Сержант Каро - Мкртич Саркисян

Действительность вновь возвращается ко мне.

Шестой день лежу в одной из палаток санбата с забинтованной головой. Самочувствие хорошее, но врач находит, что мне надо пролежать еще дня четыре, пока рана зарубцуется.

Это произошло 12-го числа.

Юго-восточная Украина не богата лесами, но в среднем поясе нашего фронта узкие полосы редких смешанных лесов сменяют друг друга и затрудняют наше продвижение. Вот на поляну осторожно выходит солдат и тут же падает, сраженный пулей. За деревьями и на деревьях засел враг и ловит бойцов. Мы вынуждены «прочесать» лес, что отнимает у нас время и дает неприятелю возможность собрать свои разбросанные силы и сопротивляться. Есть у леса и другие «пороки», осложняющие дело.

Причиной моего ранения на этот раз явился осевший в лесу молочный туман. Наши окопы на опушке леса находились во власти тумана.

Еще до рассвета доносился до нас глухой, непрерывный грохот. Мы были уверены, что танки через лес ползут к нашим позициям. Но получилось совершенно обратное. Шум продвижения неприятельских танков, отдающийся ясно в лесу, обманул нас. Темные силуэты вражеских танков, стоявших перед окопами, мы приняли за наши, а они — наши окопы за свои. Это недоразумение кончилось трагически и для нашей роты, и для немецких танков.

Рассветает. Сергей по своему обыкновению поднимается и разглядывает окрестность. Он резко поворачивается ко мне.

— Остерегайтесь!..

— Чего? Что случилось?

— Немецкие танки насели на нас…

Поднимаюсь и я. Немецкие танки так близко от нас, что даже туман не может скрыть их когтистую свастику. Что делать?

В окопах тревожно. Ясно, что бойцы уже заметили присутствие «соседей». Самый близкий танк смотрит на наш окоп левым боком. Я хочу соединиться с противотанковой батареей. Но тут же отказываюсь от своего намерения, так как, если артиллерия откроет огонь на таком близком расстоянии, наши бойцы погибнут от своих же пушек. Что делать?

Ясно чувствую одно, что сражение должно идти «голыми руками», и сердце стонет от перспективы ужасающей битвы.

Танки также беспокойны. Не поняли ли они своей ошибки? Вдруг открывается люк ближайшего танка и оттуда выскакивает тонкий, худой офицер. Он внимательно оглядывается вокруг и осторожно вытаскивает из кобуры парабеллум:

— Рус? Здесь рус? Сдавайся!..

Руки Сергея ищут ружейный затвор.

— Не стреляй, — шепчу ему.

Тут-то и происходит неожиданное. Сергей прицеливается — звук выстрела нарушает утреннюю тишину.

— На, вот тебе!..

Офицер взмахивает длинными руками и падает.

— Что ты сделал, дурак! — кричу я.

Уже поздно. Башня танка начала кружиться, и хлынул пулеметный ливень. С деревьев падают сломанные ветки и листья. Бой завязывается нос к носу. Как вести этот бой? Танк медленно ползет к нашему окопу. Если бы противотанковые гранаты…

— Сергей, отодвинься! Быстрей!..

Выскакиваю из окопа, Сергей за мной. Раздается пулеметная очередь.

Пули со свистом пролетают мимо моего уха.

Оборачиваюсь назад. Танк кружится на месте и топчет, разрушает пустой окоп. А Сергей лежит неподвижно под кустом шиповника. Что с ним? Бегу назад, чтобы обойти и снова вбежать в наши окопы. Но танк продолжает ползти. Неужели у ребят нет гранат? Почему молчат противотанковые пушки? Конечно, я не мог предположить, что у окопов завязался яростный рукопашный бой, что несколько танков уже горят. Вот танк идет за мной, он не стреляет, пыхтя, звеня гусеницами, нагоняет. Я слышу его дыхание…

Чудо!.. Глубокая яма раскрывает свою спасительную пасть, и я бросаюсь туда, ударившись головой о что-то острое. Конец.

Прихожу в себя. Голова словно в клещах, кровь засохла и стягивает лицо, во рту горький вкус крови, рана на груди горит и ноет. Я упал в противотанковую яму, ударившись о лежащий на дне стальной еж.

Я слаб, разбит, истекаю кровью. Выйти отсюда самому невозможно. Вокруг тихо. Думаю, что мне делать. Жажда мучает больше всего. Вдруг до меня доносятся голоса. Наши!..

— Братцы, ребята, помогите!.. — кричу я.

Тишина. Снова зову, с трудом сдерживая крик от ужасающей головной боли. Тишина. Потом слышится шепот, и над ямой свисают две головы.

— Помогите!..

