Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера - Андрей Шляхов

То ли признавая свою вину, то ли ставя себя выше обстоятельств.

Вовка Данилов всегда был гордым. Это запомнилось Елене Сергеевне еще со студенческой поры. С возрастом он ничуть не изменился. Что ж — тем хуже для него.

— Владимир Александрович, а может, заявление в милицию написать надо? — предположила Вера.

— Да ну! — отверг Данилов. — Что я им скажу? Что не знаю, где пропал кардиограф — в одном из шести стационаров, где мы были, или на подстанции… Все равно — получу выговор и буду ежемесячно выплачивать по пятьсот рублей.

— Если не по тысяче, — вздохнула сердобольная Вера.

— Да хоть бы и по тысяче! — разозлился Данилов. — Снявши голову по волосам не плачут! И вообще — хватит об этом! Пропал кардиограф — ну и ладно! Выплачу, не в первой!

Данилов уже выплачивал из зарплаты за плащевые носилки и за украденный аппарат искусственной вентиляции легких. Правда, выплачивал без выговоров — прежний заведующий избегал «лепить» подчиненным выговоры. То ли жалел, то ли ленился.

— Второй выговор за месяц — это круто! — посочувствовал Данилову доктор Федулаев. — В моей практике подобного не было…

— А в моей будет, — ответил Данилов. — Как бы еще третий не огрести…

Третий выговор в течение года означал автоматическое увольнение со «скорой». Преимущественно — по инициативе администрации, говоря в просторечии — «по статье».

— Ты уж постарайся, — сказал Федулаев.

— Если бы от меня что-то зависело, — усмехнулся Данилов. — Судьба!

— Судьба — понятие относительное! — заметил Федулаев. — Вспомни Валеру Маркова.

Валера Марков был легендой шестьдесят второй подстанции. Фельдшер, ухитрившийся за неделю «словить» три «строгача».

Первый выговор Валера получил за курение в машине — неудачно нарвался на линейный контроль. Через день, выйдя на полусутки, он сгоряча нахамил Казначеевой, обозвав ее «старой сукой». Просто «суку» Надежда, может быть, и стерпела бы, но «старую» — никогда. Она тут же написала докладную на имя заведующего подстанцией, и Валера огреб второй выговор. Это печальное обстоятельство расстроило его настолько, что после первого вызова он попросил водителя Толика Бурчакова тормознуть у магазина, где купил бутылку водки и булочку с изюмом. Ополовинив в машине бутылку, Валера закусил булочкой и отправился на следующий вызов — в педагогический колледж, где одной из преподавательниц поплохело во время практического занятия. Нетвердая походка, заторможенная речь и запах спиртного, исходящий от Валеры, побудили директора колледжа сразу после убытия «скорой» позвонить на «ноль три» с жалобой. Центр, как всегда, оказался на высоте, выслав на подстанцию линейный контроль. Бедный Валера огреб третий выговор и вылетел со «скорой» с подпорченной трудовой книжкой. Спустя полгода Данилов случайно встретил его на вещевом рынке, где Валера подвизался в охранниках.

— Ночами я теперь сплю, — похвастался Марков, — дома или на работе, а денег получаю вдвое больше прежнего! И никаких госпитализаций, носилок и уколов!

— Не скучаешь? — поинтересовался Данилов.

— Смотря по чему, — пожал плечами Валера. — По людям — скучаю, по работе — нет.

На подстанции Валеру помнили в первую очередь благодаря его любимому выражению — «все было так хорошо, пока не стало так плохо»…

— Я заработал второй выговор, — сообщил Данилов матери, вернувшись домой. — И вдобавок у меня будут вычитать из зарплаты за утерянный кардиограф — дрянную машинку, которая перед выдачей записи всякий раз думала не менее сорока секунд.

— Чего еще ожидать от вашей конторы? — Светлана Викторовна сделала неопределенный жест рукой. — Можно подумать! Поговорил бы с Игорем — вдруг он пристроил бы тебя на хорошее место.

— А что ты считаешь «хорошим местом»? — спросил сын, намазывая хлеб маслом.

— Ну не знаю… — замялась мать. — Наверное то, где спят ночами, не воруют друг у друга кардиографы и не имеют дела с придурками. Такое место, где желания совпадают с возможностями, и вообще…

— Таких мест в природе не существует, — ответил Данилов. — Это утопия.

— Откуда тебе знать! — Светлана Викторовна дорезала сыр и пододвинула тарелку поближе к изголодавшемуся сыну. — Ешь, непутевый!

— Путевый или непутевый, а другого у тебя нет, — заметил сын, уничтожая сыр со скоростью света.

— А я так мечтала увидеть тебя на сцене! — вздохнула мать. — Так и видела, как выходишь ты в черном фраке со скрипкой… Эх, что теперь вспоминать!

