Рабы свободы - Сергей Вольнов

Максу нелегко далась эта речь, но он справился с поиском формулировок. Тяжело всё-таки ВСЛУХ высказаться о столь кардинальной перемене социального статуса.

– Вы уверены, что поступаете правильно… э-э, начиная с романа? Истории, рассказанные словами, а не картинками… изображением и звуком, теперь не популярны. Они требуют чрезмерных напряжений… э-э, мозгов, – трижды запнулся Форд Гонзалес.

Тем не менее Макс и мысли не допустил, что собеседник его передразнивал. Барракуда ТОЖЕ искал формулировки.

Я прекрасно это понимаю. Но… мне кажется, я наконец-то обрёл возможность заниматься тем, чем хочу. Как ни парадоксально это слышать от человека в… э-э, моём положении. У меня кое-что уже написано. Но это всё не то, несерьёзно, это просто тренировочные гаммы, позволяющие научиться… э-э, правильно ставить пальцы.

И чем я могу помочь вам? – Мистер Гонзалес определённо не ожидал такого развития беседы и был неподдельно заинтересован. На это свойство его характера – ИНТЕРЕСОВАТЬСЯ – и делал ставку Макс, всеми правдами и неправдами, ценой мучений добиваясь приёма (три самых нудных месяца в жизни пришлось потратить на приобретение лицензии, дающей право претендовать на вакансию, после того как Макс стал обладателем информации, что «NSC» ищет контакт с одним из немногих живущих ныне избранных рх32-ыми).

Видите ли, я хочу написать роман, в котором реальность переплетётся с вымыслом. Древние называли эту форму изложения «фантастикой».

И о чём же будет ваш… м-м, фантастический роман?

Мне кажется, людей способна заинтересовать только одна тема. Возможного читателя… э-э, пожелавшего прочесть целую книгу из многих тысяч написанных буквами слов, всерьёз взволнует разве что роман о… – Макс вновь замолчал, подыскивая единственно верные слова.

В этот миг ему вдруг показалось, что наступила абсолютная тишина: исчезло назойливое треньканье какой-то ночной пташки, и деликатный шум листвы, и шелестение ветерка, пропал даже обязательный звуковой фон – звон цикад, завезённых с Земли. Не ощущался сложносочинённый аромат ночного леса. Исчезло ВСЁ. Словно природа выжидающе замерла, притихла, смолкла, чтобы не пропустить ни словечка из тех, которые вот-вот сорвутся с уст Макса, которые вылетят, и потом уже не поймаешь. В этот миг, почему-то показалось Максу, решалась вся его дальнейшая судьба. Хотя на самом деле происходящее имело отношение разве что к возможной литературной карьере, успешность начала коей зависела от того, удастся ли будущему автору разговорить собеседника.

«И с чего это я так переживаю-то? – искренне удивился Макс. – Ну, не захочет "расколоться" Барракуда, поищу другого консультанта. Мало, что ли, в освоенной вселенной людей, одним махом поднявшихся "из грязи в князи"? Да пруд пруди!»

«Хватает и тех, кто В ОБРАТНОМ НАПРАВЛЕНИИ», – подумал он тотчас же, и странным образом эта самоироничная мысль придала ему решимости. Он моментально успокоился и, с уверенным выражением на лице (дескать, долгая пауза была изначально запланирована для прибавления весомости высказыванию) изложил свои взгляды на существо вопроса бывшему уличному хулигану, превратившемуся в трил-лиардера, ставшего олицетворением словосочетания «Хозяин Жизни».

– О свободе. Идея в том, что главный герой романа ищет средство, способное помочь ему освободиться. От собственных страхов, комплексов, слабости. Он страстно желает вырваться из темницы собственного несовершенства. Он верит, что где-то в бескрайних просторах Вселенной непременно отыщется вожделенное средство. Он не знает, каким оно должно быть. То ли это потаённое местечко, где по мановению руки исполняются заветные желания, то ли это некая вещь, производящая аналогичное воздействие на реальность, то ли для этого нужно встретиться лицом к лицу с творцом сущего, то ли… – Он всё-таки запнулся, дыхания не хватило; но продолжил: – То ли просто нужно найти другого, знающего человека, который подскажет верную жизненную дорогу. Герой, быть может, наивно, но верит, что свободными люди только тогда могут себя по праву считать, когда способны делиться с ближними… Каждый свободен ровно настолько, сколько свободы он оставляет другим. Цитирую наследие одного древнеземного писателя. Насколько мне известно, он тоже писал фантастические романы.

Последние месяцы Макс неоднократно спрашивал себя, откуда появилась в его голове эта неожиданная идея, с какого потолка он срисовал мысль, откуда выдернул высказывание, залёгшее в основу сюжета. Наверное, в совокупности всё, что с ним стряслось с начала года, породило критическую массу, и «крышу» рвануло. Однако как бы там и тут ни было, но идея завладела им всецело, властно, и погнала в дорогу.

И это было спасением. В его жизни вновь появился смысл. Он обрёл кредо. Ради того, чтобы написать роман о свободе, стоило мучиться дальше, и вопреки всем проискам мироздания НЕ СДАВАТЬСЯ.

Он понял это, когда стоял на парапете купола трёхсотэтажного небоскрёба. В эту специфическую точку пространства его загнала жизнь к концу лета уходящего года, семь с половиной месяцев спустя. Через двести двадцать четыре ночи и двести двадцать пять дней после того промозглого январского утра, когда он проснулся и вместо чашки кофе в постель получил от судьбы удар сапогом прямо в лоб. Накануне ночью Николас Эмберг ликвидировал «МПК», объявив о полном банкротстве всех подразделений концерна и разом оставив без средств к существованию десятки тысяч людей. Обрушив экономики как минимум десятка миров… Все личные счета Макса оказались аннулированы. Папочка, исчезнув со всеми деньгами семьи в неизвестном направлении, не оставил ему ни единого паршивого миллиончика. Мало того, выяснилось, что Макс не является собственником недвижимости и прочего имущества, которое искренне считал своим. «Гол и бос» проснулся Макс в то чёрное утро. Явились судебные исполнители и популярно ему объяснили, что пора выметаться. И он «вымелся» – успев спрятать в чемодан первый попавшийся ком-пут, проектор, ЕЩЁ КОЕ-ЧТО и накидав сверху какой попало одежонки… Вечером того дня он впервые в жизни пожалел, что не имеет никакого отношения к метафедеральному ПРЕССу, и отчаянно затосковал о том, что в числящемся его родиной пункте Октоуберс нет ничего подобного этой структуре, нет организации, во многих других межзвёздных государствах обвиняемой в неоправданной жестокости. О своей досадной непринадлежности к прессерам он тоже вспомнил, стоя на парапете купола и собираясь отправиться в СВОБОДНЫЙ ПОЛЁТ. Полёт-то свободный – никто не держит, лети! – да вот направление одно лишь: вниз. Мысль о том, что возможны и ДРУГИЕ направления, напрочь, казалось, вытравленная из Макса за семь с половиной месяцев скитаний, вдруг вернулась. В компании с сожалением, что он – не прессер… И привели они с собой третью подругу – идею о написании романа.