— Командир роты!.. Ваня, слышь, командир роты!.. Неси скорей ремни! Скорей!..

Немного погодя я уже 8 санбате. Там промывают и перевязывают мне рану. Да, я легко отделался. Остаюсь в санбате, рана не тяжелая. Уже шестой день лежу в палатке.

Прибежал Оник и, увидев меня, прослезился.

— Вчера, когда тебя искали и не нашли, мы решили, что танк растоптал тебя.

— Расскажи о других.

— Тяжелый был день. Танки вывели из строя почти полроты. Ребята подожгли несколько танков. Остальные повернули назад. Бой ничего хорошего им не обещал. Танк, что гнался за тобой, ребята подожгли. А связной твой, Сергей, убит…

— Сергей?.. Убит?..

Боль сжимает горло, глаза словно застилает горьким дымом…

— Эх, Сергей, Сергей…

Всю ночь я видел окровавленные, помятые подснежники. Какое-то сложенное треугольником письмо кружилось в воздухе над окопами и не находило адресата. Письмо плакало, а на окоп все падали и падали лепестки подснежников.

Идет дождь. Стучит по толстому брезенту палатки так, словно по ней рассыпают зерна овса. Фронт, вероятно, не ближе десяти километров, потому что, кроме разрывов дальнобойной артиллерии, ничего не слышно.

26 июня 1943 года

Около трех недель оставались мы в тылу у врага, в его железных клещах. Я так много видел и пережил, что когда пишешь о виденном, для пережитого остается мало места. Да и передать бумаге измученную, но живущую под огнем душу тоже трудно, тем более что письменным столом мне служит ружейный приклад, а пером — огрызок химического карандаша.

Из санбата я снова вернулся в свой полк. Командир первого взвода Николай Лесков, заменявший меня, очень мне обрадовался:

— А, брат! Прими, пожалуйста, свою роту, с меня хватит и взвода.

Оник и Потапов опять рядом со своими надоедливыми спорами. Из прежнего состава остался Папаша, который при встрече со мной говорит о своем «долголетии».

— Товарищ лейтенант, я в чудеса не верю, но то ли смерть обиделась на меня, то ли я неуязвим.

— Это почему же?

— В тот день, когда танк бросился за тобой, и я ведь выскочил из окопа и кинулся в кустарник. Но проклятый нагнал и меня. А я так и застыл, прижался к дереву. «Ну, думаю, Матвей, настал и твой конец». Танк сначала пополз прямо на меня, потом сердито зафыркал и так жарко дохнул, что у меня волосы стали дыбом. Но только он дошел до меня, словно кто-то натянул удила. Танк повернул назад и свернул в другую сторону… В бога я не верю, но тут перекрестился.

Вскоре после моего возвращения наша рота была переформирована, и мы стали автоматчиками.

У меня новый связной, Володя Водопьянов, веснушчатое лицо которого чем-то напоминает Сергея. Хороший парень, предупредительный и живой.

Сегодня меня вызвал к себе командир полка.

— Задание не легкое. Вдоль всего хутора Г. тянутся вражеские окопы. На расстоянии двухсот метров друг от друга неприятель расположил шесть огневых точек. Имейте в виду, что передовую линию должны пройти на рассвете, — подполковник подходит к карте. — Вот отсюда, — он показывает на южную сторону хутора, — далеко от поля зрения огневой точки. Из-под хлебов, с тыла автоматчики и танки будут обстреливать левое крыло неприятеля. Задание: вызвать замешательство противника, но не вступать с ним в бой; скорее быстрый и ловкий маневр, чем серьезный позиционный бой. Понятно?

— Понятно, товарищ подполковник!

— Если нам не удастся прорвать линию, то отступайте в лес, а танки, — лицо подполковника темнеет, — танки не должны попасть в руки неприятеля, надо взорвать… Да, — поворачивается он ко мне, — командиром танковой колонны назначен старший лейтенант Петухов. То же распоряжение получит и он.

— Слушаю.

Так началась вереница тяжелых и героических дней.

Ночью рота на танках стремительно прошла на передовую линию. Пока немцы успели осветить поля, пока загремели орудия, танки прошли село и вступили в лес, полностью раздавив по дороге одну артиллерийскую батарею. Начался страшный переполох. Задание — ударить неприятеля с тыла и вызвать панику — осуществить оказалось невозможно. Окруженная сильным огнем и танками, наша десантная рота была уничтожена наполовину, и чудом спасшиеся остатки ее вместе с двумя танками отступили в лес.

Усталые, обессиленные, страдая от голода и еще сильнее от жажды, мы, остатки нашей роты, скитаемся в лесах, избегая не только населенных пунктов, но и лесных полян. Итак, мы в тылу у врага, сжатые в его железные клещи.