Кукловод - Андрей Троицкий

– Паспорт, – повторил Литвиненко.

– Понимаете ли, я подвергся бандитскому нападению, – Алексашенко слегка шепелявил. – Это произошло несколько дней назад в ресторане «Утопия». Точнее в туалете. Я закрылся в кабинке, ну, понятно… Вдруг один молодой недоумок выбил дверь ногой. Он набросился на меня. И вот. На верхнюю губу два шва наложили.

Алексашенко показал на свое лицо. Задрал верхнюю губу, обнажая то место, где некогда торчал передний зуб.

– А затем, когда я отключился, этот гад обобрал меня дочиста. Деньги, паспорт. Золотую цепочку с крестом снял с шеи. И на себя напялил. Все забрал. Вроде как в наказание. Приревновал к одной девке из кордебалета. Ее ухажер.

– Вы в милицию заявлял? – спросил Литвиненко. – Телесные повреждения средней тяжести как-никак.

Алексашенко покачал головой.

– Не до этого было. Там в кабаке как раз в это время стрельба началась, какая-то бандитская разборка. Завалили одного парня возле бара. Короче, я взял такси и поехал домой. От греха подальше. А то привлекут под горячую руку. И потом доказывай, что не связан с этим убийством. Решил, что сам разберусь.

– Имя, фамилия нападавшего вам известны?

– Я навел справки. Это Рогожкин Николай. Он всю дорогу в этом кабаке отирается. Рогожкина многие знают. Его подружка Светка Мамонова там работает. Каждый день в кордебалете задом крутит.

Алексашенко неожиданно поднялся, давая понять, что разговор уже подошел к концу. Он оделся, вышел из квартиры, за порогом обернулся.

– Если ты обманул меня хоть в самой малости…

– Что вы, упаси Бог, – Алексашенко прижал руки к груди и выпучил глаза. – Как можно? Ни словом не соврал. Я ведь не идиот.

– Очень сомневаюсь, – процедил сквозь зубы милиционер.

– Я разбираюсь в людях, – тараторил Алексашенко. – Понимаю, кому можно соврать. А с кем, как на духу… Как на исповеди…

– Если ты меня обманул, – продолжил подполковник, – тогда мы увидимся еще раз. И тебе на морду наложат столько швов, что ты их за день не сосчитаешь. А новые вставные зубы придется покупать крупным оптом.

– Господи, да я…

Подполковник больше не слушал. Он сел в лифт и нажал кнопку первого этажа, забыв о существовании Алексашенко.

Оставшись один, Алексашенко обнаружил, что после встречи с милиционером у него трясутся колени. Успокоившись, он долго расхаживал по квартире, решая головоломку: с какой целью приходил к нему на квартиру подполковник милиции, настроенный весьма и весьма решительно. Приходил поинтересоваться судьбой выбитого хулиганом зуба? Или состоянием здоровья Алексашенко? Это даже не смешно.

Скорее всего, этот Рогожкин, отъявленный подонок и отброс общества, уже воспользовался паспортом Алексашенко. Учредил какую-нибудь фиктивную фирму. Кого-то кинул по крупному. Или замочил, с него станется. И оставил паспорт на месте преступления, словно визитную карточку. Хотел пустить ментов по ложному следу. Но те разобрались. Слава Богу.

Дорога к дому сельского учителя оказалась долгой. Шли гуськом, Акимов первый, за ним Величко. Замыкал шествие Рогожкин, который впотьмах то и дело спотыкался, и даже пару раз упал. Проткнул выброшенную вперед ладонь острыми шипами разросшийся колючки.

Величко тоже спотыкался, рвал брюки, проваливался в норы сусликов, но чудом сохранял равновесие. Покрышки от «Жигулей» тянули руки. Темнота вокруг была плотной, почти осязаемой. Казалось, ночь можно потрогать руками.

Акимов остановился, велел Рогожкину достать фонарик и идти первым, освещая путь.

– Иначе мы досветла дорогу не найдем, – сказал Акимов.

Величко взял себе третью покрышку, освободив Рогожкину руки. Тот достал из кармана плоский фонарик. Теперь зашагали веселее. Наконец, уперлись в невысокий заборчик, пошли вдоль него, свернули в переулок.

Над поселком разлилась звенящая тишина. В своих маленьких домиках спали люди, спали собаки в будках. Только где-то рядом чирикал страдавший бессонницей сверчок. Акимов зашел вперед Рогожкина, поставил покрышки у забора, отвернул завертку калитки, пропуская спутников вперед.

Тропинкой, петлявшей между сохлых кустов боярышника, они подошли к крыльцу. Акимов костяшками пальцев постучал в окно. В доме послышалось неясное шевеление. Чьи-то приглушенные голоса, мужской и женский. Шелохнулась занавеска, в окне показалось мужское лицо и тут же исчезло. Акимов поднялся на две ступеньки крыльца.

