Скачка - Иосиф Герасимов

Сашка работал трактористом. Когда Антон туда приехал, началась пахота. Вечером Антон объезжал верхом поле, увидел брошенный трактор, приблизился к нему. В глаза ударила надпись: «Мина! Не подходи — разнесет!» Рядом с кабиной лежало нечто круглое, окрашенное в светящуюся оранжевую краску, торчали провода. Антон пригляделся и без труда обнаружил, что этак расписана обыкновенная круглая банка из-под смазки, рассмеялся, поехал в Управку, нашел Сашку.

— Ты что людей пугаешь?

Сашка сразу понял, в чем дело, показал ряд белых крепких зубов, гоготнул:

— А будто я тутошний народ не знаю. Не пугни — раскулачат вмиг. Мне машину гнать на базу — горючее жечь попусту. Пусть конь там пасется... А людишки знают: я десантник, и не такую мину могу сработать.

— Краску у дорожников добыл?

— У них. А вы глазастый. Сразу видно — моряк.

— Ну, а если еще кто такой попадется? Он же твоего коня уведет.

— Не-а,— решительно сказал Сашка.— Сельский человек писаному верит.

А когда приехал в Синельник Потеряев, Сашка отвел Антона в сторону, шепнул, подмигнув:

— Я этого директора враз приручу. Он же азартный.

— А ты откуда знаешь?

— Армия и не такому научит.

Антон и опомниться не успел, как Сашка подкатился к Потеряеву:

— Осмелюсь доложить, товарищ директор,— рявкнул он по всей солдатской форме.— Тут у нас, однако, и окунек берет, и щучка. Речка не за горами, чиста, не загажена. Вон уж вечереет. Посидим часок?

Антон было рассердился на наглость Сашки, но тут увидел, как дрогнуло лицо Потеряева, как зажглись его темные глаза:

— Так ведь снасти...

— А это не извольте беспокоиться. Все на берегу имеется.

Черт знает этого Сашку-Афганца, но все было, как он указал: быстро прошли к реке, к тому месту, где пала ветвями на воду ива, там был омуток, Сашка раздвинул кусты, вынул из тайника футляр, а в нем складные удочки, раздал их, подмигнул лукаво:

— Делайте свои ставки, господа!

Они и впрямь тогда славно порыбачили, варили уху на берегу, Потеряев был счастлив, обещал:

— На недельке вечерок выкрою.

Когда он уехал, Антон стал допытываться у Сашки:

— Ты все же объясни, как его страсть угадал?

Но Сашка только похохатывал в усы:

— Рыбак рыбака...

Во время одной из рыбалок Вахрушев изложил Потеряеву свой план: соорудить в старом доме управляющего заводской дом отдыха, можно и профилакторий, доставлять сюда после смены людей, особенно из горячих цехов, хорошие заводы давно имеют такое. Важно начать: если дом отдыха будет пользоваться популярностью, можно затем и домики поставить для семей, места ведь здесь золотые, и кормить людей есть чем. Сооружать же дом отдыха надо своими силами, завком поможет. Потеряев даже взволновался:

— Да как я, черт возьми, раньше до этого не допер! В первое же воскресенье начнем...

Какой это был славный день! Приехали люди, плотничали, столярничали, клали стены — дом управляющего обновлялся. Потеряев тоже явился, был он в солдатской робе, таскал кирпичи. А потом обед накрыли за длинным дощатым столом под деревьями, завком денег на обед дал. Сашка-Афганец охрип в этот день, он во все лез, взял власть в свои руки и командовал, все у него получалось.

— Видал, какое дело разворошили,— сипел он в лицо Антону.— Жи-и-вем!

Вот там, во время обеда, и возникло: «Дорога!» Все хорошо, а возить людей сюда по проселку скверно, будет дорога — пустим автобус. И Потеряев рявкнул: «Будет дорога!»

С этого и началось все, с обыкновенной человеческой радости, с желания облегчить жизнь людей, стоящих у горячих печей, ввести в будни праздники.

Приехал верткий человек из дорстроя, подсказал: возьмите договорную бригаду. Взяли. И Круглова, прежде чем оформить договор, по настоянию Антона ездила в область к юристам на консультацию. Явились в Синельник крепкие люди во главе с бригадиром Урсулом. Антон пытался с ним поговорить, но тот был скуп на слова. Только и узнал Антон, что семья у этого человека большая, двое сыновей здесь, в бригаде, для всей семьи нужно построиться, троих дочерей отправить учиться в город, вот и приходится вкалывать на всю катушку. Иногда они приглашали Антона на свой молчаливый ужин, варили в казане мамалыгу, вываливали ее, золотистую, на доску, резали ниткой, макали в чесночный соус. Антону нравилась эта тихая трапеза изработавшихся за день людей, которым на сон оставалось четыре часа.

