Никто не виноват - Салтанат Бодыкова

На третий день после взрыва, унесшего жизни дорогих людей, Габит и Константин устроили похороны, на которые мать и бабушка Дины категорически отказались приходить. И мотивировали это тем, что, от тел Дины и ее приемыша ничего не осталось, а хоронить незнакомого им человека, посчитали плохой затеей. Да и похороны происходили не на обычном кладбище, а в саду, у дома, где жила Дина.

Когда прошел первый шок от осознания смерти дочери, там, на месте взрыва, Габит, не обращая внимания на суетящихся полицейских, желтой лентой оцепляющих место преступления, отошел чуть в сторону, сел на валун в траве. К нему поспешил Константин и они оба вздрогнули, услышав хруст. Константин остановился, осторожно приподнял ногу и отставил в сторону, нагнулся и поднял треснутую игрушку — круглую, в виде колеса, пластмассу зеленого цвета, со стеклянными шариками внутри. Габит вопросительно кивнул, парень, не сводя глаз с находки, ответил.

— Это игрушка Бека, я ее дарил ему, он обожает круглые, вертящиеся игрушки.

— Это малыш Дины? Он что, тоже был здесь?

— Я съезжу к Дине домой, может он там.

— Поехали, — Габит тяжело поднялся, — может, и доча там.

Надежда угасла, как только они вошли во двор, там не было даже собаки. Так они узнали, что Бек принял смерть вместе со своей матерью.

Мама Константина одобрила их идею ненастоящих похорон. Так и сказала:

— Правильно, сынок, могилка нужна, как же без нее, чтоб было куда прийти, поплакать. Горе надо выплакать и жить дальше.

Константину позиция матери не пришлась по душе, он помрачнел и возразил.

— Эту муть придумали люди, которые близких не теряли.

— Сынок, это я к тому, чтобы ты сердце не рвал свое. Жизнь- то продолжается. Ты же жениться собрался…

Константин не дослушал и выскочил из дома.

Выбрав лучшее место в саду, они похоронили Айдара, останки которого им выдали в морге, а вместо надгробного камня, Константин установил небольшую металлическую конструкцию в виде двух лебедей, прильнувших друг к другу, а между ними — птенец, его клювик раскрыт и обращен к родителям. Он лично выкрасил импровизированный памятник в белый цвет и принес к дому Дины.

Они сели на траву, перед могилой, каждый погрузился в свои воспоминания об умерших. Наконец, Габит со вздохом произнес:

— Знаешь, Дина так хотела, чтобы мы признали мальчишку своим внуком, а мы упирались, как же, надо, чтобы все как у людей. А теперь, я все бы отдал за то, чтобы обнять мальчонку, единственное напоминание о дочери.

— Не вините себя, Габит Хасенович, Дина всегда говорила, о лучших родителях она и мечтать не могла.

— Бедная моя девочка, всю свою недолгую жизнь воевала с ветряными мельницами.

— Это точно. Воин в юбке, хотя юбок она никогда не носила.

— Лучше бы вышла замуж и родила детей.

— О, что я слышу, вы же были против ее замужества?

— Да, я не хотел, чтобы ей причинили боль, хотел уберечь, а ее просто убили.

Послышался легкое шуршание, Габит лишь слегка повернул голову, а Константин поднялся навстречу новому участнику траурного события. Вновь прибывший молча поздоровался за руку с парнем, затем обошел сидящего на земле человека и протянул руки ему. Тот нехотя вытянул свою, с подозрением оглядев мужчину в дорогом костюме.

— Меня зовут Бексултан. Я муж Дины.

— Чего? Какой муж? Вы с Диной даже не встречались, она бы мне сказала. Или ты сам всю эту канитель замутил? Котлы у тебя, какие приметные.

— А ты, видимо, тот самый названный брат. Часы тут причем? Ничего я не подстраивал, я немного ей помог.

— А ну, шею покажи!

— Ты что, братец Иванушка, совсем с катушек съехал, зачем тебе моя шея?

— Татуировку покажи, гад.

— Твое счастье, что я знаю, как Дина к тебе относилась, а то я тебе кое- что другое бы показал. На, смотри, нет у меня татуировок.

Он слегка наклонил голову, Константин обошел вокруг него.

— Все, доволен?

Константин не ответил и снова сел рядом с Габитом. Бексултан, тем временем, с грустью рассматривал металлических птиц на небольшом холмике.

— Зачем вы их вместе похоронили? Он ей никто.

Постояв немного, он уселся справа от отца Дины.

— Костюмчик не испачкай, муж объелся груш, — с ехидцей обронил Константин.

Габит бросил на него недовольный взгляд и тот поднял руки.

— Все, Габит Хасенович, не буду, простите…

Все трое молчали. Спустя время тишину нарушил низкий, исполненный мукой, голос.

— Она обещала прожить со мной жизнь, а сама умерла с другим.

Горе прорывалось в каждом слове, что не осталось незамеченным скорбящим отцом и он с интересом стал рассматривать лицо новоиспеченного зятя. Так, круги под глазами, взгляд больной, вид уставший. Страдал, значит.

— Ты любил мою дочь?

— Почему любил, я и сейчас ее люблю.

Габит качнул головой, словно разрешил какие- то сомнения и протяжно вздохнул.

— Она любила другого, ты знал об этом? — Бросил Константин злорадно.

— Я думал, у нее будет достаточно времени, чтобы полюбить меня, а ее у меня забрали, хоть бы тезку оставили, я его усыновил бы, как она и хотела и растил бы.

К концу фразы он перешел на бессвязный шепот, потом сжал ладонями виски склоненной головы и… заскулил, временами переходя на вой. От услышанного мурашки побежали по коже, мужчины переглянулись, затем Габит осторожно подбирая слова, произнес:

— Ну что ж поделать теперь, ее не вернешь.

Бексултан вскочил с места и закричал.

— Нет! Я не согласен! Пусть вернут. Вернут и ее, и пацана, и даже пса этого безродного. Я требую! Пожалуйста, я прошу- у…

Габит и Константин смотрели на него, как на безумного. Чуть постоял, отдышался и не прощаясь, он побрел в сторону калитки. Придя в себя, Габит зашелестел непослушными губами.

— Знаешь, Константин, когда этот сумасшедший просил небеса о… я просил вместе с ним.

— И я тоже, Габит Хасенович, но вы же понимаете, это невозможно.

— Да- да, я понимаю, конечно, просто подумал, а вдруг… Аллах услышит просьбу влюбленного. Ох, о чем это я? Что же за судьба мне выпала, думал, хоронить детей это самое страшное, а оказывается, хуже, когда хоронить нечего. Ты говорил, Дина хотела, чтобы на ее похоронах играла музыка. Включай!

Молодой человек с ошарашенным видом вытянул из кармана смартфон и после некоторых манипуляций по саду разнеслась негромкая музыка любимой группы покойной. Воображаемые драконы расправили крылья и взмыли вверх, совершая прощальный круг над одинокой могилкой.

— Когда Дина родилась, мы с женой так радовались, имя дали в честь моей матери: Медина. Она была против,