– Кто там? – спросили мужской голос с другой стороны двери.

– Это я, Акимов.

Щелкнула задвижка, отворилась дверь. Хозяин, высокий худой мужчина, одетый в длинные черные трусы и майку без рукавов, пожал руку Акимову. Провел гостей за собой, зажег жировую свечу и поставил ее на низкую железную печку. Фитиль загорелся ярче, свеча зашипела, забрызгала по сторонам капельками расплавленного сала.

Хозяин поочередно протянул руку Рогожкину и Величко, представился:

– Галим Чоканович Мусперов, учитель. Для краткости просто Галим.

Покрышки сложили у двери, одна на одну.

– Спасибо, – поблагодарил Галим. – А то угля в этом году больше не обещают. Мне, как учителю, привезли одну тонну. А ночью почти весь уголь разворовали. Проходите в комнату.

Он взял с подоконника сапожный нож, проверил, хорошо ли режется резина покрышек, и остался доволен. Гости прошли на половину учителя. Единственная комната поделена надвое перегородкой. В середине перегородки вырезан прямоугольник, который занимает низкая металлическая печка. Дымоход наладили не через крышу, а через оконную форточку. Видно, железное колено пропускало дым. Воздух в комнате был хоть и теплый, но застоявшийся, отдающий угольной копотью.

Величко устроился на стуле. А Рогожкин рассматривал интерьер комнаты. Конечно, при блеклом свете жировой свечи всего не разглядишь. Но и без света понятно, небогатое тут житье. Пара стульев. У печки низкая узкая кушетка, на которой спит учитель. В темном углу газовая плита. У окна письменный стол с одной тумбой. А что это на столе, темное длинное?

Рогожкин вздрогнул: это же гроб.

– У вас что, покойник в доме?

– Нет, – покачал головой Галим. – Мать год назад ездила в Россию. Там купила себе гроб соседке, русской старухе, и привезла сюда. У нас совсем нет леса. Гробы очень дорогие. А соседку похоронили, пока мать была в отъезде. Используем гроб не по назначению.

Учитель для наглядности подошел к столу, поднял крышку. Гроб с верхом набит мелкой картошкой. Рогожкин хихикнул и занял второй стул. Акимов поправил одеяло, сел на разобранную койку. Учитель заявил, что сидеть ему не хочется, остался стоять. С другой стороны перегородки закашлялась женщина.

– Мать заболела, – пояснил Галим. – А я еще вечером понял, что вы приехали. Сосед через улицу прибежал, говорит: человека убили и столовую сожгли. Ну, думаю, это вы приехали. Обрадовался.

– А Назаров сейчас где? – спросил Акимов.

– Он уехал отсюда больше месяца, – ответил Галим. – Избил свою женщину цепью и уехал. Раньше Назаров со своими бандитами грабил водителей дальнобойщиков. А тут цены на мясо сильно взлетели. Теперь он нашел более прибыльное дело. Угонит из России скот, переправляет через границу, здесь продает перекупщикам.

– И что покупают ворованный скот?

– Почему не купить, если есть деньги? А вам надо уходить. Утром в поселок приедет милиция. Человека на лошади послали сообщить. Будут сгоревшую столовую смотреть. Нельзя вам тут оставаться.

Старуха за перегородкой надрывно закашлялась.

– Где мне искать Назарова? – спросил Акимов.

– Я слышал, они гонят скот разными маршрутами до центральной усадьбы колхоза Жубанова. Это раньше она была усадьбой. Теперь на все село несколько стариков осталось. Это километрах в тридцати пяти отсюда. Удобное для таких дел, совсем безлюдное место. Туда приезжают перекупщики, берут у Назарова скот.

– Что он сам до места коров гонит?

– Зачем сам? Этим занимаются его люди. Сам он приезжает, чтобы получить деньги от перекупщиков и рассчитаться со своими парнями.

– Будешь нашим проводником? Я заплачу.

– Дело не в деньгах.

Галим задумчиво теребил черные коротко стриженые волосы. Старуха, внимательно слушавшая разговор ночных гостей, беспокойно заворочалась на койке, засопела, закашлялась еще громче. Видимо, хотела своим кашлем предостеречь сына от необдуманного и опасного шага. Галим продолжал раздумывать.

– Без тебя мы вряд ли найдем Назарова, – сказал Акимов. – Тогда, считай, все насмарку. Скоро нам нужно возвращаться обратно через границу. Если согласен, скажу только одно: дело рискованное. – А, что мне терять? – махнул рукой Галим. – Работу? Школа закрылась два года назад, с тех пор я не учу детей. Обещали открыть мусульманскую школу, изучать адат и шариат. Но и это заглохло. В этой глуши негде подработать. Тут никто не станет брать частные уроки французского. Так что, я с вами.