Всегда в строю (Записки израильского офицера) - Иерухам Кохен

Установилось тяжелое молчание. Египетский командир, казалось, затруднялся принять решение. Он понимал, что ему не на что надеяться. В душе он, по-видимому, соглашался с генералом Аллоном. Мы все пристально следили за Таха Бейем и его офицерами. Кто знает, что творилось у них в душе!

Египетский командир взглянул на Игала Аллона и взволнованно произнес: "Господин, несомненно ваше положение лучше моего. Подготовка операции и мужество ваших солдат достойны восхищения. Вы прорвались через наши наиболее укрепленные линии и посрамили непобедимую египетскую армию. Я не считаю, что при теперешнем положении я смогу изменить соотношение сил и спасти положение нашего фронта. Но я в состоянии спасти одно - честь египетской армии. Поэтому я буду бороться до последней капли крови, если правительство не распорядится иначе.

Генерал Аллон: "Как солдат я вас хорошо понимаю. Но вы должны знать, что в создавшихся условиях именно командиру этого сектора следует принять ответственное решение, как это сделал, например, Фон Паулюс в Сталинграде. Поверьте мне, полковник, ваше правительство недостойно того, чтобы давать приказы такому отважному офицеру, как вы. Подумайте о своих солдатах и о Египте и сложите оружие".

На этот раз египетский командир поспешил ответить: "Нет, господин, нет другого пути кроме боя. Я буду удовлетворен тем, что спасу честь египетской армии".

Генерал Аллон ответил, улыбаясь: "Смею ли я просить вас поставить в известность ваше правительство или вашего командира о подлинном положении вещей и просить санкций на капитуляцию?"

Ас-Сейид Таха Бей ответил: "Я отправлю им донесение о нашей беседе".

Напряженность спала. Игал обратился по-арабски к сидящим и предложил закусить. Завязалась непринужденная беседа. Вдруг Абдель Насер обратился к своему командиру: "Смогу ли я задать вопрос израильскому командиру?" Полковник Таха Бей посмотрел на удивленного генерала Аллона, который ответил: "Пожалуйста, спрашивайте. Если ваш вопрос не касается военных тайн, я отвечу".

Абдель Насер спросил с улыбкой: "Значок, который у вас у всех на лацкане - это эмблема Палмаха?" Генерал Аллон ответил ему улыбаясь: "Ясно, что вы отличный офицер разведки. Да, это эмблема Палмаха".

Абдель Насер как будто говорил сам с собой: "Теперь мне понятно, почему мы проиграли. На линию фронта прибыл Палмах со своим командиром".

Прошло полтора часа, переговоры закончились, и Таха Бей собрался вернуться на свой командный пункт. Все поднялись и вышли во двор. Прощаясь египетский командир сказал Игалу Аллону: "Ирак-Сувейдан вы заняли во время перемирия. Я надеюсь, что на этот раз вы не станете нарушать объявленную передышку".

Генерал Аллон ответил: "Бесспорно, мы будем уважать международное право, хотя оно и не касается оккупационной армии. И знайте, что Ирак-Сувейдан мы заняли в ходе контратаки, после того, как ваши солдаты нарушили перемирие и открыли огонь по киббуцу Негба".

Египетский командир ответил с натянутой улыбкой: "О, да, в таких условиях трудно сказать, кто именно открыл огонь первым".

"Я рад был познакомиться с вами, полковник, - сказал генерал Аллон. До встречи при более благоприятных обстоятельствах!"

"До мирной встречи!" - ответил Таха Бей и отдал честь.

Я выехал во главе колонны, чтобы проводить делегацию в Фалуджу. Когда мы доехали до первых египетских позиций, все вышли из машин, постояли немного. Прежде чем попрощаться, я спросил Таха Бейя: "Господин, как вы позволили себе вместе со штабными офицерами выйти за линии, которые вы удерживаете. Вы не опасались ловушки?"

Полковник ответил без промедления: "Гамаль рассказал мне о вас. Я был убежден в том, что он вам полностью доверяет, поэтому я вышел на встречу не колеблясь. Гамаль не обманул меня".

Мы пожали друг другу руки и отдали честь. Египтяне сели по машинам. Я стоял на обочине дороги и отдавал честь каждому офицеру. Наконец я сел в свой "джип" и поехал в киббуц Гат.

