10 гениев, изменивших мир - Елена Кочемировская

В 1873 году с Марксом случился удар. После инсульта его творческие способности ослабли. Впрочем, он продолжал работать над новым изданием «Капитала» и внимательно следил за развитием немецкой социал-демократии. К этому периоду относится и его работа «Критика Готской программы».

Здесь, правда, нужно остановиться на одном немаловажном, но щекотливом моменте. Со времени смерти Маркса и издания Энгельсом второго тома «Капитала» марксологов всегда волновал вопрос: почему же Маркс так и не завершил свой труд самостоятельно? Ведь для этого, казалось бы, у него были все условия (материальное положение семьи наконец-то стабилизировалось, открылась свобода для творчества), а над этим трудом, как мы знаем из многочисленных биографий Маркса, опубликованных в советские времена, он работал чуть ли не ежедневно. И здесь нам открывается, пожалуй, еще одна трагедия этой личности.

Когда Маркс писал первый и второй тома «Капитала», ему казалось, что революция, которую он пророчил, близка, что она вот-вот произойдет и наконец докажет все его умозрительные заключения. Но время шло, а революции все не было. Не было главного, практического доказательства его правоты. И судя по всему, у Маркса опустились руки. В последние пятнадцать лет своей жизни он просто отдыхал, создавая у окружающих впечатление, что все еще занят работой над своим титаническим трудом. Тогда как на самом деле труд был спрятан глубоко в стол, и до самой смерти его автор, практически, к нему уже не возвращался. Не зря Энгельс готовил третий том к изданию целых одиннадцать лет (с 1883 по 1894 год) – он сам, судя по всему, не ожидал найти в переданных ему бумагах Маркса такого разброда и беспорядка. Однако XX век вполне убедительно доказал правоту Маркса – правда, автор «Капитала» этого уже не узнал.

К этому времени дочери Карла и Женни уже зажили самостоятельной жизнью – в 1868 году Лаура вышла замуж за Поля Лафарга, а в 1872-м Женни сыграла свадьбу с Шарлем Лонге. Дочери боготворили отца, его мнение было для них законом. Они не видели ничего удивительного в том, что он активно вмешивался в их личную жизнь. Выбор Лауры и Женни он одобрил, а вот Элеонора была вынуждена отказать своему избраннику, т. к. он не понравился отцу. Правда, по прошествии лет она об этом глубоко сожалела и писала старшей сестре: «Несмотря на всю любовь к папе, мы должны, каждая из нас, жить своей жизнью».

Несчастья не оставляли Маркса до самой смерти. 2 декабря 1881 года умерла его жена. Это был самый тяжелый удар, когда-либо выпадавший на долю Карла. Энгельс сказал в день смерти Женни: «Мавр умер тоже». В прощальном слове на похоронах Женни он произнес: «Если существовала когда-либо женщина, которая видела свое счастье в том, чтобы делать счастливыми других, то это была она».

Смерть жены не была последним испытанием, выпавшим на долю Маркса. Через два года его постиг новый страшный удар: в Аржантейе (Франция) скоропостижно скончалась старшая дочь Женни, его любимица, оставив сиротами пятерых детей. После получения этого известия Маркс был полностью сломлен. Близкие делали все, чтобы поддержать в нем жизненные силы, но тщетно. 14 марта 1883 года Карл Маркс тихо и безболезненно умер. Энгельс написал: «Человечество стало ниже на одну голову, и притом на самую значительную из всех, которыми оно в наше время обладало».

Фридрих Ницше

Я понял, что наука – это призвание и служение, а не служба. Я научился люто ненавидеть любой обман и интеллектуальное притворство и гордиться отсутствием робости перед любой задачей, на решение которой у меня есть шансы. Все это стоит тех страданий, которыми приходится расплачиваться, но от того, кто не обладает достаточными физическими и моральными силами, я не стал бы требовать этой платы. Ее не в состоянии уплатить слабый, ибо это убьет его.

«Трагедия Фридриха Ницше – монодрама: на сцене своей короткой жизни он сам является единственным действующим лицом. <…> Никто не решается вступить в круг этой судьбы; всю свою жизнь говорит, борется, страдает Ницше в одиночестве. Его речь не обращена ни к кому, и никто не отвечает на нее. И что еще ужаснее: она не достигает ничьего слуха» – так писал о Ницше Стефан Цвейг. «Я слишком хорошо знаю, что в тот день, когда меня начнут понимать, я не получу за это никакой прибыли, – говорил немецкий мыслитель о себе. – Только послезавтра принадлежит мне. Иные люди родятся после смерти».

Так и получилось. Фридрих Вильгельм Ницше пополнил собой внушительный список мыслителей, художников, литераторов, ученых, чьи взгляды, оставаясь непонятыми (а часто и неизвестными) при жизни, получили мировое признание после смерти. Он был мыслителем, который «хотя и умер в 1900 году, но влияние которого в полной мере стало ощущаться лишь в XX веке». Морализаторский и рационалистический XIX век не нуждался в Ницше (точно так же ему были не нужны, к примеру, Карл Маркс или Винсент Ван Гог) – уж очень непривычным языком и о слишком «неудобных» темах пытался говорить со своими современниками этот поэт от философии.

Оценить Ницше как теоретика – а именно это было основной ценностью любых ученых записок в XIX веке – почти невозможно. Главным достоянием его трудов является та эмоциональная сила, с которой личность автора обращается к личности читателя, те интуитивные выводы, что, по собственному выражению мыслителя, могли быть опровергаемы, но не могли быть похоронены. «Постепенно я понял, чем до сих пор была всякая великая философия – исповедью ее основателя и своего рода бессознательными, невольными мемуарами», – говорил Ницше в своем труде «По ту сторону Добра и Зла». А ведь ни в одной светской гостиной, ни в одном литературном салоне Европы, перегруженных условностями и ритуалами, не было принято открыто говорить о глубинных переживаниях человеческой личности, ее побуждениях и страхах, хотя за фасадом грандиозных научно-технических и социальных проектов позапрошлого века таились серьезные сомнения в идеях разума и морали.

Тема «самообнажения» вошла в моду уже в веке двадцатом, вместе с войнами и постоянным существованием «перед лицом смерти», вместе с экономическими кризисами и страхом перед будущим, вместе с кровавыми революциями во имя идеалов добра и справедливости, результатами которых стало появление новых тираний. Вот тогда и оказалось, что «нелепые» работы Маркса, Ницше, Фрейда не так уж бессмысленны. Более того, они заново открывают совершенно новые перспективы изучения человека и общества, позволяя уйти от механистического и технократического подхода к личности и, по сути, давая новое звучание афоризму древнегреческого философа Протагора: «Человек есть мера всех вещей».