Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 (СИ) - Артемов Александр Александрович

Крикуна поддержали сотни гогочущих глоток на пару с новым дружным залпом. Перепуганные неудачей таборщики отошли от стен, подальше от вездесущих пуль. Ответная стрельба ушла в молоко — стрелы с болтами едва долетали до острога, впустую втыкались в частокол, находя куда меньше целей, чем дружная пальба с башен.

Громче всех хохотал тот, кого Игриш ожидал увидеть на стенах осажденного острога в последнюю очередь. Мальчик поморгал на всякий случай: может быть, из-за удара о землю у него поехала крыша? Однако над частоколом и в самом деле мелькала знакомая, чумазая мордашка.

— Коляда, Гарон, где вы там, трусы? — голосил во все горло широко ухмыляющийся Бесенок, выглядывая из-под ведьминой шляпы. — У меня тоже есть для вас зрелище!

Мальчишка забрался повыше и под улюлюканье спустил портки. Окружающие его казаки от хохота чуть не попадали в ров, когда над частоколом яркой звездой зажглась белая задница и принялась светить в лица посрамленной армии Гарона.

— Как вам это? Хотите кусочек, мудаки?! — раззадорился Милош, звонко шлепая себя по голой жопе. — Подойдите и возьмите! Ой, кто это там? Неужто сам Коляда явился на праздник? Давай иди сюда, Коляда, знаем мы, как ты любишь е…ть малолеток!

Грохот копыт и заливистый свист Игриш услышал раньше, чем сам атаман показался на глаза. Шум нарастал, поднималась туча пыли, и вот колядники выехали к ним, тяжело громыхая амуницией. Коляду сопровождало больше сотни всадников. Пьяные от крови, они потрясали копьями, саблями и трофейными пищалями.

— С-сучий выродок! — скрипнул зубами Коляда, придерживая коня недалеко от места, где окапывались таборщики. На его шее раскачивалось тяжелое ожерелье из десятка поблескивающих заточенным металлом подвесок. — Золотой тому, кто возьмет этого мелкого живьем и доставит ко мне!

— Нахер тебе сдалась эта сопля?! Сразу с него шкуру надо было спускать. А не тащить в лагерь, чтобы он сосал вашу горилку и считал ваших людей, — сплюнул Гарон и вздохнул: — Теперь понятно, откуда Серго узнал, что мы идем. И почему приказал жечь мосты.

— Хочешь сказать, это я виноват?!

— Не я же притащил этого засранца в лагерь! — хмуро проговорил Гарон, доставая люльку и кисет. — Теперь не хнычь, Коляда, а думай, как нам взять острог. Я тоже обделался: затея с ведьмами полностью провалилась.

Таборщикам с колядниками предстояло много работы. Они как могли работали лопатами и сооружали насыпь. Комья земли летели во все стороны. Вдоль дороги укладывали что, что удавалось выволочь из домов: кровати, стулья, столы, лавки, иконы и сундуки — все шло в ход, чтобы сформировать хоть какое-то подобие щитов. Несмотря на расстояние, пули ураганили повсюду как взбесившиеся мухи. До Игриша постоянно доносились глухие стуки о стены, свистело над ухом и поднимались вопли, когда острог из раза в раз взрывался дымом и пищальным огнем.

Ослу было понятно, что планы колядников пошли прахом. Осада обещала затянуться.

Глава 17

Гроб не стали возвращать на покосившийся стол, решили вместе с ним укрыться на колокольне. Дураку было понятно, что как только нечисть вновь хлынет из всех щелей, нет внутри более уязвимого места, чем притвор со срединной частью. Запалили остатки свечей и принялись быстро, как только могли, поднимать гроб по предательски скрипучим ступеням.

Не успели они преодолеть лестничный пролет, как порыв ветра с вершины колокольни едва не опрокинул казаков вниз. Следом Рыжий лес разразился воем — одна глотка за другой присоединялась к общему пению, пока от прежней ночной тиши не осталось и следа.

На смену пугающим звукам пришло перемигивание огней. Каурай с остальными, лишь выглянув наружу через узкое оконце, увидели, как к церкви двигается вал существ. Десятки неторопливых светлячков перемигивались сквозь переплетение ветвей. Через подлесок ломилось нечто круглое и очень большое.

