Алекс и я - Айрин Пепперберг

Уходя я сказала: «Пока, Алекс». Сидя в маленькой клетке ветеринаров, он испуганно посмотрел на меня. «Прости» (‘I am sorry’), – сказал он тоненьким голосом. «Иди сюда (‘Come here’). Я хочу назад (‘Wanna go back’)» – это звучало так трогательно, что меня просто разрывало от чувств. «Всё в порядке Алекс, – я стремилась, чтобы мой голос звучал как можно более убедительно. – Я приеду к тебе завтра. Я вернусь завтра». Я повторила это несколько раз, вкладывая в свои слова всю убедительность, поскольку Алексу важно было понимать, что я действительно вернусь, а не оставлю его в этой клинике.

Каждый день я вставала рано, приезжала в Северо-Западный университет, проводила лекции, потом еще час добиралась до ветеринарной клиники и проводила столько времени, сколько было возможно, с Алексом. Я уезжала около трех часов, чтобы избежать пробок, возвращалась в лабораторию, паковала вещи для предстоящего переезда в Тусон, на обед у меня был сэндвич или что-то подобное. Такой режим был изматывающим – физически и эмоционально.

Некоторые лекарства ветеринары давали Алексу, поместив его в резервуар, в котором Алекс их вдыхал. Бедная птица ненавидела этот процесс и первое время повторяла: «Хочу назад… хочу назад», – каждый раз, когда он ждал выключения таймера, чтобы выйти из резервуара для ингаляции. Алекс знал этот рутинный процесс, ждал, когда выключится сигнал таймера, и произносил: «Иди сюда. Хочу назад!»

Один раз у ветеринаров было срочное дело, и они не смогли вынуть Алекса из комнаты сразу же после того, как выключился таймер. «Подожди, мы заняты», – говорили ему ветеринары. Алекс не мог ждать. После безрезультатных криков «Хочу назад», он стал стучать клювом по стеклу. «Рау attention! (‘Внимание!’) – сказал он. – Внимание! Идите сюда. Хочу назад!» Этой фразе – Внимание! – он научился от студентов, которые в ходе тренировки обращались к нему со словами «Давай, Алекс, обрати внимание!».

К середине ноября стало очевидно, что лекарства не помогают. Сьюзан и ее коллеги, Ричард Най (Richard Nye) и Скотт МакДональд (Scott McDonald), вызвали меня на консилиум, чтобы определиться с дальнейшими действиями. Один вариант – продолжить давать Алексу лекарства и надеяться на то, что они помогут. Другим вариантом было хирургическое вмешательство. Однако второй вариант был опасным, это был эксперимент. В конце концов я сказала, что я за второй вариант.

На тот момент во всей стране было только два специалиста по микрохирургии, которая была нам нужна. Операция состояла в соскабливании спор грибка с грудной полости Алекса.

Одним из хирургов, который мог выполнить подобную операцию, был Грег Харрисон (Dr. Greg Harrison) из Лэйк-Уорт, Флорида, с которым я познакомилась на конференции. К счастью, я уже прошла все необходимые формальности, чтобы взять птицу в полет, и мне оставалось только лишь купить билеты. Я отменила телефонную конференцию с Northern Illinois Parrot Society – не предупредив меня, они начали сбор средств, чтобы помочь покрыть расходы на лечение Алекса. Свой билет я оплатила пластиковой карточкой. Я позвонила Эрни Колацци (Ernie Colazzi), моему другу, который заверил меня, что я могу звонить ему, если мне что-то потребуется. Я попросила шестьсот долларов на билет для Алекса. Я не могла поставить клетку с ним под сиденье. Мне нужно было постоянно наблюдать за ним, давать ему еду и пищу.

Мой отец, который в то время жил во Флориде, встретил нас в аэропорту и привез в офис Грега. Нам пришлось ждать, мы не могли кормить Алекса из-за предстоящей операции. Алекс же начинал хотеть есть. Мы сидели в приемной, и Алекс всё более настойчиво повторял: «Want banana» (‘Хочу банан’), «Want corn» (‘Хочу кукурузу’), «Want water» (‘Хочу воды’). Я сказала, что не могу ему дать этого, что мы должны подождать. Алекс посмотрел на моего отца и сказал: «Хочу на плечо». И вот Алекс переместился на плечо к моему отцу и забормотал ласковым голосом, что он хочет тот или иной фрукт. Отец же был глуховат и не слышал мягкие требования Алекса. Наконец, тот закричал в ухо отцу: «Want kiwi!» (‘Хочу киви!’). Алексу никогда не нравилось киви, но было очевидно, что он впал в отчаяние. Несмотря на то что я была очень уставшей и расстроенной, я рассмеялась.

Я попросила остаться с Алексом, когда Грэг делал ему анестезию, чтобы Алексу было спокойнее и не потребовалось больше медикаментов. Выйдя в приемную, я заснула, впервые так легко за последнее время. Через час Грэг разбудил меня и дал мне сверток, завернутый в полотенце. «С ним всё будет в порядке», – уверил меня Грэг. Через какое-то время Алекс начал слегка шевелиться, потом сильнее. Он открыл один глаз, моргнул и сказал дрожащим голосом: «Хочу назад». Я ответила: «Всё будет хорошо. Я вернусь завтра».

Следующим утром я вернулась уже к более бодрому попугаю, и мы вместе полетели в Чикаго. Алекс оставался в ветеринарной клинике еще несколько недель, чтобы быть под наблюдением и набраться сил. Мы также боялись, что могли недостаточно хорошо продезинфицировать лабораторию от аспергиллеза перед моим отъездом в Тусон. Мы не хотели подвергать Алекса повторному риску.

Алекс стал настоящим центром внимания у ветеринаров. Он разговаривал с каждым, кто готов был его слушать. Его клетка была рядом с кабинетом бухгалтера. Бухгалтеру приходилось задерживаться, работая с бухгалтерскими книгами. Алекс спрашивал: «Хочешь орех?» – «Нет, Алекс», – отвечал бухгалтер. Алекс настаивал: «Хочешь кукурузу?» – «Нет, спасибо, Алекс, я не хочу кукурузу». Это продолжалось какое-то время, и бухгалтер пыталась не обращать на Алекса внимания.

Алекс явно дошел до белого каления и спросил раздраженным голосом: «Well, what do you want?» (‘Так что же ты хочешь?’). Бухгалтер рассмеялась и уделила Алексу внимание, которого он требовал.

Таким был мой Алекс.

Глава 6

Друзья Алекса

Сложись ситуация иначе, я с удовольствием осталась бы в Северо-Западном университете. Мне нравился потрясающий студенческий кампус на озере Мичиган. В университете у меня были прекрасные коллеги, близкие друзья и замечательные студенты. Алекс стремительно развивался: он расширял наши представления о границах когнитивных возможностей птиц в той степени, в которой от него этого совершенно не ожидали.

Однако мои желания не имели значения. Руководство университета не знало, как со мной поступить. Мой научный подход находился вне общего господствующего направления в науке. Я была слишком смелой в вопросах, которые ставила. Мои исследования невозможно было классифицировать с научной точки зрения: они не попадали ни в категорию психологии, ни в рамки лингвистики, не являлись они и исследованиями