Шесть шестых - Сергей Ильвовский

— Вот и я так думаю, — отозвался Смолин. — Но согласитесь, во всем этом есть что-то странное. Ребриков категорически отказывается разговаривать с кем бы то ни было! Наши репортеры хотели проинтервьюировать его прямо у него дома. Он им отказал! Отказывает и другим корреспондентам, хотя, казалось бы, что для него в этом плохого? Наоборот — лишняя слава. А он не желает! И в то же время соглашается на встречу с совершенно незнакомой ему женщиной по одному ее слову! И слово это очень похоже на какой-то пароль! Я не собираюсь выяснять, что вы намерены делать, — я понимаю характер вашей работы. Но считаю, что эта запись очень важна, вы согласны?

— Во всяком случае, Борис Евгеньевич, — осторожно подбирая слова, ответил Шугаев, — мы обязательно будем учитывать ее существование. Вы оставите нам эту кассету?

— Естественно. Надеюсь, у вас нет ко мне дополнительных вопросов?

Шугаев, прежде чем ответить, вопросительно взглянул на Колапушина, но тот отрицательно помотал головой.

— Никаких, Борис Евгеньевич! Вот ваш пропуск.

— Вот и прекрасно! В таком случае я поеду по своим делам, с вашего разрешения. До свидания.

Смолин легко поднялся со стула, взял протянутый листок и все так же стремительно вышел из кабинета.

— Хорош! — неодобрительно, но восхищенно проговорил Шугаев, глядя на закрывшуюся дверь. — Видал, Арсений Петрович! И это у меня в кабинете!

— Видимо, уверен, что мы ничего доказать не сможем.

— Можешь не сомневаться! Даже людей посылать без толку. Во-первых, нам около квартиры Ребрикова светиться совершенно незачем, да и нет там уже этого «жучка», будь уверен! Они записали все, что хотели, и «жучок» сняли — иначе бы он не рискнул к нам приехать. Максимум, что, может быть, удастся доказать, — что кто-то открывал, скажем, недавно телефонную коробку на лестничной площадке и что-то присоединял к проводам. Вот и все! Кто, что — этого мы никогда не узнаем! Забыли об этом! Но помог он нам существенно — согласен?

— Если это не тот самый хитрый ход, о котором говорил Мишаков.

— Все не оставляешь мысли, что это он сам все и организовал ради поднятия рейтинга? Зря ты это! Он, конечно, наглец первостатейнейший, но не до такой же степени, в конце-то концов! И не получается у тебя — он должен был бы сначала передачу показать, а уж потом к нам с этой записью прийти. Давай все-таки будем исходить из того, что все организовал сам Троекуров с кем-то еще.

— Скорее кто-то вместе с Троекуровым. И не Троекуров, а этот кто-то играл в этом деле главную роль.

— Соглашусь. Есть у тебя предположения, кто бы это мог быть?

— Ну, если организатор не Смолин, то рабочие отпадают автоматически. Девочка эта молоденькая тоже вряд ли смогла бы придумать такое, да и Троекуров с ней никогда бы не связался. Все это придумал человек, который великолепно знает игру! То есть любой из тех, кто в тот день находился в аппаратной и кто всегда там находится во время съемок! Остальные — операторы, например — просто всех тонкостей знать не могут.

— Кроме этой девочки, больше никого не исключаешь?

— Не могу, Павел Александрович, — ответил Колапушин после секундного раздумья. — Все они работали на этой программе с самого начала, все знают игру досконально! Все люди очень неглупые. А некоторые, — Колапушин вспомнил режиссера Гусева, — вообще относятся к игрокам как к рабочему материалу. Как будто это не люди, а заготовки какие-то для работы. Понимаю — это профессиональный цинизм — подозревать всех и вся, но я этим и не собираюсь заниматься. А вот исключить кого-то тоже не могу — так уж сложилось…

— Понимаю тебя, — вздохнул Шугаев. — И что делать собираешься?

— Сейчас обзвоню всех ребят — пусть срочно сюда едут. Эта намеченная на завтра встреча может оказаться важнее всего остального. До завтрашнего утра не так уж много времени осталось — надо срочно разработать какой-нибудь план. Павел Александрович, может, дадите мне хоть кого-нибудь из наружки?

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, но нет у меня сейчас свободных людей! Вы же не одни у меня! Выкручивайся, Арсений Петрович, сам как сможешь.

— Павел Александрович! Ребриков практически всю мою группу в лицо знает! А если он с этой женщиной о чем-то очень важном говорить будет? Мы же к нему даже и близко подойти не сможем!

— Все я понимаю, но людей свободных нет! Любую другую помощь окажу — хоть ночью домой звони! Дать тебе техников из ОТО?[5] Можно попробовать издали их разговор записать.