Полковник Ас-Сейид Таха Бей, вернувшись на командный пункт, отправил своему командиру телеграмму следующего содержания: "Мы вступили в контакт с евреями, и стало ясно, что они настаивают на безоговорочной капитуляции. Они не дадут нам просто отступить, они хотят, чтобы египетская армия покинула всю Палестину. В случае нашего отказа они решат проблему в течение 24-х часов. Я сожалею, но вынужден признать, что мне не удастся дальше контролировать положение. Наши самолеты не смогут подняться в воздух. Авиация противника держит под полным контролем весь фронт. Немедленно примите решение и сообщите мне".

Король Египта Фарук в тот же вечер отправил солдатам Фалуджи послание, чтобы поддержать их боевой дух. А полковника Таха Бейя возвел в чин бригадира. Кроме того из генерального штаба ему сообщили, что предпринимаются усилия, чтобы с помощью арабских армий вывести его из окружения. Пока же бригадира Таха Бейя просили держаться. Тем временем евреи, быть может, согласятся на политическое решение проблемы.

После переговоров в киббуце Гат мне еще приходилось встречаться с Гамалем Абдель Насером. Чаще всего наши встречи проходили без посторонних и мы не ограничивали себя ни во времени, ни в выборе тем. Я всегда заботился о том, чтобы взять с собой что-либо освежающее, будь то апельсины или коробка шоколада. Роберт Сент Джон, автор книги "Босс", встречавшийся с президентом Египта Абдель Насером пишет: "Благодаря беседам с капитаном Кохеном его жизнь в котле Фалуджа перестала быть скучной и бессмысленной".

Во время наших бесед я избегал становиться в позицию победителя. Я был очень осторожен, чтобы не задеть чувства египтян. Может быть, поэтому обо мне тепло отзывается бригадир Ас-Сейид Таха Бей в своих мемуарах.

Когда я приезжал, чтобы встретиться с Гамалем, мы прежде всего говорили о последних известиях, которые передавал "Голос Израиля" (эту радиостанцию он слушал постоянно). Затем беседа переходила на другие темы. Гамаль напоминал любознательного ученика. Он интересовался Хаганой как подпольной организацией, и даже проявлял большую осведомленность относительно периода нашей борьбы с англичанами. Но он хотел знать побольше, хотел понять, какие возможности имеются у массового повстанческого движения. Он понимал и оправдывал нашу борьбу с англичанами и завидовал нашему успеху.

Испытывая ненависть к англичанам, он считал их главной причиной тяжелого положения, в котором тогда оказался Египет. Его волновал разрыв между различными социальными слоями в египетском обществе, невежество масс и вопиющая несправедливость в распределении земель. Всю вину он возлагал на чужеземную власть и считал, что все эти проблемы можно будет разрешить с большей легкостью, когда его страна освободится от бремени иностранного управления. Большое впечатление на него произвел мой рассказ о киббуцах. Он не давал мне покоя, я должен был описывать ему структуру киббуца, его общество, культурные ценности и роль экономической и политической жизни страны. Я рассказал о готовности киббуцников откликнуться на любой призыв национальных учреждений, а также о роли киббуцов в обороне страны и в борьбе против англичан. Особенно он был поражен, когда я убеждал, его в том, что члены киббуца - земледельцы, как крестьяне, и при этом имеют равные гражданские права.

Абдель Насер был поражен. Он, по-видимому, думал о Египте. Наверняка задавал себе вопрос: почему в его стране все по-другому? Почему египтяне не смогли поучиться у евреев и перенять их опыт в развитии сельского хозяйства, промышленности, просвещения и здравоохранения? Когда я рассказал ему, какие трудности нам пришлось преодолеть в период английского господства, он стал сравнивать проблемы египтян с нашими, во многих, случаях находил сходство.

Наши встречи и беседы резко контрастировали с атмосферой, в которой они проходили. То не были встречи врагов, стороны которых предыдущей ночью не раз вступали в перестрелку. Это были встречи двух людей, ненавидевших войну и мечтавших о лучшем будущем своих народов. Гамаль говорил, что мы уже преодолели многие трудности, а перед ними еще длинный и тяжелый путь. Они должны были сначала выставить англичан из своей страны, затем добиться социальной справедливости, и лишь тогда можно будет создать современное общество.

Мне было ясно, что Гамаль и десятки египетских офицеров, с которыми мне приходилось встречаться, не отдавали себе отчета в том, что они находились в состоянии войны с Израилем. То, что они знали о нас, все, что узнали за короткий срок, даже их ненависть к нам, ненависть врагов, не успели пустить глубокие корни. Хотя Гамаль Абдель Насер был участником боев за Яд-Мордехай, Ниццаним, Негбу и Ирак ал-Маншие, он не проникся слепой ненавистью к израильтянам. Казалось, что он рассматривает эту войну как некое неизбежное спортивное соревнование и старался вести себя как спортсмен.