Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая

Правда, она верит в Общину... она такая общинница. И на последнем собрании она меня осудила.

Но откуда ей знать все подробности про меня? И даже то, что меня собирались арестовать – для нее-то это не было очевидно. Ну, с ее точки зрения я действительно был неправ... идя против общины.

А может быть... может быть, она в какой-то степени ревнует меня к друзьям. Бессознательно,конечно. Поэтому она и выступала против нашей дружбы.

А вот если привезти ее сюда, на Квирин... может быть, она поймет, что можно жить и иначе. Конечно, поймет!

И лежа в темноте с открытыми глазами, я понял вдруг цель своей дальнейшей жизни. Мы с Пати просто не поняли друг друга. У нас толком еще не сложились отношения. Но если есть во Вселенной девушка, которую мне суждено любить – то это только Пати. Я однолюб. А Пати мне уже встретилась.

Вернуться за ней на Анзору. Забрать ее. Она-то жива! И я сумею ей все объяснить... конечно, сумею! Я был в этом уверен. Я только заберу ее на Квирин, а тут уж она будет решать, хочет ли за меня замуж (ха, конечно, захочет... тут такое одиночество ощущаешь – за старвоса замуж выйдешь, если встретится!)

И с этой мыслью, совершенно успокоенный и примиренный, я заснул.

Здесь, на Квирине, много всяких странных праздников.

Лучше сказать, здесь очень мало общих праздников. Потому что люди-то все уж очень разные. Вот у нас в Лервене все праздники – общие. День Цхарна, День Победы, День Единства в Труде. А здесь общий праздник только один – это Новый Год. Судя по литературе – я сам еще Нового Года на Квирине не встречал.

Нет, впрочем, есть какие-то общие радостные даты – ну, к примеру, когда возвращается какая-нибудь крупная и важная экспедиция, которую все ждали. Или когда проходят испытания какого-нибудь супернового корабля. Но они не отмечаются как годовщины. Да и не празднуются всем-то народом...

И все-таки праздников на Квирине много. Только они все индивидуальные. Конечно, христиане, к примеру, празднуют Пасху и Рождество. Есть свои традиции в отдельных Космических службах. Но в основном празднуют – дни рождения (у нас вообще никто свой день рождения даже не знает), всякие личные и коллективные события. Например, когда спасатели кого-нибудь избавляют от смертельной опасности, спасенные (почему-то они называются крестниками) должны устроить вечер в честь спасателей. Ну, так принято... никто, конечно, не возмутится, если этого не будет (иногда и не бывает). Но так принято, и обычно делается. А что, это же приятно – праздничный вечер устроить.

Я долго думал, почему здесь не празднуют, к примеру, день победы в последней сагонской войне. Но почитав кое-что по истории, понял. Во-первых, не было никакого дня. Война прекратилась постепенно. Во-вторых, не было и победы. Ну, победа в том смысле, что сагоны не добились своего – не захватили ни одну из планет Федерации. Но все же сагоны тогда сильно продвинулись в завоевании галактики, и все это до сих пор постепенно отвоевывается. Но это уже войной не считается почему-то.

Но я отвлекся. Так вот, в семье Энгиро собирались праздновать юбилей Открытия Гетеротропного Принципа. Во-первых, потому, что открыл его Геррин Энгиро. Во-вторых, потому, что этот принцип коренным образом (я не понял, как) изменил взгляды на поиск каналов и навигацию.

Я еще не изучил физику настолько, чтобы понять этот принцип. В общем, он заключается в том, что пространство неоднородно, что в некоторых его частях выходы в подпространство гораздо чаще, чем в других. Остается только искать эти области повышенной концентрации выходов. Но это все, наверное, звучит как ужасающая профанация, поэтому я больше не буду пытаться это объяснить.

В общем, Геррин – великий физик. Я это понял, когда приехал на праздник в дом Энгиро. Потому что туда собрался, наверное, весь Институт Физики Подпространства и еще представители всех других физических институтов, лабораторий и отделов. И еще там был Марк Энгиро и четверо его детей. Старшего мальчика я видел впервые, ему было двенадцать. Трехлетняя Лиль была на этот раз наряжена в очень пышное блестящее розовое платьице до колен и огромный белый с розовыми блестками бант, и в этом виде напоминала дивный тропический цветок. Не было только жены Марка – она по-прежнему находилась в экспедиции.

Геррин, очень изящный и подтянутый, в каком-то фраке, с цветком в петлице, стоял у одного из столов с бокалом в руке и разговаривал со всеми подряд. К нему подходили все новые и новые люди. Геррин сиял. Рука с бокалом, кажется, никогда не опускалась.