— Да разве на Арбате в этой толчее издали что-нибудь запишешь? — безнадежно махнул рукой Колапушин.

Глава 35

Кассету с записью телефонного разговора прослушали в комнате оперативников много раз, пытаясь уловить все оттенки и нюансы. По слову «радуга» было совершенно ясно, что все услышанное имеет к делу самое прямое отношение.

— Ну, все всё запомнили? — спросил Колапушин, выключая наконец магнитофон.

— Как стихи — наизусть могу прочитать! — заверил его Немигайло. — Попробуй тут не запомни — шестой раз слушаем! Ночью меня разбуди, спроси, так только от зубов будет отскакивать!

— Егор, ты точно уверен, что эту женщину там, на телевидении, не слышал?

— На все сто, Арсений Петрович! И вообще, это молодая девица, по-моему. Голос уж больно звонкий.

— Ну, тебе, как специалисту, конечно, виднее. Впрочем, завтра увидим. А ты, Вася, — повернулся Колапушин к Пупкину, — тоже этот голос не узнаешь?

— Да я там с женщинами вообще не разговаривал, Арсений Петрович. Слышал только, как Егор Фомич в холле эту Лену в кабинет приглашал, а она ему что-то ответила. Но по-моему, это не она — голос не похож.

— Да конечно, не она, Вась, — подтвердил Немигайло. — Та соплюшка совсем и разговаривает, как школьница.

— А ты, Миша? — Тон Колапушина был уже вовсе унылым.

— Я же из студии не вылезал, Арсений Петрович. А туда ни одна женщина за всю ночь ни разу не заходила. Там только монтировщики были, так они совсем по-другому разговаривают!

— Что, Миш, матерятся много? А ты, как девица невинная, весь из себя краснел и стеснялся? — подколол Ечкина Немигайло.

— Они, Егор, не матерятся. Они просто матом разговаривают. Нет, я голос имел в виду. Вот то, что это не они, совершенно железно!

Колапушин немного подумал и остановил всех жестом.

— Из этого вовсе не следует, ребята, что эта женщина или девушка там не работает. Скорее наоборот — она работает именно там! И совсем не исключено, что она-то и есть организатор преступления и убийца. А звонок Ребрикову не более чем хитрость — просто предлог, чтобы выманить его из дома для разговора с глазу на глаз, а не по телефону. Потому-то она и предложила встретиться в центре, где всегда людно и очень легко затеряться в толпе. Вот такие у нас с вами дела. Какие будут соображения? Не молчите — высказывайтесь! Любые соображения, но только быстро! Времени у нас уже совсем мало осталось.

— Давайте я все-таки попробую подойти, Арсений Петрович, — в очередной раз предложил Ечкин. — Ну не мог он меня там видеть! Мы же сразу в студию прошли, и я оттуда до утра не вылезал!

— Нет, Миша! — возразил Колапушин. — Мы не можем рисковать. Кто знает, где он был, когда мы все приехали? Мог ведь стоять где-нибудь на лестнице и хорошо разглядеть нас всех. К тому же ты и около его дома сегодня был.

— Да чего я там побыл-то — пятнадцать минут всего! Вы же почти сразу позвонили.

— А если как раз в эти пятнадцать минут он в окно и посмотрел? Ты пойми — он сейчас настолько насторожен, что стоит ему увидеть хоть одно знакомое лицо, он тут же может повернуться и уйти. И встреча не состоится! Не сомневаюсь, что они встретятся в следующий раз в каком-нибудь другом месте, вот только мы об этом вполне можем и не узнать! Не каждый раз нам такие кассетки дарить будут.

— Ну давайте я попробую, — вступил в разговор Вася. — Конечно, Ребриков меня хорошо запомнил, но я же могу и со спины к нему подойти. Он меня даже и не увидит!

— Нет, Вася, нет! — решительно запретил Колапушин. — Даже если тебя и не увидит Ребриков, то увидит та дама, с которой он должен встретиться. Вероятность того, что она работает на телевидении, очень высока! Мы могли и внимания на нее никакого не обратить, а вот она вполне могла нас всех разглядеть! Пока не поздно, надо разыскать участкового на Арбате, чтобы решить вопрос с установкой направленного микрофона. По-моему, там рядом есть жилые дома, но надо же заранее договориться с жильцами. Нам самим Ребрикова с этой женщиной можно наблюдать только издали!

— На Арбате всегда народу лом, тем более в такую погоду! И все галдят! И около кафешек музыка вечно играет, — безнадежно сказал Немигайло. — Ни черта мы издали не разглядим! А уж услышать… — Он отрицательно помотал головой. — Ни хрена мы в этой записи потом не разберем!