Энергия Матери-Земли. Возвращение к истокам природы - Хардин Джесси «Волк»

Изначально с тем, что означает быть «человеком», было связано благоговение и возвышение богов и богинь, одухотворение Земли и того, что мы по-настоящему любим, — и это происходило в месте, посвященном искусству и ритуалу, где мы узнавали, что все это и мы — одно Целое. Жители европейского палеолита оставили нам скульптурное изображение тела архетипической Матери-Земли, а стены их жилищ были наполнены призывами магических сил. Древние жители народа пуэбло на Юго-Западе оставили после себя черепки раскрашенных горшков, которые продолжают пробуждать Великую Тайну — обожженные глиняные фрагменты жизни, полной уважения, кусочки мозаики, все еще вибрирующие многолетней энергией почтительного прикосновения. Они выразили свою верность Земле в каменных изваяниях, вырезанных из их коллективной и индивидуальных душ, и в изображениях носителя семян Кокопелли[39] на стенах пещер.

Здесь также присутствуют отпечатки пальцев и ладоней художников — их подписи, знаки их «Я» — в живых ладонях, тянущихся к их последователям через пропасть времени. Они оставили стойкие образы важных и любимых вещей, богов и мечтаний. Они оставили самые святые выражения чуда и единения, свидетельства бракосочетания с природным местом, освященного в вечном искусстве.

Часто в современной, не связанной с Землей культуре, недостает не просто предметов искусства в нашей жизни, но искусства самой жизни: искусства сознательных, отзывчивых, полных радости отношений. Задача не только в том, чтобы отношения состоялись, но и в том, чтобы их наполняла красота! Важно не только удовлетворять потребности другого, но доставлять наслаждение теми средствами, что у нас для этого есть. В своих отношениях с Землей мы дарим ей свое внимание, любовь, защиту и наполненное искусством празднование совместного бытия. В нашей экстатической встрече кроется возможность для дальнейшего растворения границ. Границ между нами и Землей. Между силой Творения и сотворенным, между художником и искусством.

Слишком часто в этом обществе мы низводим искусство до видимых форм, которые, как кажется, существуют вне нас, до законченных и пригодных для продажи товаров, но не признаем, что это продолжающийся процесс, в котором существенную роль играем мы. Произнесите слово «искусство», и у многих в воображении возникнут образы мумифицированных картин, висящих в стерильных музеях; более привлекательная графика украшает рекламные щиты по краям автострады или лучшие драматические фильмы этого года. Для некоторых искусство — это то, что привлекало и наслаждало взор в течение всего того времени, как оно было создано рукой человека, в то время как для других его можно обнаружить только в некоторых творениях, стоящих особняком от остальных — призывающих, волнующих и обнажающих эмоции. Другие находят художественное совершенство, которое вряд ли возможно повторить на бумаге или в глине, в творениях Природы или Бога, в сиянии заката и грациозности трепещущих крыльев птиц. И наконец, все наше искусство, как и все люди, и все формы жизни... принадлежит Земле. Мы имеем в основе дикую и творческую Природу и получаем мощь от Духа.

То, о чем почти все мы забываем, — это насколько мы можем и должны быть участниками художественного процесса, в который погружены. Хотя мы можем считать себя «зрителями», неизбежно мы добавляем осознанность, переживание и эмоции в то, что в основном является обменом. Обмен с чьей-то картиной, с окружающей нас архитектурой или с тяжелыми облаками, нависающими над головами. Мы воистину являемся художниками, и у нас есть шанс превратить свою жизнь в искусство. Каждый из нас оставляет отпечаток на этом мире, и мы можем превратить его в настоящее отражение нашего истинного духа. Каждое действие, каждое движение или жест руки может быть искусством, передающим, кто мы и кем стремимся быть.

Мы художники, погруженные и вовлеченные в мир искусства через свои чувства. Качающиеся сосны, дикие одуванчики, взгляд в глаза возлюбленной: искусство, значимость и смысл. Фасад старинного здания викторианской эпохи, грубый ковбой, бренчащий песенку своей тридцатилетней жене, взлеты и развороты сноубордиста, даже один-единственный полностью сознательный вдох-выдох — искусство. Мы всегда и творцы, и зрители, помогающие творить и переделывать момент своим участием, своим желанием смотреть и чувствовать и своей настойчивостью в том, чтобы быть настоящими.

