Веда - Александра Селявина

— Да, хитер — мудер твой Смекал, — со вздохом сказал царь. — Но и мы не лыком шиты. Завтра же отправляйся в путь. Дальние проводы — лишние слезы.

Долго ли, коротко ли, едет Иван-царевич дремучим лесом. Видит — медведь на дуб дуплистый взобрался, а над дуплом пчелы роятся в тревоге. Тут подлетает к царевичу одна пчела и жужжит:

— Помоги нам, Иван-царевич, спаси от лохматого разбойника. Он не столько меду в дупле съест, сколько наших детушек загубит. Помоги, я тебе еще пригожусь!

Натянул Иван-царевич тугой лук и прострелил медведю кончик уха. Тот со страху сорвался с дуба и пустился наутек. А Иван-царевич поехал своим путем.

Вот приехал он в стольный град царя Смекала. Народу на площади — тьма-тьмущая, царевичи и королевичи со всего свету белого. Царь с царицею и дочкой-красавицей сидят на крыльце на раззолоченных тронах.

— Кто отгадает мою загадку, — говорит царь Смекал, — тому отдам в жены царевну Миловзору и полцарства в придачу. А кто не отгадает, пойдет ко мне в вечное услужение на конюшню.

Первым вызвался царевич Ахмат. Вторым — царевич Свенельд. Третьим вышел Иван-царевич.

И говорит Числобог:

— Вот моя загадка. Летит по небу орел. За ним двенадцать соколов. У иных соколов по тридцать перьев, у иных — на одно больше. В каждом пере две дюжины волосинок, в каждой волосинке на три дюжины больше пушинок. В каждой пушинке столько же пылинок. Что это такое?

Ахмат-царевич за голову схватился. Свенельд-царевич нос ниже плеч повесил.

— Нет, — говорят в один голос, — нипочем нам этой мудрости не разгадать. Ну что ж — повели обоих в вечное услужение на конюшню.

Иван-царевич пока молчит, но тоже кручинный стоит. Вдруг слышит — пчела над ухом жужжит:

— Не печалься, царевич. Загадка хоть и мудреная, а мы, пчелы, все ж мудреней. Орел — это год. Соколы — двенадцать месяцев. Перья — сутки, либо тридцать суток в месяце, либо тридцать одни. Волосинки- часы, их двадцать четыре. Минут в часах — пушинок — на три дюжины больше: шестьдесят. А пылинки — секунды: их тоже шестьдесят.

Так и ответствовал Иван-царевич царю Смекалу, по прозванью Числобог, и в тот же день сыграли его свадьбу с красавицей Миловзорой. А взамен полцарства попросил царевич, чтобы Смекал отпустил двух незадачливых женихов на все четыре стороны. Потом посадил Миловзору на коня и увез в родимые края, на Святую Русь. Стали они жить-поживать да добра наживать.

— Вот складно говорит, да и загадку отгадал правильно. — Числобог довольно улыбался. — Зря я раньше не ходил тебя послушать. Теперь исправлюсь. А Иван — царевич это ты значит?

— А почему бы и нет, своего отца я не знаю, так почему бы мне и не оказаться царским сыном.

— А Смекала — я? — Продолжал чего то от него добиваться бог.

— Ага, а разве я плохо вас описал? — Парень начал смущенно перетаптывался на месте, не зная, чего дальше ожидать. Не переборщил ли, этот вопрос явно виднелся на его лице.

— Ну, ну! — Задумчива хмыкнул Числобог. — Вот мы и пришли. Здесь я обитаю.

Медуса осмотрелась Впереди была башня, высотой теряющаяся в небесах. А дорогу к ней выстилали множество цветов. Одни были в разгаре цветения, другие только начинали раскрываться, третьи же готовились скрыть свою красоту до следующего дня.

— Это мои волхвы придумали. — Несколько смущенно сказал он. — По цветам можно узнать точное время суток. Мне понравилась идея, вот я ее и применил к себе.

— Здорово. — Только и могла вымолвить богиня в восхищении.

— Так вы берете меня в ученики. — Баюн решился напомнить о себе и с нетерпением ждал ответа.

— Беру, но тебе придется очень стараться. Спуску не дам. Как же ты будешь успевать и со мной заниматься, и истории свои слагать?

— А я теперь все могу одновременно делать. — Похвастался юный сказитель. — Медуса научила.

— Спасибо тебе, добрая душа. — Числобог опустился до самой земли в шутливом поклоне.

— Да уж. — Богиня только вздохнула. — Кажется, меня теперь еще не раз «поблагодарят».

— Что же, вы теперь знаете, где я живу. Если что, милости просим. — Он радушно развел руками. — А ты, марш за мной.

Парень проследовал за богом весь святясь. Еще бы, впервые им занялись. Славуня не в счет. Она помогла Баюну, но по сути все — таки бросила того на произвол судьбы. А Числобог всерьез вознамерился тому помочь.

— Да, — Еще раз вздохнула она. — Если меня теперь каждое утро будут так будить. Но мысль не дали додумать.

«Медуса, нам нужна ваша помощь.»

Богиня сначала не поняла, что обращаются к ней. А главное, кто. Но потом до нее дошло, что слова слышались прямо в голове. Странное ощущение, тем более, что дома ничем подобным никто не обладал. Это же Дуб передавал ей просьбу жителей. Но как же им ответить? А главное, попасть к ним. Славуня ведь еще не успела ей объяснить принцип перемещений.

— Медуса?

Голос был подозрительно знакомый. Но откуда могла здесь взяться его обладательница.

— Я рада, что ты сумела спастись. Но кем тогда так хвастается Афина? Чья кожа обтягивает ее щит?

— Что? — Медуса резко развернулась. — Артемида? Что ты здесь делаешь?

Это и впрямь была богиня охоты — Артемида. Точно такая же, как будто это был не Ирий, а Олимп.

— Здесь меня зовут Зевана. А как? ДА так же как и ты.

— То есть, то же сбежала?

— Да, но не по такой трагической причине. Просто опостылело все. А тут я начала замечать, что люди уходят. Вот и решила посмотреть. Здесь меня приняли с радостью, тем более, что мою ниша оказалась свободна. Тут так здорово. — Богиня потянулось всем своим стройным, сильным, гибким телом, словно пытаясь всех обнять.

— Понятно. И давно ты здесь?

— Достаточно. Теперь вот помогая искать недовольных, как твой отец.

— Оказывается, что многие замечали происходящее, только я предпочитала оставаться слепой. Даже отец не пожелал мне все рассказать.

— Ты не права. Мы решили, что ты свое дело еще окончила. Да и, если честно, смогла бы ты все бросить тогда?

— Наверное, нет. Но цена этому — гибель моей сестры. Кстати, что ты там сказала насчет щита Афины?

— Так ты не знала? Она обтянула его твоей кожей, да и другие боги сделали из нее себе плащи. Прости, даже не представляю, каково тебе это слышать.

— Неужели все это того стоило. Отец ведь мог представить, чем дело закончится. А теперь она погибла, да еще так!

— Это был ее выбор. Твоя сестра все знала. Но теперь для всех недовольных ты, точнее она как символ. Люди стали понимать, как могут поступить и с ними тоже, если поступили так со своей, с ровней себе. Что же тогда говорить о смертных, жизнь которых уже давно у нас перестала быть столь ценной, какой является на самом деле.