Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина

зимних месяца Марья Ивановна непременно приезжала в Москву. Вероника жила на даче безвылазно, не выгонять же ей чеченцев на мороз, и пережидала стужу на своем маленьком садовом участке. Но если уж наведывалась в столицу и задерживалась на день–два, то непременно останавливалась у Марьи Ивановны.

Много раз Марья Ивановна зазывала Веронику к себе на деревенское раздолье, подышать свежим сосновым воздухом, вдосталь наесться земляники, полюбоваться поймой широкой Угры. Вероника отговаривалась тем, что сосны на Соколиной горе не хуже, а пойма Москва–реки "тоже не дураком нарисована", но обе понимали, что Вероника обременена семьей, что Желткова оставлять одного нельзя, потому что он "и сам погибнет, и собаку погубит, и участок превратит в заросли сорняков".

— Но за границу‑то ты выбираешься. Сама рассказывала, как летала в Италию.

— Летала. Всего‑то на неделю. А что потом? Ты же знаешь эту страшную историю, когда я попала в лапы к бандитам?

Марья Ивановна знала. История была действительно ужасная. Из‑за чужих тайн подруга попала в заложники и только чудом спаслась. Тот факт, что в пленении была виновата сама Вероника, как‑то опускался.

Опасения Марьи Ивановны были напрасны. Как и обещала Вероника, к двум часам карета была подана. Приехал личный Левушкин шофер и сказал, что все пояснения Инна Сергеевна даст на месте.

— Так Инна тоже в курсе?

— А кто бы за вами машину послал? Она и распорядилась.

Собираться было мучительно. Не без внутреннего трепета Марья Ивановна отнесла Ворсика к Раисе, заставила весь багажник банками с вареньем (раз уж едет в Москву, надо пользоваться случаем), проверила в двух домах шпингалеты, заперла все двери — наружные и внутренние, и отбыла в столицу.

На московской квартире собрались все, кто имел к этому делу интерес: квартиросъемщица Галя — хорошая женщина и банковский работник, участковый милиционер Саямов и верная Вероника. Инны не было. Сказали, что она подойдет, но она так и не появилась.

— Машенька, хорошо, что ты прибыла. Мы здесь ничего не трогали. Да здесь и беспорядка особого не было. Галя уезжала в отпуск, а когда вернулась…Галя, расскажи, как ты вернулась.

— Я уезжала на месяц, — начала рассказывать та деловым бухгалтерским голосом, — а как только вошла в квартиру, сразу поняла — тут кто‑то был. Вначале я решила, что сюда приезжали вы, Марья Ивановна, но потом выяснила, что — нет. От Инны я узнала о страшном происшествии, которое случилось на даче. Бедный Лев Леонидович!

— А здесь как раз я подвернулась, — вклинилась Вероника. — Ты должна посмотреть, что именно пропало.

— А что в доме — не так? — осторожно спросила Марья Ивановна. — Я ведь здесь давно не была.

— Да все не так. Стулья сдвинуты, кресло не на своем месте. И ваза… И в ящиках — не так. Тут кто‑то рылся долго и старательно. И книги…

— Почему вы думаете, что долго? — с интересом спросил участковый Саямов.

— Потому что вор не хотел оставлять после себя беспорядок. Я же вижу. Он перебрал все белье, а потом аккуратно на место положил. Он, или она, словом, некто, все содержимое стенки по нитке перебрал.

Марья Ивановна посмотрела на стенку, как на давнего друга. Хорошее приобретение. Куплена в стародавние времена. Тогда еще муж был жив. Вместе ходили отмечаться, а потом она еще дежурила всю ночь. Утром документы на стенку оформляли по паспортам. Ей потом все завидовали. И правильно. Хорошая стенка — деревянные ручки, никакой тебе лепнины и дешевой позолоты. Все пристойно и строго.

— А что собственно украли? — поинтересовался Саямов.

— Вот, пусть она посмотрит.

Марья Ивановна открыла один ящик, другой. Все, вроде, на месте.

— А у меня украли четыреста баксов квартирных денег, — продолжала Галя. — Как раз плата за два месяца.

— Где они у вас лежали? — спросил участковый.

— В Дале. И ведь нашел, гаденыш!

— Это как понимать - $1дале"? — Саямов был весь внимание.

— Словарь Даля, — быстро сказала Марья Ивановна, поднимаясь с места.

Она вспомнила и о своих долларах — две бумажки по сто, которые она хранила в Диккенсе на случай своего приезда в Москву. Она достала стремянку и стала один за другим перебирать зеленые тома. Помнится, она сунула деньги в "Давида Копперфильда", но не исключено, что в этом принимал участие "Домби и сын". И там нет, и тут нет. Значит надо перебирать все двадцать девять томов. Присутствующие внимательно следили за ее действиями, наконец, Вероника не выдержала:

— Маш, у тебя тоже деньги украли?

— Похоже на то.

— Я говорил, что здесь был кто‑то свой, — твердо сказал Саямов. — Он знал, где деньги искать.

— Да ничего конкретного он не знал. Я сама толком не помню, где у меня лежали эти двести долларов. Просто сейчас каждый вор знает, что вся интеллигенция деньги хранит в книгах. Не на посудной же полке их держать.

— А я опять за свое. Вы живете на седьмом этаже. Шпингалеты все целые, балконная дверь закрыта. Стало быть, нарушитель попал в дом через дверь. Какую–никакую экспертизу я уже сделал. Не первый год в органах. Ваш замок не взламывали, а открыли родным ключом. Вы ключиков часом не теряли? — спросил он у Гали.

— Нет. Они всегда со мной. А дубликат у Марьи Ивановны в деревне.

— Значит, кто‑то чужой вашими ключами на время завладел, слепок сделал и на место их положил.

— Полный абсурд, — не выдержала Марья Ивановна. — Такой сложный путь! И для чего? Откуда вор мог знать про мои деньги, если я сама про них забыла. Что, ему больше воровать не у кого?

— А может быть ты не в Диккенса их положила, а во Франса? — участливо поинтересовалась Вероника. — Они же одного цвета.

Марья Ивановна перевела взгляд на самую нижнюю полку, где стояли менее востребованные книги. Да, Франс… восьмитомник. В третьем томе обнаружилось старое письмо от Улдиса. Господи, когда это было? Целая вечность прошла. И тут как озарение — а не это ли искал неведомый вор? Рядом с Франсом стоял черно–белый альбом: "Дрезденская галерея". Толстый, пухлый, да еще подмоченный альбом, купленный по дешевке. Издание старое, еще тех времен,