Бриллиант для Слепого - Андрей Воронин

— Мне не померещилось? — спросила блондинка. Дверь медленно закрылась сквозняком. Блондинка вылезла из бассейна и подошла к столу.

— Уматывать надо, — сказала ей подруга.

— И все это оставить?

— Нет. Денег нам теперь все равно никто не заплатит, хотя бы натурой возьмем.

Блондинка подхватила ломоть щедро отрезанного арбуза, сочный, кроваво-красный, и впилась в него зубами. Косточки она плевала под ноги, как это делали Скелет и Генка. Другие проститутки тоже колебались недолго, и вскоре за столом образовался девичник.

— За что это их? — вспомнила о хозяевах праздника блондинка.

— Хрен их знает, чего ментам в голову взбрело.

— Может, пригласить кого, — задумалась блондинка.

— Дай хоть день без мужиков отдохнуть.

— Кто тебе сказал, что я мужиков приглашать собралась?

Девушки точно помнили, что мобильники авторитетов лежали на столе, но их на месте не оказалось.

— Менты прихватили.

— Могу спорить, потом им их не отдадут. Скажут — пропали.

— Если бы. Скажут, мы украли.

— За что их повязали?

— Кто ж его знает?

Шампанского было много, хватило бы на десяток телок. Вода все еще, с шумом низвергаясь с консоли, бурлила в бассейне. Но прохлада уже не манила девушек. Они разгорячились от спиртного, запивая шампанское водкой. Неожиданная свобода, полученная взамен тяжелой ночной работы, вскружила им головы.

— Слушай, Светка, а ведь должен был еще один блатной подъехать. Как его...

— Петрусь, — напомнила блондинка.

— Может, прихватим кир, харч и рванем отсюда. Мне работать расхотелось.

— Не приедет. Скелет давно ему звонил. И тут послышались шаги в коридоре.

— Банщик поразвлечься решил, — блондинка подмигнула подругам, — или массажист.

— У этих ребят забавы уже поперек горла стоят. Такого насмотрятся за день, что их потом на голую бабу и за деньги смотреть не заставишь. К тому же, я слышала, что массажист педик.

Дверь отворилась, и в ее проеме показался омоновец. На этот раз на его голове не было дурацкой черной шапочки с прорезями для глаз. Автомат он держал стволом вниз и выглядел совсем не грозно — коротко стриженый блондин с мужественным лицом. Картину портили лишь глаза — жадные и холодные. Он без улыбки смотрел на голых женщин, даже не пытавшихся прикрыть свою наготу. Блондинка, сидевшая в шезлонге, демонстративно сводила и разводила колени:

— Что-нибудь забыл, красавчик? Омоновец промолчал.

— Не хочешь говорить, не надо. Все можно сделать и без слов.

Блондинка поднялась и, покачивая бедрами, пошла к омоновцу. Тот поднял руку, выставив перед собой ладонь, словно пытался усилием воли остановить проститутку. В его взгляде не было похоти.

— Стоять! — негромко проговорил омоновец и взглянул на часы. — Всем на сборы пять минут, поедете со мной.

— Куда? — игриво приложив палец к губам, поинтересовалась блондинка. — Работу работать?

— Посидишь ночь в кутузке, протрезвеешь. Омоновец прислонился к косяку и напомнил:

— Время пошло. Он курил, с безразличием глядя на то, как девушки одеваются.

— Я же говорила тебе, сматываться надо. Теперь бесплатно работать придется.

Блондинка принялась складывать в большую спортивную сумку выпивку и закуску. Действовала ловко, накрывая одну большую тарелку другой.

— Зря стараешься, — сказал омоновец, — в камере тебе спиртное не пригодится.

— Ты что к нам имеешь, красавчик? Мы с пацанами пришли поразвлечься в баню. Это законом не запрещено. Или, может, ты думаешь, мы проститутки? Омоновец не выдержал напряжения и рявкнул:

— На выход!

— Подумаешь!

Закинув на плечо пустую сумку, блондинка с сожалением посмотрела на оставленную выпивку и закуску. Проходя мимо омоновца, тронула его рукой за плечо:

— Злой ты какой-то. Наверное, женщин не любишь.

Как оказалось, машина со Скелетом и Генкой Ростовским все еще стояла во дворе бани. Авторитетов, не церемонясь, уложили на пол, девушкам разрешили сесть на длинную жесткую лавку. В зарешеченный отсек с ними забрался омоновец. Он не отвечал на вопросы, мрачно смотрел под ноги, следя за тем, чтобы авторитеты не пытались освободиться.

— Хрен знает что, — возмущалась блондинка, — вот тебе и повеселились.

Девушек не обыскивали. Блондинка вынула сигарету, щелкнула зажигалкой. Омоновец без слов завладел пачкой, демонстративно сжал ее в кулаке и кинул, целясь в голову Скелету. Попал.

Капитан уже ждал новых гостей в холодной комнате, где из мебели имелись лишь стол, удобное кресло и привинченный к полу табурет.

