Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы - Иван Безродный

Вновь пришел в себя Дегтярев в уже знакомом безлюдном переулке рядом с умерщвленным им же бандитом, когда-то носившим длинный кожаный плащ.

Физическое состояние Олега стало еще хуже (если такое вообще возможно). Его постоянно мучили тошнота и головокружение — первые признаки сотрясения мозга, — лицо превратилось в кровоточащий кусок мяса; каждый вдох отзывался острой болью в легких и вообще в области ребер. Сплюнув, Олег долго смотрел на тягучий сгусток крови, совсем недавно бывший его частью. Большинство зубов также совсем недавно были превращены в костяное крошево.

Но самый удивительный и неприятный сюрприз лежал рядом с самим Олегом — бледный как мел, судорожно хватающий окровавленным ртом воздух Вампир с довольно неаккуратной и постоянно булькающей дыркой в животе.

Увидев это зрелище, Олег расплакался. Рыдания рвали его на части. Одного взгляда на бывшего агента КОБ хватало, чтобы понять, что Вампир больше принадлежит миру потустороннему, нежели этому.

Очень осторожно, даже нежно Олег убрал со лба Мледича прилипшие пряди. Вампир, более ориентируясь на прикосновения, чем на звуки и зрительные образы, тихо, еле слышно прошептал:

— Олег… Дегтярев… это… он…

Шепот прервался. Вампир отошел в мир иной.

Сунув руку в карман плаща, Олег обнаружил еще одну неприятность: у него осталась всего одна капсула стимулятора.

Дегтярев посмотрел на свои ладони. Господи, вот этими руками он сам убил если не друга, то человека, хоть что-то для него значившего.

Причем против своей воли, не ведая, что он творит. Вот какие в жизни бывают повороты.

Оставив за спиной еще один кусок прошлого, превращая целую человеческую жизнь всего лишь в еще один клочок своей памяти, Олег вновь побрел из коридора.

Кое-как добравшись до лаборатории Исаака Абрамовича, Дегтярев освободил профессора и, игнорируя вопросы и недоуменные взгляды Зингельшухера, молча побрел в ванную.

Промыв раны, Олег сунул в рот последнюю капсулу стимулятора и попросил профессора собирать свои колбы, потому что «настало время казнить палачей». Дегтярев как-то не задумывался над тем, вправе ли он решать, кому жить, а кому умирать, — ему просто показалось, что сейчас самое время преподать урок разжиревшему Единому Совету. Отбросы общества? Отлично! Пусть все знают, что у проклятых и проклинаемых есть право протеста. И ерунда, что после такого выражения протеста с лица планеты, словно сор из избы, будет выметен разум.

Вам не нужны инакомыслящие? Им не место на Земле? Отлично, теперь не будет вообще никого, кроме инакомыслящих! И последние станут первыми!

— Пошли, — Исаак Абрамович потряс Олега за плечо.

Они поднялись куда-то, о чем Олег вообще не подозревал, — это был другой уровень Купола. Собственно, кроме колпака, над ними ничего больше не было — ни потолка, ни чего-либо еще.

Сам колпак был полупрозрачный, и темное небо казалось каким-то заплесневевшим или покрытым слоем пыли, но все равно потрясало впечатлительные натуры своей сказочной красотой.

Олег особой впечатлительностью не отличался, поэтому вверх даже не взглянул — его больше интересовал стоявший неподалеку челнок.

Исаак Абрамович, попискивая от вожделения, вытащил из кармана своего халата что-то сильно смахивающее на пульт дистанционного управления и нажал на какую-то кнопочку, после чего створки капсулы внутри челнока лениво раскрылись и профессор, войдя внутрь, стал выкладывать из сумки пробирки с культурами.

Однако едва он вышел из капсулы, как тут же получил неуловимый для человеческого глаза удар в солнечное сплетение, из-за чего пульт из его рук выпал и, звякнув пару раз, замер на безразлично-холодном полу. Следующего удара профессор пережить уже не смог — травма, как говорят доктора, несовместимая с жизнью.

