СССР: вернуться в детство-3 - Владимир Олегович Войлошников

НАТУРНЫЕ ИСПЫТАНИЯ

Даша сходила в прихожую и притащила свою обувку. Конечно, они никому особо в глаза не кинулись — чёрные сапоги на чёрной подошве. Сбоку шла фигурная выстрочка и простая аппликация в виде листиков, дополненная двумя меховыми помпончиками.

Эти сапожки были похожи на памятные мне унтоваленки, примерно как танк Леонардо да Винчи на танки двадцатого века. И, тем не менее, это были они! Танки! В смысле — валяные сапоги.

— Даша-а-а! — восторженно выдохнула я. — Это же самый шик! Ребята! Это будет сибирская обувь на все времена! Тёплые… — я вдруг усомнилась: — Удобные?

— Да нормальные, — Даша пожала плечами. — Ногу не давит, ничё. Гулять-то мне — самое то. Главно, в сам деле тёплые! Я подумала, холодно сегодня, одену, так чуть не сварилась.

Сегодня градусник показывал минус двенадцать. И в самом деле, для унтоваленок тепловато.

— А не скользят? — тётя Клара деловито оглядела подошву. — Толстые, вроде.

— Пока не падала, — засмеялась Даша.

Дамы передавали друг другу сапожки. Тётя Клара, которой размер подошёл, даже совершила пробный проход вокруг дома и объявила, что подошва не скользит и не подмораживает даже когда стоишь (в упомянутой голубой синтетике, например, стоять зимой вообще было невозможно, на остановках все приплясывали; были у меня один год такие сапоги). В итоге они сошлись на том, что подошва хорошая, толстая, и подклад в сочетании с толстым войлоком должен хорошо греть, хотя и непонятно из чего этот подклад был сделан — похоже, что тоже искусственный мех.

В любом случае, я за обувную фабрику была рада. И за горожан тоже. Сколько можно зимами морозиться!

За новые сапоги тоже было постановлено выпить, чтоб дольше не снашивались. Пока до нас сухой закон не добрался!

Ещё я спросила приехавших на день октябрьской революции родственников: а не хотят ли они приобрести домашних яичек? По выгодной цене рупь за десяток? Яиц как-то, вправду, подкопилось аж шесть ячеек, и на глаз более всего были похожи на первую категорию, которая в магазине стоила рубль десять. Десять копеек скидка, ха. К тому же наши были красивые, желтки яркие-яркие, чуть не оранжевые.

Родня сразу расхватала по ячейке, избавив меня от головной боли — куда столько яиц девать.

17. ВОТ И ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТЫЙ К КОНЦУ КАТИТ

К ВОПРОСАМ ОБ ИЗОБИЛИИ

Вот вы спросите: почему, к примеру, я начала яйца родственникам продавать? Почему бы не раздать?

Потому что всё всегда нельзя раздавать. Кое-что — можно. Всё подряд — нет. Потом от вас будут ожидать, что и дальше будут сплошные подарки. А так не всегда получается. Да и не по-честному это: вы же вложились, деньгами и работой, нужно всю эту живность как минимум кормить. Ну, вы поняли, одним словом… Да и скидка, опять же — все остались друг другом довольны.

С приближением зимы такого яйцепада больше не ожидалось — куры уже «пожилые», день короче, даже при подсветке в день выходило всего восемь-десять штук. Почти все они уходили в тот же день — на завтраки, на стряпню. Стряпала бабушка как пулемёт — слякоть прошла, подморозило, и Таня каждый день прибегала с Рашидкой, а вечером тётя Валя и Ирку с собой прихватывала, да мы с Вовкой, да мама с Женей через день-два, да мало ли ещё кто из родни заскочит — все блины-пирожки мигом разлетались.

А вот по весне, когда леггорновский инкубаторский вывод подрастёт до состояния яйценоскости, стоило ожидать яичной лавины. Что делать будем? Помчимся, вестимо, к Наталье Петровне, которая нам договор на закупку молока оформляла. А, может, и проще станет. Вон, слышно было, за жалобы на заготовительные бригады кто-то большой по шапке получил. Теперь прямо рядом со строительным рынком строился большой двор, типа как база, что ли. Говорят, как раз для заготовительных бригад. И можно будет туда своим ходом приехать, излишки подсобного хозяйства сдать. Посмотрим, если они будут и яйца-мясо принимать, глядишь, никуда и обращаться не придётся.