— Если хочешь — я поиграю тебе после завтрака, — предложил сын.

— Хочу, — ответила мать. — Как не хотеть. Только это ведь совсем не то, о чем я мечтала.

— Мама, ты хотела, чтобы я вырос счастливым человеком? — спросил Данилов.

— Это было моей главной целью.

— Так радуйся — тебе это удалось!

— Если бы… — последовал еще один вздох. — Ладно уж, как ты говоришь — снявши голову, по волосам не плачут.

— Точно! — подтвердил Данилов. — Не плачут. Если бы можно было повернуть жизнь вспять, то я все равно выбрал бы работу на «скорой», и ты это знаешь. Так что — давай прекратим эти намеки относительно того, о чем ты мечтала. Ну не получилось из меня Ойстраха, что теперь? Зато я каждую смену делаю наш мир чуточку лучше…

— И это прекрасно, Володя, — поспешила согласиться Светлана Викторовна, — главное, что ты счастлив или кажешься себе счастливым. Дожить бы еще до твоей свадьбы…

— Мама! — шутливо возмутился Данилов. — Что за мысли? Неужели тебе хочется делить меня с посторонней женщиной?

— Не хочется, — призналась мать. — Но что поделать? Это жизнь. Грустно умирать, не понянчив внуков.

— Вот высплюсь и сразу же обеспечу тебе парочку внучат! — пообещал Данилов. — Гляди — не пожалей потом.

— Иди-ка ты спать, дорогой, — Светлана Викторовна улыбнулась и отвесила сыну легкий подзатыльник. — С тобой скорее инфаркта дождешься, чем внуков!

— А вот у моей начальницы сыну уже двенадцатый год пошел, — сообщил Данилов.

— А у моей подруги Ларисы Ивановны внуку на прошлой неделе четырнадцать лет исполнилось! — парировала мать. — Какое нам дело до чужих детей? Или…

— Да это я так, к слову, — отмахнулся сын. — Никаких ассоциаций!

Глава двенадцатая

Друзья встречаются

— Люди бывают разные! — вышел из себя Полянский. — Подлецы, придурки, праведники, святоши, чистоплюи, ехидны… И такие, как ты — ходячие укоры для остальных. Нет, не укоры — головоломки…

— Почему — головоломки? — Данилов повертел в руках свою бутылку и залпом осушил ее.

— Потому что невозможно понять — то ли ты на самом деле такой правильный, то ли притворяешься!

— Я никогда не притворяюсь!

— Это тебе так кажется. Все происходит неосознанно, само по себе. Дело в том, что когда-то ты придумал себе образ и теперь стараешься быть похожим на него.

— Ты извини, Игорь, но я никак не могу уловить твою мысль, — признался Данилов. — Какое, к чертям, притворство? Какой образ? Я всего-навсего стараюсь жить так, как мне хочется, вот и все!

— Тогда почему ты несчастлив? — прищурился Полянский. — Почему ты вообще завел этот разговор о желаниях, которые не сбываются? О жизни, которая проходит мимо? В чем проблемы, брателло? Если все хорошо, то я рад за тебя! Будь счастлив!

— Все хорошо не бывает, — вздохнул Данилов. — Дело в том, что чем дальше, тем больше я начинаю задумываться о том, насколько правильно я живу…

— И чего?

— А ничего! — разозлился Данилов. — Правильно написано в Библии: «Не мечи бисер перед свиньями»!

— «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас», — поправил Полянский.

— Намереваетесь пойти по духовной стезе? — Данилов открыл новую бутылку пива и сделал большой глоток.

— Куда там с моими-то грехами, — Полянский покачал лысой головой. — Так, почитываю на досуге.

— Завидую я тебе! — признался Данилов, откидываясь на спинку кресла. — Сидишь себе со своими микробами в тишине и покое. Никаких нервотрепок!

Полянский настолько поразился словам друга, что прекратил терзать толстую, янтарной жирности, чехонь, взял пульт, выключил телевизор и лишь после этого попросил:

— А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. Корни зависти, предпосылки, обстоятельства. Все как на духу!

— Какие предпосылки? — Данилов, напротив, взялся за рыбу, показывая, что разговор между ними завелся несерьезный. Пустой, можно сказать, разговор. — Какие обстоятельства? Уже нельзя просто позавидовать человеку, нашедшему в жизни тихую спокойную гавань.

— Сказал тоже — тихую спокойную гавань! — фыркнул Полянский. — С нашим-то Валентином Семеновичем!

Валентин Семенович Федосеев заведовал кафедрой, на которой работал Полянский. В рассказах Игоря шеф представал въедливым старикашкой, весьма крутого нрава, немного — самодуром, немного — тираном. Короче говоря — типичным российским начальником.