Незадолго до этого Олег, прекрасно осознающий, к чему это может привести, начал движение по направлению к одиноко лежащему пульту.

Видя, что Лейбен сфокусировал свое внимание на нем, Олег прыгнул…

…парк, карусели, сладкая вата, папа, мама, шум, много других детей с родителями…

…школа, красивая форма, улыбающиеся учителя, много других детей вокруг…

…котенок, такой смешной и пушистый, которого папа подарил на день рождения…

…Инга пахнет цветами…

…нет ничего более жестокого, чем смерть близких…

…а университет — та же школа…

…Леся…

Еще в полете ему был нанесен смертельный удар, не изменивший, однако, траекторию полета тела, — Лейбен в этот раз немного перегнул с эстетизмом, — и оно, естественно, будучи не в состоянии погасить инерцию, всем своим весом плюхнулось на пульт…

«Получилось!» — промелькнуло в затухающем сознании Олега за секунду до того, как окунуться в вечность.

Были нажаты все кнопки.

Начиненный смертью челнок, неуклюже набирая высоту, выпорхнул из на мгновенье исчезнувшего, для того чтобы его пропустить, Купола и полетел к Земле, постепенно превращаясь в крохотный мерцающий огонек.

Приговор вынесен и приведен в исполнение.

В произведении были использованы тексты песен групп «Limp Bizkit», «Сплин», «Total», «Dolphin», «Linkin Park», «Пилот», «Би-2», «Кирпичи».

Авторская благодарность:

Paradise Lost, P.O.D., Korn, Papa Roach, Depeche Mode, Океан Ельзи, а также всем группам, тексты песен которых были использованы в произведении, — за звуковую поддержку,

Виктору Косенкову — за то, что всегда отвечает на не всегда умные вопросы;

Виктору Бурцеву — за «Зеркало Иблиса» и алмазную трилогию;

Борису Долинго — за трезвость мышления и чувство юмора.

Special thanks to:

Рыжесть, Твоя Совесть, Розовый Слон, Ухо Сволочи, Ним, (с) Кошка, Цитадель, Невест@.

Набережные Челны, Россия

Владимир Фильчаков

Паук

Корзунов выпил, понюхал хлебную корочку, посмотрел мутно.

— Так и живешь, значит, — сказал, обводя взглядом столовую. — Ничего, ничего. За третий сорт сойдет. Ты не обижайся, — остановил он Прошина, собравшегося было возмутиться. — Не обижайся, сам ведь знаешь, как сейчас люди живут. Вон, Кузьмина возьми. Писатель, между нами, так себе. Конъюнктурщик. Коммерческую лабуду гонит. А особнячок его видел? Ну то-то. У тебя, конечно, что же, чисто, ухожено, выше среднего, но… не то. Квартира. У меня, кстати, так же. И столовая почти такая, с кухней совмещенная, и гарнитурчик похож, только другого цвета. Ну, ты видел, знаешь. Да ты наливай, не стесняйся. — Корзунов помолчал, выпил, вытер губы рукой, подхватил с тарелки соленый огурчик. — Ммм, вкусный, сволочь. Где покупал? Ах да, ты же сам солишь. Хоть бы рецепт списал. Да знаю, знаю, что раз двадцать списывал. Ну не получается у меня огурцы солить. Мягкие выходят и осклизлые. А у тебя, стало быть, талант есть. — Он загрустил, тяжело вздохнул. — Так о чем это я? Ах да, о Кузьмине. Между нами, опять же, я тоже писатель не ахти какой. Да чего греха таить. Ну и ты не Достоевский. Да не дергайся ты! Я ведь к чему клоню? Таланту у нас, брат, не хватает. Мы даже коммерческую лабуду гнать не можем. Тут ведь как? Тоже талант нужен. А? А ты думал? Это ведь рынок, брат, там нужно держать нос по ветру. И чутье иметь. Так-то вот. Я ведь к чему клоню? — Корзунов навалился на стол, приблизил пухлые губы к лицу Прошина и прошептал: — Есть, говорят, человечек такой, у него можно таланту… — он замолчал, подмигнул.