Сашка-Афганец заходился от удовольствия, глядя на их работу:

— Вот дьяволы, ни одного движения лишнего не делают. И все под рукой. Ничего искать не надо. Да мне бы роту таких, я бы до столицы шоссейку!..

Когда на суде читали обвинительное заключение, Сашка-Афганец гаркнул:

— Брехня! Ложь! — И его вывели из зала.

После приговора Антон получил от Сашки небольшую посылку и записку: «Я эту сволочь третьяковскую ныне люто ненавижу. Увольняюсь по собственному и рву когти, а то еще беды наделаю. Возвернетесь — и я возвернусь».

А вот Потеряев на суд не пришел, да и пока длилось следствие, до ареста Антона не появлялся. А ведь должен был Александр Серафимович явиться на суд, но... Была в его уходе от этого дела одна особенность: хоть Антон считал его хорошим человеком и директором умным, но, видимо, жизнь приучила Потеряева не идти прямой дорогой, а искать пути обходные, потому что усвоил: лобовая атака в делах — всегда проигрыш, неизбежно натыкаешься на множество закорючек-колючек, через которые не прорваться, гиблое дело, лучше всего обойти стороной... Однако же все это понял Антон только в колонии. Здесь он встречал таких, кто пытался прорваться вперед именно напрямую во имя блага людей, но попадал в заранее уготованные рвы. Вот хотя бы тот психованный председатель колхоза, что накинулся на Антона в первые дни на лесоповале, а потом сидел у костра, плакал и рассказывал, как построил негодный животноводческий комплекс. Он и другое рассказывал: бился, бился, чтобы поднять колхоз, наконец уродило богато, а убрать не могут, проклятые комбайны «Нива» выходят из строя, хоть умри. Уж снег выпал, задули ледяные ветры, а хлеб еще стоит, не гнить же ему, пустил комбайн, а комбайнер в этой «Ниве» пока от края поля пройдет к другому краю — у него руки-ноги от холода скрючит. Вот председатель и ждал на краю эту «Ниву»; дойдет она до него, он из бутылки стакан комбайнеру наливает, чтобы тот хоть согрелся... Ему и это на суде припомнили.

Антон и себя мог причислить к таким, кто лез напрямую за истиной, но это было не совсем так. Он ведь только начал свою работу, только еще по-настоящему разворачивался и никому не мешал. Он не замахивался ни на какое крупное дело, которое могло бы ущемить чьи то интересы, он лишь учился хозяйничать умно и серьезно, и потому с ним лично незачем было сводить счеты даже Трубицыну, Антон ничем серьезно ему не угрожал. Так что же произошло? Почему оказался здесь?

Размышляя, он понял: на его месте мог оказаться и другой. Людям, которые были облечены властью, необходимо стало показать, что они не отстают от веяния времени, иначе их попрекнут, и серьезно, будто они не понимают процесса. А этого допустить нельзя, и, если в других областях успешно велась борьба со взятками, то такая борьба должна была пройти и по их области, и надо было поспешить с ней, в скачке нельзя отстать, сомнут. Искать же истинное всегда трудно, а сроки не ждут. Чтобы результаты поторопить, и существуют такие, как Фетев.

Да, Антон нашел разгадку. Она не облегчала его участь, но даровала надежды: всякое нечестное рано или поздно выявляется, обнажая свою скверну, но произойти это может далеко не сразу. Антон и терпел, хотя разослал повсюду письма,— да ведь их рассылают почти все, оказавшись в колонии. Он терпел и познавал окружающее, чтобы, когда выйдет на волю, продолжить свой путь уже опытным и сильным, которого вот так просто, как случилось, в угол не загонишь. У него были надежды, терпение и Светлана, а это не так уж и мало.

6

 То, что поначалу казалось чуть ли не решенным, наткнулось на множество преград. Петр Петрович приехал в Москву, понимая, как нужен Светлане. За месяц произошло немало событий: умерла Вера Федоровна Круглова от внезапной остановки сердца во сне, наверное, не выдержала тяжкого гнета, навалившегося на нее; Лось лежал в больнице, и к нему не пускали; в Третьякове и области все напряглось в ожидании перемен, потому что на пенсию был отправлен Первый, снят с работы Второй.

На похороны Кругловой собрался чуть ли не весь город. Когда отошли от могилы, Найдин дал Потеряеву копию письма Веры Федоровны.

Александр Серафимович побагровел, круто сдвинул брови, сказал: теперь и на нем вина, он от нее не отрекается, и всем, чем может, готов помочь. На что Найдин хмуро ответил: пусть сначала позаботится о семье Кругловой, о детях ее и муже.