Возможно, мы именно так говорим о том, что такое истинное искусство — по тому, каким оно не является: не фальшивое, не вычурное, не поддельное в угоду смеху или состраданию. Настоящее искусство не оправдывается, не умоляет о прощении и не требует послушания. Оно является отражением всего этого и одновременно уникально, как нет ни одного одинакового стихотворения, картины или татуировки в мире — и, следовательно, оно не всегда удобно. Оно может быть предложением поделиться своими страхами, что каким-то образом усилит нашу надежду, а также демонстрацией невыносимой красоты. Оно может быть стихией и рассудительностью, дикостью и медитацией, смертью и перерождением. Может показаться, что оно занимает слишком много места, а может оставлять слишком много пространства нам. Может обнажать истины или же вуалировать их. Его ужасы напоминают нам о нашей смертности, а его сияние привлекает внимание к каждой неисполненной или оставшейся без внимания мечте.

Мы иногда чувствуем себя отделенными от процесса искусства, но в каждом из нас все еще живет ребенок, который все еще любит рисовать, держать в руке острый карандаш, разбрызгивать акварель или вдыхать аромат скипидара и льняного масла, которые разбавляют пигменты и связывают их с холстом. Видение может прийти так же немедленно, как и прикосновение — прямое и не нуждающееся в объяснении. Как священники и жрицы, мы церемониально готовим пустые листы из древесной плоти, высвобождаем свою жизненную силу в фонтане красных красок, освобожденных от всех предвзятых концепций о дизайне по мере того, как смысл становится главным. Человек никогда на самом деле не производит ни приключения, ни искусства. Мы сталкиваемся с ним, оно нас поглощает... и переделывает внутри себя! У искусства всегда есть цель, находящаяся за пределами набора намерений художника, и она приходит внезапно и уходит легко, как те замысловатые тибетские рисунки на песке, в вечно движущейся среде, в которых разные цвета обязательно будут накладываться один на другой, перепутываясь и смешиваясь, пока полностью не сольются, не станут неотличимы от ландшафта, из которого они и были взяты.

Нас удовлетворяет не завершение какого-то проекта, а скорее само занятие искусством. Именно оно делает нас целыми.

«Цель искусства — это представлять не внешний вид вещей, но их внутреннее значение», — провозглашал Аристотель. И это верно как для эстетических форм, которые развивались независимо от человеческого влияния, так и для наших «собственных» творений: для рек и переплетенных кедровых ветвей, а также скульптур, рожденных инструментом в человеческой руке. Каждый отблеск на скале, каждый изгиб речного мускула — это вдохновение для сердца и пища для души. Искусство — это то, что приходит из взаимоотношений между мной и другим, когда ему позволяют выразиться. Мы существуем и действуем внутри сложной и развивающейся структуры. С художественной кисточкой или без, мы тянем руку, чтобы сделать свою отметку из центра своего переживания искусства, жизни, нашей возлюбленной Земли. В словаре художника наше внимание к форме называется «стилем». Как только мы делаем из искусства способ бытия, деятельности, слова, мы видим, как оно соответствует словам «грация, милость», что означает «красота или очарование движения без видимого усилия», «совершенство, дарованное Богом» и «молитва благодарения». Именно этим чувством текущей красоты, доброты и благодарности мы придаем грацию своим действиям и в свою очередь получаем милость одухотворенного мира, внутри которого и с которым мы действуем.

Рутинное повторяемое действие превращается в искусство, когда оно имеет стиль, становится ритуалом, параллельно с нашим признанием его смысла и важности. Те же самые действия, выполненные без внимания и осознанного намерения, являются просто привычками. Нам не нужно отрывать время от жизни, чтобы заниматься ритуалами, скорее нам нужно сделать ритуальным свое повседневное существование. Сесть утром в кровати лицом к первым солнечным лучам становится ритуалом, как только мы осознаем это как действие взаимного проникновения и выражения благодарности. Прием пищи превращается из быстрого утоления голода в искусное действо, а затем и в ритуал, когда каждая подача блюд священна, а каждый укус делается в единении. Единении с теми формами жизни, что питают нас, с солнцем, дождем и почвой, которые делают салат возможным, с духовной и эволюционной силой, движущейся как через потребителя, так и через то, что он потребляет.