжения солдатам.

Бой был коротким и бестолковым. Корабли сошлись борт к борту. Арбалетчики натянули тетивы. На палубе вражеского корабля стояло всего полторы дюжины бойцов — без кольчуг, в нелепых ярких одеяниях. В руках эти смуглые, похожие на сарацин люди держали какие-то длинные, блестящие на солнце трубки с деревянными ложами, и более короткие, черные. Сержант успел подумать, что с таким немногочисленным противником будет легко справиться, и поднял руку, чтобы дать сигнал стрелкам. Но прежде, чем арбалетчики на «Поморнике» успели выстрелить, воздух наполнился ужасающим грохотом. Засверкали вспышки, над волнами поплыл резкий, незнакомый Гуго запах. А затем что-то ударило сержанта в плечо с такой силой, что он, не удержавшись на ногах, полетел на палубу. Боль пришла мгновение спустя, когда о доски уже застучали сапоги абордажников. Вражеские бойцы даже не воспользовались трапом — просто перелетали через узкую полоску воды и, выхватив сабли, рубили уцелевших моряков. Гуго оперся на здоровую руку и попробовал встать, но тут же получил в висок оголовьем кривой сарацинской сабли и потерял сознание.

Из команды выжили двое, включая капитана. Из тамплиеров трое: Гильом де Линкс, Гильом де Букль и раненный Гуго де Безансон. Гребцов не тронули — просто заперли в трюме. Гуго сильно надеялся, что там же остался и Жак.

Их выстроили на палубе и заставили стать на колени. С борта белого корабля на борт «Поморника» упал трап. А по трапу спокойно и уверенно прошествовал высокий человек в черном плаще восточного покроя. На голове его был тюрбан, а лицо скрывала блестящая черная маска. Человек спрыгнул на палубу галеры и неспешно подошел к пленным.

Увидев брата Варфоломея, Гильом де Букль, и без того белый, как молоко, побелел еще больше и затрясся. Де Линкс сморщился, а капитан громко выругался. Сам Гуго молчал.

Остановившись перед капитаном, брат Варфоломей — или тот, кто представлялся братом Варфоломеем — чуть склонил голову и сказал:

— Долго же вас пришлось разыскивать, любезные.

Капитан попытался вскочить, за что получил удар сапогом в лицо и безжизненной тушей рухнул на палубу.

— Итак, — сказал черный человек, — меня интересует, что тут произошло. А именно, что случилось с Жераром де Вилье и его племянником, молодым рыцарем Томасом Лермонтом?

Ответом ему было молчание. Брат Варфоломей заложил руки за спину и укоризненно покачал головой.

— Так дело не пойдет. Хорошо, спрошу по-иному. Тот, кто расскажет мне о произошедшем, будет жить. Остальные отправятся на прокорм рыбам.

Быстрым, почти неуловимым движением присев рядом с ворочающимся и стонущим капитаном, брат Варфоломей ухватил здоровяка за бороду и вздернул его голову вверх.

— Ну, говори.

Капитан шумно харкнул в склонившуюся над ним маску. Черный человек медленно стер плевок и вытащил из-за голенища сапога узкий нож.

— Будь ты прок… — прохрипел капитан, но тут хрип оборвался бульканьем — лезвие ножа вспороло ему глотку.

Брат Варфоломей разжал пальцы, выронил покойника и брезгливо отер руку о полу его куртки. Затем он обернулся к Гуго де Безансону.

— Ты следующий.

Гуго беззвучно шевелил губами, шепча молитву Святой Деве. Он молился за себя, за брата, за погибшего господина и особенно за Томаса, живого или мертвого — потому что у сержанта было неприятное ощущение, что черный человек не оставляет своих жертв и в смерти.

Отпихнув сапогом с дороги труп капитана, брат Варфоломей шагнул к Гуго — и тут из-за спины сержанта донесся жалобный дрожащий голос:

— Господин, пощадите. Господин, я все расскажу…

Гуго резко обернулся. Молодой Гильом де Букль, бледный и трясущийся, тянул к брату Варфоломею связанные руки, всем своим видом умоляя о снисхождении. В этот момент Гуго де Безансон сильно пожалел о том, что не прикончил трусливого щенка, пока было время.