После того как пришёл второй номер «Роман-газеты» (оба раза по десять штук), мы с Вовой съездили в наш Юбилейнский партком (или как его, я путаюсь в этих наименованиях) и отвезли два номера дядьке, который нашу семью фотографировал и фотки печатал — это ещё когда на квартиру ордер выписывали, помните? Обещала же я.

Количеству авторских экземпляров я страшно обрадовалась. Почему-то я думала, что будет как с детскими журналами — по одному, а тут правила другие, что ли? Всей родне задарила по экземпляру, кто «Роман-газету» не выписывал: дядям, тётям, папе, баб Лёле с дедом. Одну съездили, отвезли бабе Лиде с дедом Вовой, с которых книга была написана — это даже не обсуждалось.

Больше ничего сверхзанимательного в ноябре не происходило, и это к лучшему, я думаю.

Я ИДУ ДОКАЗЫВАТЬ, ЧТО НЕ ОЛЕНЬ

Десятого декабря первым утренним рейсом мама, Женя и Федька улетели в Улан-Удэ. Не знаю, как Женя воспринял моё предложение подкупить декана, но сумка у него была тяжёлая даже на вид. А ещё ведь чемодан. Одним словом, полетели.

Я немножко расстроилась, что по числам всё получилось именно так, потому как аккурат на десятое меня пригласили на очередное декабрьское заседание Иркутского отделения Союза писателей. И попросили принести с собой печатные издания, если они у меня есть.

Я не совсем поняла по телефону — имелось в виду: «в принципе»? Или всё-таки «на руках»? Не могли же они не знать, что что-то у меня точно издано — иначе из-за чего весь сыр бор? А учитывая, что публикации у меня были в основном журнальные, это всё получилось довольно объёмистое. Машины нет — Женя-то с мамой в Улан-Удэ! Папа там же, на сессии, Наиль на работе, Вовкин дед тоже… А такси хрен вызовешь! Я вообще не очень понимаю, как они работают. Самопроизвольно катаются, что ли, в «рыбных» местах? Как это всё переть???

Хорошо, хоть Вова со мной. Увязали мы периодику в пачки. Получилось ни фига не мало: «Пионер» за два года «Мастерилкиных», «Костёр» — год с «Железным сердцем» да пара более ранних рассказов, подшивка «Пионерской правды» с Морозовыми, восемнадцать номеров «Смены» с «Председательницей», да два толстых — «Роман-газеты», таких свежих, что запах типографской краски ещё не выветрился — с «Грозам вопреки». Ну, и поволоклись на общественном транспорте. Со стороны — чисто два пионера, собирающих макулатуру.

Я ещё и с профессорским портфелем — чёрным, кожаным. А всё потому что пришла мне в голову идиотская мысль, что со школьным ранцем будет совсем по-детски. А портфель мне недавно папа подогнал, увидел на витрине в Минске, когда ребят своих борцов на соревнования возил — и купил. Хорошо, у этого портфеля прицепной ремешок имелся, через плечо.

В портфель я сложила роман-газету, книжку про спортивные игры и кой-какие бумаги. Банты завязывать не стала (это не про портфель, а про косы, а то навоображаете щас себе странного), скрутила привычный по старой памяти узел на затылке. Нарядилась строго: любимая чёрная водолазка, чёрная юбка. По классике, одним словом.

Шла я на это заседание со смешанными чувствами. Было у меня отчётливое подозрение, что меня хотят погладить по головке и отправить «дозревать» до законных восемнадцати лет. При этом отрапортовать по восходящей, что «работа с подрастающей сменой проведена». Но не пойти тоже было нельзя — вроде как, проявить демонстративное пренебрежение… Короче, я шла, но как на схоластический диспут, к каковым испытывала заведомую изжогу.

Суетливая мадам, в прошлый раз осчастливившая меня югославской машинкой, и в самом деле оказалась секретарём.

— Добрый день! Проходите! Проходите! Вот тут можно раздеться — и во-о-он в ту дверь! Через пятнадцать минут начало. Там увидите столик для выступающего, располагайтесь, решили, что ваш вопрос рассмотрим в первую очередь, чтоб не держать, а потом уж…

Что ж, огромное вам спасибо и за это. Терпеть ненавижу ждать.

В небольшом зале пустели расставленные полукругом стулья. И напротив этого полукруга —