Слезы луны - Нора Робертс

— Я и не ждал другого ответа, недовольно произнес Кэррик. — Я говорю о Мэри Бренне О'Тул и хочу знать, почему ты еще не затащил ее в постель.

— Это касается только меня и Бренны, — невозмутимо ответил Шон, — и ни в коем случае не вас.

— Еще как меня. — Кэррик вскочил на ноги так стремительно, что человеческие глаза Шона не смогли уловить движение. — Ты поэтическая натура и, как я думал, поймешь меня, но ты оказался еще глупее своего брата.

— Вы не первый так говорите.

— Это же на виду, Галлахер-младший.

Шон поднялся с земли, чтобы быть вровень с Кэрриком.

— О чем вы?

— О твоей роли, твоей судьбе, твоем выборе. Почему ты заглядываешь в свое сердце, когда пишешь музыку, и не спрашиваешь его, как тебе жить?

— Я живу так, как мне нравится.

— Глупец, — повторил Кэррик. — О, великий Финн, защити меня от неразумности смертных. — Он вскинул руки, и в безоблачном небе прогрохотал гром.

— Если вы надеялись поразить меня своими фокусами, вам это не удалось. Вы вспыльчивы, я тоже.

— Как ты смеешь сравнивать мой гнев с твоим? — Кэррик пошевелил пальцем, и ослепительная молния вонзилась в землю прямо у ног Шона.

— А теперь вы меня запугиваете, — спокойно сказал Шон, усилием воли подавив желание отскочить в сторону. — Это вас недостойно.

От ярости синие глаза Кэррика стали почти черными, на кончиках пальцев задрожали крохотные язычки пламени, но вдруг эльф закинул назад голову и расхохотался.

— Ты смелее, чем я полагал. Или, прости, глупее.

— Глуп я или нет, но мне хватает ума понять, что, сколько бы вы ни глумились надо мной, настоящего вреда вы не причините. Так что и беспокоиться не о чем.

— Я мог бы бросить тебя па колени и заставить квакать лягушкой.

— Что уязвило бы мою гордость, по не более того. — Правда, проверять не хочется, мысленно добавил Шон. — Какой смысл в ваших угрозах? Они не расположат меня к вам.

— Долгое время, равное шести твоим земным жизням, я ждал того, что ты мог бы изменить в одно мгновение, просто протянув руку. — Кэррик вздохнул, снял с пояса серебряный кошель. — Во второй раз я собрал для Гвен слезы луны, превратил их в жемчуг и высыпал к ее ногам. Но она увидела лишь жемчужины.

Кэррик открыл кошель, перевернул, и жемчуг белым мерцающим водопадом хлынул на могилу Мод.

— Они сияли в лунном свете, белые и гладкие, как кожа Гвен. А она не поняла, что это не жемчуг, а мое сердце, мое томление и чистота моей любви. Я не знал, что ей нужны слова, не понимал, что опоздал, не отдал ей то, в чем она больше всего нуждалась.

Голос Кэррика зазвенел таким отчаянием и скорбью, что Шон нерешительно коснулся его руки, утешая.

— В чем она нуждалась?

— В любви. Она ждала одного-единственного слова. А я дарил ей бриллианты, рожденные солнцем, и эти жемчужины, а в последний раз камни, что вы называете сапфирами, которые вырвал из сердца океана.

— Я хорошо знаю вашу историю.

— Да, конечно. Твоя новая сестра Джуд рассказала ее в своей книге легенд. И конец там печальный, ведь я сам, ослепленный гневом и обидой, заколдовал мою Гвен. Три раза любовь должна найти любовь, сердце принять сердце со всеми недостатками и предрассудками, и тогда мы с Гвен освободимся и будем вместе. Три раза по сто лет ждал я, и мое терпение на исходе. А у тебя, Шон, есть слова.

Кэррик задумался, медленно обошел вокруг могилы.

— Ты умеешь соединить их со своей музыкой. Твою музыку должны услышать люди, но сейчас не об этом речь. Человек, обладающий твоим даром, понимает другого иногда даже быстрее, чем тот, другой, поймет себя сам. В этом твой талант. Я только прошу тебя не пренебрегать им.

Кэррик царственно взмахнул рукой над могилой, и жемчужины превратились в цветы.

— Все драгоценности, которые я дарил моей Гвен, превращались в цветы. Джуд скажет тебе, что Гвен их хранила. Некоторым женщинам нужны самые простые вещи, Галлахер, но я слишком поздно понял это.

На кончике мизинца левой руки Кэррика засияла крупная жемчужина. Эльф перебросил жемчужину Шону и одобрительно кивнул, когда Шон ее поймал.

— Бери ее и храни до тех пор, пока не будешь знать наверняка, кому она предназначена. А когда это поймешь, подари и слова. Они — волшебство, а не то, что ты держишь сейчас в руке.

Воздух заструился, затрепетал, и Кэррик растворился в нем.

— Прилипчивый парень, — пробормотал Шон, снова опускаясь на землю рядом с могилой Мод. — Очень необычная тут у вас компания.

Шон погрузился в молчание, разглядывая луноцветы, в неурочный час распустившиеся на могиле. Потом перевел взгляд на жемчужину, потер ее пальцами и положил в карман. И сорвал один цветок.

— Мод, я надеюсь, вы не возражаете, ведь это дляДжуд, — сказал он и просидел у могилы еще минут двадцать.

Шон не постучался — он привык считать этот дом родным, — но, как только дверь за ним захлопнулась, подумал, что, наверное, помешает Джуд работать, и уже хотел уйти… Поздно. Джуд уже появилась наверху лестницы.

— Ты работаешь? Я загляну позже.

— Нет, нет, оставайся. Я с удовольствием сделаю перерыв. Хочешь чаю? — спросила она, спускаясь.

— Да, спасибо, но я сам заварю.

— Хорошо. — Джуд неуверенно улыбнулась, когда он протянул ей цветок. — Спасибо. Не рано ли для луноцветов?

— В общем, да. Об этом я и хотел с тобой поговорить. И не только об этом. — Они вместе направились на кухню. — Как себя чувствуешь?

— Отлично. Правда, отлично. Кажется, утренняя тошнота осталась в прошлом.

— А как твоя работа?

В этом весь Шон, подумала Джуд, будет ходить вокруг да около и подберется к цели визита, только когда сам посчитает нужным. Пока Шон занимался чаем, она поставила в воду цветок.

— Знаешь, иногда я поверить не могу, что пишу книгу. В прошлом году в это время я еще преподавала и ненавидела свою работу. А сейчас? Скоро выйдет первая книга, а вторая словно все больше оживает с каждым днем. Я, правда, немного нервничаю, потому что придумываю свою историю, а не собираю те, что мне рассказали. Но пока мне даже нравится.

— Тебе не кажется, что, когда вот так волнуешься, пишешь лучше? — Шон достал коробку с печеньем и высыпал несколько штук на тарелку. — Просто начинаешь внимательнее относиться к тому, что делаешь.

— Пожалуй, ты прав. А ты испытываешь волнение, когда пишешь свои песни?

Шон ответил не сразу:

— Мелодии? Нет. Но бывает очень трудно выразить словами то, о чем говорит музыка. Вот тогда я и нервничаю, и расстраиваюсь.

— И как ты с этим справляешься?

— Пробую снова и снова, подыскиваю слова. — Согрев воду, Шон отмерил заварку. — А если в результате получаю лишь головную боль, выхожу прогуляться или думаю о чем-нибудь другом. А потом вдруг осознаю, что слова уже сидят в голове и будто ждут, когда я их наконец замечу.