В каюте белой прогулочной яхты, не без иронии окрещенной братом Варфоломеем «Icebreaker» [53], царил дымный полумрак. Шторки на иллюминаторах были задернуты. На журнальном столике горели две толстых черных свечи, заляпавших глянцевую поверхность воском. Тут же дымились пучки трав и веточки, распространявшие сладковатый удушливый запах. На кожаном диване лежал кто-то, укрытый пледом. Лицо спящего терялось в тенях. Рядом на раскладном стуле сидела юная темноволосая девушка, в которой Томас, окажись он здесь, с легкостью признал бы свою мимолетную знакомую из цыганского табора. Девушка макала губку в таз с водой и обтирала лоб спящего — или потерявшего сознание — человека.

Раздался звук шагов. На ковер у ног девушки упал прямоугольник света, и ступили чьи-то ноги в высоких кожаных сапогах. Девушка подняла глаза от таза с водой и улыбнулась.

— Ты вернулся, Саххар.

Тот, кого назвали Саххаром, снял маску и устало положил ее на журнальный столик. Затем он уселся прямо на ковер, скрестив ноги на восточный манер.

— Я вернулся, дитя древней крови. А ты чего ожидала?

Не ответив на вопрос, девушка негромко рассмеялась.

— Ты сегодня учтив, как змея.

Мужчина невесело усмехнулся.

— А я и есть змея. Птица, у которой отрезали крылья, превращается в змею…

Цыганка оскалила белые зубы.

— Не прибедняйся …

— Что наш больной? — резко меняя тему сросил Саххар. — Еще не приходил в себя?

Цыганка покачала головой

— Пока нет. Лихорадка держится. Он был ранен и до этого, в плечо и в голову…

Она откинула плед и легонько дотронулась до плеча и головы своего пациента, показывая, куда именно нанесли ранения. Спящий не шевельнулся в ответ на прикосновения.

— Арбалетный болт прошел в волоске от сердечной сумки, — продолжала лекарка. — Ему повезло, но он потерял много крови. Не представляю, как он выбрался на ту скалу.

Человек по имени Саххар пренебрежительно пожал пле­чами.

— Он силен и живуч.

— Как ты, — улыбнулась девушка.

— Как я, — согласился ее собеседник.

— Ты поэтому его спас?

Саххар встал и потянулся, то ли для того, чтобы размять затекшую спину, то ли для того, чтобы не отвечать сразу. Вытащив из узкого серебряного стаканчика тлеющую веточку, он глубоко вдохнул запах сандала и дыма. И, наконец, сказал:

— Мальчишка верит ему. Доверяет.

Девушка заломила брови. Глядя в лицо, в кои-то веки не скрытое маской, она спросила:

— Ты думаешь, Томас считает его… своим отцом?

Саххар тряхнул головой.

— Думаю, он считает своего отца мерзавцем. Но оставим этот разговор. Тамплиерский щенок сказал, что они бросили мальчишку на острове неподалеку от Мальты — но мы обыскали все тамошние острова. Значит, его кто-то подобрал, и этот кто-то мог уйти только морем. А ты, Аполлония, позаботишься о том, чтобы наш благородный гость не умер, но и не проснулся до срока.

Часть третья. Феникс. Глава 1. Палермо

Томас смотрел на фигурку Феникса так, как смотрят на огонек свечи, на единственный источник света в темной комнате. Смотрел, не отводя взгляда, не мигая, пока глаза не начинали слезиться, и светлое пятно серебра не плыло, подернувшись легкой мерцающей поволокой…

Его продали на рынке Вуччерия, многоголосом и шумном. Посредник, остроносый человечишка в каком-то шутовском, свешивающемся на ухо колпаке оглядел новый товар скептически. Во-первых, необрезанного христианина не выдашь за араба — а торговать христианами на Сицилии следовало с осторожностью. Впрочем, объяснение нашлось быстро. Томаса объявили еретиком, участвовавшим в восстании «апостольских братьев» . Тех до сих ловили по всей Италии, так что предлог был вполне законным. Немой раб не мог объяснить, что к повстанцам фра Дольчино никакого отношения не имеет, а сели бы и мог, то не стал бы. Во-вторых, товар оказался изрядно подпорченным, чтобы не сказать — полудохлым.

Простреленная ладонь Томаса распухла и гноилась. Такое гнилое мясо вряд ли пригодилось бы на рудниках. В общем, посредник, скорее всего, отказался бы от сделки — в каковом случае добродетельный алжирец Муххамад Бин Кадиф перерезал бы пленнику горло и швырнул труп в море — если бы острым глазом не приметил то, что в спешке пропустил капитан. А именно, блеск серебра под дырявой рубахой. Зоркие очи сарацина немедленно вспыхнули от жадности, и он, не торгуясь и даже не потребовав раздеть пленника, немедленно заплатил требуемую сумму.