Одноглазый с Повлюком и еще двумя казаками бросились заколачивать двери, пока остальная компания волокла упрямо застревающий гроб все выше. Изрядно покоцанные двери едва держались на петлях, и их пришлось подпирать досками, вырванными из полов, и гнилыми балками. Они сделали все, что могли, но ни один не сомневался, что держаться такая конструкция едва ли будет дольше пары крепких ударов.

Чем отчетливей доносился скрип невидимого колеса, тем сильнее Повлюка била дрожь. Но он, как и любой казак, упрямо не выпускал скворчащей люльки изо рта, пока таскал балки и подпирал ими двери.

Заперев ворота толстенным дрыном, Каурай пометил полы всем Эсселумом, что у него был — а было, право, немного. И тут они ясно увидели сквозь щель в створках как сторукое нечто показалось из кустов и, набирая обороты, покатилось к паперти. Вместе с треском ломаемых костей оно принесло с собой тошнотворный запах гнили.

Бах! — мощный удар сотряс церковь, и море чернокрылых бесов вспорхнули с ветвей. Ворота скрипнули, зашатались на ржавых петлях, но выдюжили. Колесо отшатнулось и загремело с паперти, откатываясь подальше для нового наскока.

Каурай с казаками отходили вглубь притвора и, стараясь не слететь под полы, заняли позицию ближе к иконостасу. Казаки сыпали порох в пищали, Повлюк закатывал ядро в свою верную бомбарду, Каурай натягивал тетиву арбалета, нащупывая болт в колчане. Он рассчитывал израсходовать весь запас, прежде чем браться за штыки. Под плащом у одноглазого оставался осколок сабли, но он пустит его в ход, когда твари повалят к алтарю.

Вновь ударили в ворота, и треснувшая воротина обнажила поляну, держась на честном слове. Не стоило сомневаться, что следующий удар превратит первое препятствие в щепки. Одноглазого успокаивало лишь то, что после того, как эта жуткая тварь снесет ворота, ей придется прорваться через Эсселум, а потом преодолеть гигантскую яму в полу, которую нахрапом точно не возьмешь. Казаки и сами едва не попадали вниз, пока перескакивали на ту сторону. Дальше казакам придется отходить наверх — на колокольню, и там как-то держаться остаток ночи.

Глянув в глаза сторукому клубку из десятков истерзанных тел, Каурай признал остекленевший взгляд пана Рогожи, мысленно послал ему воздушный поцелуй и поднял арбалет. Пролетев дыру в воротах, болт ударился об ободранный почерневший лоб, но не остановил вращение колеса. Створки дрогнули, когда клубок вновь навалился на них всей массой десятка сплетенных тел. Каурай послал новую стрелу, но и она, подобно старой, по оперение угодила в раскрытый бледный глаз, ничуть не помешав клубку набрать чудовищную скорость. Десятки упрямых рук и ног оттолкнулись от каменистой земли — клубок подпрыгнул, заходя на разгон, и громыхнул по створкам, снеся ворота напрочь.

Грохот выбитых воротин прошелся под купол, и тогда подала голос бомбарда. Повлюк бахнул огнем прямо в сердце сторукой твари, оставив за собой громадную дыру. Следом заговорили пищали, сделав еще пару дырок поменьше.

И тут колесо начало разваливаться на десяток частей — и каждая из них торопливо вползала в притвор, щелкая челюстями и ревя во всю глотку.

Теперь за дело взялся Эсселум — яркая вспышка, и упырей безжалостно раскидало по притвору, втоптав в стены их изодранные тела. С десяток лап еще дергались, когда Каурай принялся прицельно забивать болты в их головы, стоило упырям только попытаться встать на четвереньки. Вновь бахнуло огнем, пули прорезали черную плоть.

Перезарядив арбалет в пятый раз, одноглазый мельком глянул во двор и выругался — из леса нескончаемым потоком лезли скрюченные шестилапые псы, заросшие длинной игольчатой шерстью с лап до приплюснутой клыкастой морды. Каурай хотел ошибаться, но, к сожалению, он не ошибся. Гончие Сеншеса. Гримы.

Стоило бестиям только показаться под ярко горевшей луной, как с крыши на них посыпался ливень стали. Снова зажглись фитили пищалей, грохот выстрелов прокатился по лесу. Гримы сразу же свернулись клубками, и подобно банде здоровенных ежей покатились к церкви.