Ирна была очень занята. Тем не менее, увидев меня, она ко мне бросилась с радостной улыбкой: «О, Ланс, здравствуй, здравствуй, пойдем, я тебя покормлю». Она мне еще в первую встречу сказала, что я слишком худой. Хотя по-моему, я очень растолстел за последнее время. Ирна провела меня в Летний Зал... я даже не думал, что в этом маленьком доме могут быть такие огромные помещения. В Зале были по периметру расставлены столы с разной едой. Ирна подала мне огромную тарелку из розового стекла и стала накладывать на нее по ложечке разнообразных салатов и закусок. Очень скоро я начал протестовать, но Ирна никакого внимания не обращала на мои протесты. Наконец с наполненной тарелкой она проводила меня в угол, усадила в кресло и притащила еще бокал с какой-то темной жидкостью.

– Сначала поешь, – сказала она, – а потом все остальное.

В это время кто-то позвал.

– Сэни Энгиро! Там ваша внучка, кажется, залезла в фонтан.

Ирна охнула, бросила на меня извиняющийся взгляд и убежала.

Что было делать? Вокруг толпились ученые... нда, никогда бы не подумал, что это ученые. Нормальные люди. Старички, вроде Геррина, еще похожи на ученых. Но вот – молодая девчонка, моего возраста наверное, вся в рыжих кудряшках, очень смешливая. Она что – тоже физик? Все, конечно, бывает... Парни, вполне нормально одетые. Правда, вот разговоры... Слева от меня обсуждали какую-то локальную трансформацию при гиперпереносе. Справа двое парней вообще изъяснялись исключительно короткими и странными словами. Один говорил что-то вроде: пи... четыре эс... перенос... си... двенадцать в восьмой степени... А другой кричал, что не в восьмой, а в девятой, и если он думает, что там есть си, то он сам коллапсар кренделеобразный. Правда, рядом с ними несколько физиков говорили о вполне понятных вещах – о том, когда наконец откроют Лунный Павильон в Бетрисанде.

Делать нечего, я стал есть. Действительно, было очень вкусно. По крайней мере, некоторые из закусок мне сильно понравились. Я увлекся едой. Вскоре ко мне подошел какой-то физик и сел на подлокотник моего кресла. От неожиданности я перестал есть. Физик наклонился ко мне.

– Ты и есть Ландзо?

– Я? Да.

– Ара, – он небрежно протянул мне руку, – Я Марк.

– А... – я только сообразил, кто это такой... и глаза. Точно, как у Таро. Это у них семейное.

– Пошли? – спросил Марк. Я отставил тарелку в сторону и с трудом выбрался из кресла.

Вдали Ирна вела переодеваться дочку Марка в совершенно мокром, облепленном вокруг тела розовом платьице.

– Разберутся, – Марк легкомысленно махнул рукой. Мы вышли в сад. Здесь народу было поменьше. В основном, дети физиков. Они с визгом гонялись вокруг фонтана – того самого, в который упала (или влезла) дочь Марка.

Я не знал, о чем можно говорить с квиринцем, да еще и с физиком. Но Марк взял инициативу на себя.

– Кварковый бульон хочешь? – я раскрыл широко глаза, потому что слова «кварковый суп» ассоциировались у меня с чем-то другим и явно несъедобным. Но Марк махнул рукой, исчез на несколько секунд и появился с двумя высокими бокалами, в каждом бокале было три разноцветных слоя непрозрачной жидкости, из которой торчала соломинка.

– Это коктейль такой, – пояснил Марк. Я попробовал. Нижний слой явно состоял из пива.

Мне не хотелось пить. Я всю эту неделю даже не прикасался к алкоголю. Вообще странный у меня запой какой-то был... Я думал, что так не бывает. После посещения семьи Энгиро я как-то успокоился, жизнь моя более-менее вошла в норму, и пить расхотелось. Совсем.

Но из вежливости я тянул коктейль. Закусывали мы оливками и солеными орешками. Пошло довольно неплохо.

– Такого даже в «Синей вороне» не попробуешь, – объяснил Марк, – это наш, фирменный... у нас в институте делают. А ты в «Синей вороне»-то, кстати, был?

Я знал, что это такой ресторан, видел, конечно, снаружи. Там у входа такая старинная каменная птица сидит. Действительно, синяя. Но внутрь я не заходил. Поэтому помотал головой.

– Ну ты даешь... ты ведь уже здесь три месяца? И до сих пор даже в «Ворону» не зашел... Может, ты и в Бетрисанде не был?

В Бетрисанде я был, конечно. Хотя и не везде.

– Да мне неудобно... – сознался я, – одному как-то...

– В какой-то степени ты прав, – согласился Марк, – Действительно, идти и напиваться в одиночку... Ну ладно, сходим вместе. Вот Мира на той неделе прилетит, и сходим.