— Привезли? — спросил он омоновца, когда тот заглянул в приоткрытую дверь.

— Двоих, и еще четырех проституток. В бане взяли.

— Пьяные? — поинтересовался капитан.

— В меру, соображают еще.

— Волоки сперва авторитетов, потом с бабами разберемся.

Разговор капитана со Скелетом и Генкой Ростовским вышел точь-в-точь таким же, как с Петрусем. О камне они уже были наслышаны, поэтому оказались куда сговорчивее, чем их приятель. Капитан вручил им мобильники, и конвойные повели их длинным гулким коридором. Внезапно мобильник Скелета заиграл Гимн Советского Союза. Авторитет вопросительно посмотрел на конвойного, тот четких инструкций не имел.

— В камере ответишь, — наконец принял он решение.

Лязгнул засов, дверь со скрежетом отворилась. Скелет поднял голову и увидел сидевшего на нижней шконке Петруся. Тот держал мобильник возле уха.

— Во, блин, — сказал Петрусь, — а я как раз тебе звоню. Дверь затворилась.

— Беспредел, — выдохнул Скелет, устраиваясь на шконке. — Ты, Петрусь, больше нашего знаешь. Шмон в Москве такой, как на ссученой зоне. Воров в законе, правда, не трогают, но блатных авторитетов винтят одного за другим.

С проститутками капитан говорил недолго. О камне они ничего не знали, и капитан отпустил их с миром. К тому же, их некуда было посадить.

Поскольку Тихон не состоял ни в одной криминальной группировке, брать его не стали, но звонки от авторитетов, оказавшихся на шконарях, сыпались один за другим. Наконец, Тихону это надоело, и он просто отключил трубку.

Бригады авторитетов мотались по городу, выковыривая из щелей, как тараканов и клопов, гастролеров и дикарей-кавказцев. Обрабатывали их по полной программе, так как поджимало время. В ход шли утюги, паяльники, уксусная эссенция, соляная кислота, сварочные аппараты. Милиция демонстративно не вмешивалась в эти разборки, ей самой хватало работы.

ГЛАВА 11

Ювелир Соломон Ильич Хайтин спал очень плохо. Страшные видения преследовали его, и чувствовал он себя прескверно. Воспоминания, нахлынувшие после встречи, не давали сосредоточиться и не позволяли думать о дне сегодняшнем. Они отбрасывали его на много лет назад— туда, за колючую проволоку зоны, когда Соломон Ильич был молодым и дорожил каждым мгновением жизни. Она казалась ему такой сладкой, такой легкой, что расстаться с ней было просто невозможно. Перед его глазами множились, плавали, сверкали то острие заточки, то фикса из желтого металла в оскаленной пасти зека, который должен был лишить жизни Соломона Хайтина.

Ювелир вставал, совершенно не поспав, пил таблетки. Но они помогали слабо. Не помогали и знаменитые, проверенные жизнью, сто граммов на сон грядущий. Тогда Соломон брал в руки книгу и начинал читать. Книга всегда помогала ему уснуть. Пять страниц мелким шрифтом — та норма, после которой Соломон обычно засыпал.

Но теперь и это не оказывало нужного действия. Соломон лежал, глядя в потолок, размышляя о превратностях судьбы, о своих братьях, которые покинули Россию и давным-давно живут на берегу Красного моря, на земле обетованной. Вспоминал о своей покойной жене, друзьях, о молодости и, забывшись, проваливался на короткое время в вязкий сон. От воспоминаний некуда было деться. А тут еще то кровать казалась жесткой, то подушка твердой, то спину начинало ломить, а суставы крутить, как перед грозой.

Тогда Соломон вставал, облачался в старый потертый шелковый халат и шел в маленькую комнату, которая уже лет двадцать была его мастерской. Он садился в кресло, снимал крышку стола, и обычный стол, ничем не отличающийся от своих собратьев, мгновенно преображался. Под верхней крышкой, под дубовой столешницей, гладкой, отполированной, находилась вторая столешница, разделенная тонкой перегородкой на множество ячеек. В каждой из этих ячеек лежали частички, остатки, обломки часов, цепочек, браслетов, оправ и всего того, что за долгие годы жизни скапливается у любого ювелира. Но на все эти штучки-дрючки ювелир внимания не обращал. В центре на чистой плоскости лежали старинные серебряные часы. Они были разобраны на десятки разных деталей.

Вот и сейчас, вооружившись окуляром, надев нарукавники и включив яркий свет, Соломон Ильич начал возиться с этими старинными часами. Он не был суеверен, как большинство стариков в его возрасте, все любил проверять умом, под все подводить научную базу, состоящую из фактов, которые выстраивались в цепочки доказательств. Склонившись над серебряными часиками в ярком пятне света Соломон Ильич напоминал хирурга, даже не просто хирурга, а нейрохирурга, проводящего сложнейшую, рискованную операцию. Часики были обречены на молчание, их механизм был безнадежно загублен долгими годами жизни и восстановить их было задачей невыполнимой. Но Соломон Ильич почему-то сказал себе: